Триединство

Слэш
NC-17
Завершён
350
автор
Размер:
19 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
350 Нравится 7 Отзывы 91 В сборник Скачать

***

Настройки текста
Пирушку устроили в трактире недалеко от леса: места там хватало, а упившихся гостей можно было оттащить в спальни на втором этаже. Зажарили кабана, гигантского секача, которого и до забегаловки этой едва доволокли испуганные лошади. Редкое теперь в их лесах животное, до недавних пор почитавшееся волшебным, Занзас ещё в детстве застал это время. Церковь эту священность зверей никогда не признавала, считая кабанов дьявольским отродьем, но давно утеряла былую власть над людьми, их умами и верой. Двадцать лет назад в разгаре была война с герцогством Мельфиоре, что на севере Италии, и все были так обеспокоены притоком новых воинов — недавняя болезнь выкосила многих мужчин, — что жрицы какого-то древнего местного божества провели обряд, после которого стали рождаться одни мальчики. Занзас не вдавался в подробности, но знал, что там были и жертвоприношения, и осквернение старых, давно утративших силу идолов. Что бы эти сучки ни натворили, их камлание возымело успех. Война оказалась недолгой, Вонгола легко победила, и надобность в мальчиках отпала, но девочки так и не появлялись на свет или умирали при рождении. А вместе с ними и матери. Занзасу рассказывал отец, которого осаждали подданные, что девки, которых привозили из соседних герцогств, все равно рожали пацанов. А со временем в их земли и вовсе перестали отпускать дочерей. Равновесие нарушилось, начались засухи, в деревнях наступили хаос, мор и голод, а церковь, это сборище толстопузых попов, ничего не могла поделать, только твердить, что это воздаяние за грехи, за использование богомерзкой магии. Бабы накликали беду, бабе же и пришлось расплачиваться. Мор прекратился после того, как черноволосая старуха Сепира ушла в лес на полнолуние, в сопровождении двух своих чёрных лисиц. Занзасу было смешно оттого, с каким упрямством отец и замковый священник старательно не замечали явных признаков ворожбы в те ночи. Полнолуние минуло, болезнь ушла, и дождь вновь упал. Но Сепира так и не вернулась. Похоже, силы, с которыми она шла на сделку, забрали в уплату её саму. Отец Занзаса, Девятый Вонгола, герцог южных земель Италии, оплакал её и воздвиг склеп на холме с пустым саркофагом. Только вот снять проклятье нерождения девочек он не мог. Виноградники цвели и плодоносили; в их землях выросли и выскочили замуж девчонки, родившиеся до проклятой ночи. Время шло, а среди карапузов, ковыляющих за матерями, были одни пацаны. Занзас не хотел в замок. Там ждали невеста, которую он не любил, подобострастные слуги и залы, в которых было слишком много памяти. О матери, цыганке, которая томилась в стенах замка, как в клетке, чужая для всех, кроме мужа, — и в итоге рано умерла; о беззаботном детстве: дядя Иемицу, младший брат отца, брал с собой на охоту и на турниры, пока его собственный сын был ещё слишком мал; о ночах, проведённых в мечтах и построении планов, немногим из которых суждено сбыться. Гулять с вассалами было проще. Занзас пил, рвал зубами жареное мясо и смотрел, как танцуют его товарищи по оружию, те, кто с ним охотился. И прежде всех он видел своего кузена, Цунаёши. Тот мелькал между крупных фигур, гибкий и рыжий, как свечной огонёк, и улыбался — Сквало, сидящему за столом рядом с Занзасом. Мало для кого оставалось секретом то, что Цунаёши и Сквало давно стали парой, и даже отец закрывал на это глаза: Цунаёши отказался от наследства в пользу Занзаса и был освобождён от ряда обязательств, в том числе жениться и продолжить род. Церковь такие связи не одобряла, но в последние годы и возражать особо не могла. Их мог обвенчать сам герцог — или Занзас. Он не знал, как поступит, если они обратятся к нему с такой просьбой. Занзас хотел обоих. Жадно следил за ними, ловил предназначенные не ему взгляды, улыбки, прикосновения. Вот и сейчас Сквало поднялся и пошёл танцевать вместе с Цунаёши. Они соединили руки над головами и закружили по свободному пятачку, поворачиваясь вокруг одной точки. Занзас мрачно плеснул себе ещё вина и выпил залпом. Тоже встал и пошёл отплясывать. Он хлопал в ладоши, яростно смеялся, а сердце ныло в груди и хотелось целовать пьяные губы кузена и наматывать на кулак волосы Сквало, чтобы зарыться в них носом и дышать, дышать полевыми цветами и травой после дождя. — Господин, сделай лицо попроще, или кабанья нога непрожаренная попалась? — заржал Сквало, толкая Занзаса в бок. Занзас встряхнул перьями в волосах и зло улыбнулся. — Заткнись, мусор. Твой желудок хоть гвозди, хоть сапоги переварит. У Цунаёши предательски задрожали губы в попытке сдержать улыбку, и захотелось ощутить эту дрожь пальцами, губами, членом. Занзас отвернулся и от него, и от возмущённого Сквало, подал знак. Повар вынес последнее блюдо. В нем влажно посверкивающей грудой лежало сырое сердце кабана. Полагалось съесть его, чтобы обрести силу зверя. Занзас посмотрел на большой окровавленный орган, когда-то дававший жизнь тому, кого он сам забил. Внезапно интуиция толкнула под локоть, сладостное желание чего-то смутного, запретного, важного затопило вены, голова пьяно закружилась, а может, это вино наконец по мозгам ударило? Он не знал. Странно, но его отчаянно потянуло это сделать, и он поддался. Взял в руки сердце и подошёл к Цунаёши. Вассалы почтительно расступились, провожая его настороженными взглядами. — Брат мой! Я хочу разделить это сердце с тобой! — Занзас оторвал зубами большой кусок, старательно не обращая внимания на мясные волокна и на кровь, текущую по подбородку, и протянул остаток Цунаёши. Тот распахнул глаза, удивлённо и опасливо, потом в них что-то мелькнуло, полоснуло по нервам острым кинжалом, заставило в груди кипеть, как зелье в колбах алхимиков. Занзас вдруг заметил среди толпы Сквало, хмурого и напряжённого. Худая высокая фигура иглой разделяла мир на «до» и «после». Без него Цунаёши достался бы Занзасу. Но без Сквало Занзас был бы как без руки. Даже в этом обряде тот стоял рядом. Не одобрял? Завидовал? — Ты уверен, Занзас? — спросил Цунаёши, возвращая внимание к себе. — Да, — хрипло ответил тот и отдал сердце зверя, как хотел бы отдать своё. Мальчишка... Да нет, давно уже не мальчишка, но Занзас ещё помнил, какой он был хрупкий и щуплый. Он таскал его на руках даже в двенадцать лет, мог пронести его через весь замок и парк — до самого пруда, чтобы бросить в воду, конечно же, но не это было истинной целью. Посмеяться над ним, выловить, напоить глинтвейном, греть его в своих объятьях — сделать с кузеном можно было много чего. Цунаёши всегда был слабее, его нужно было защищать, заботиться о нём: вначале как вассал о будущем господине, затем как старший друг о восторженном мальчишке... А потом он вырос. Занзас не сомневался, что мог бы и сейчас пронести его на руках — хоть до самого моря. Только вот от него это больше не требовалось. Но силой поделиться хотелось. Или не силой. Занзас хотел отдать хоть что-то. Цунаёши, не сводя с него глаз, впился зубами в тёмную плоть, в то, что отдал ему Занзас, измазался в крови. Занзас пьяно расхохотался, подхватил Цунаёши под бёдра и понёс по кругу. Люди вокруг начали хлопать и выкрикивать «Три-ни-сетте!» Даже Сквало, уже спокойный и расслабленный, с видом «чем бы господин и любовник не тешились…» Занзас нехорошо ухмыльнулся. Это был древний ритуал, никто точно не помнил, в чём его смысл, просто все так делали. Только обычно те, кто съедал сердце кабана, не делил его ни с кем и шёл по кругу один. Цунаёши сжимал обглоданный кусок мяса и смотрел на Занзаса шалыми глазами. А потом развёл руки в стороны, запрокинул голову и завыл диким зверем. Что-то сомкнулось вокруг сердца Занзаса, выжигая алое с рыжим клеймо. После начался новый виток попойки и танцев. Цунаёши пропал из виду, как и Сквало — вот предатель, с ним хоть похабные песни можно было горланить; Занзасу стало скучно. Он скормил кости дворовому псу, пролил на себя вино и понял, что ему надо отлить. Побрёл к отхожему месту и, застёгивая потом штаны, подумал, ему надоело пьянствовать и хочется спать. Пора на сеновал. Он зигзагами дошёл до него и замер в проёме. Внутри кружился с бутылкой вина Цунаёши, задевал рукой Сквало, который криво, но счастливо улыбался и время от времени целовал Цунаёши, пока не подхватил под талию и не опрокинул в стог сена. Занзас сам сполз по косяку и чуть сдвинулся, чтобы лучше было видно. Когда Сквало потянул рубашку с худых твёрдых плеч, сердце ухнуло куда-то в желудок. Когда в сторону полетели штаны Цунаёши, жаркая волна прокатилась по телу. Занзаса охватило дурное возбуждение. Он хотел посмотреть, как Сквало будет трахать его кузена, его Цунаёши, и впитывал все-все подробности. Как Цунаёши бережно пропускал сквозь пальцы пряди Сквало, явно обмирая от этого, как гладил того по бокам, по заднице, а потом широко и бесстыдно разводил ноги, выгибался, прикрывая глаза, позволяя себя глубоко и долго целовать, и громко охнул, когда Сквало нетерпеливо им овладел. Занзас был готов слизывать пот со спины Сквало, или с груди Цунаёши, или дёрнуть Сквало за патлы и насадить ртом на свой член — от яркой картинки член дёрнулся, а яйца отяжелели. Между светлых бёдер мелькнула тёмно-розовая головка, и у Занзаса во рту скопилась слюна, он запустил руку в штаны и стал рвано дрочить, не смея отвести взгляда, мечтая оказаться на месте этих двоих, и сверху, и снизу. Занзас горел и пылал, кожа плавилась, становясь очень чувствительной, пот разъедал глаза и губы, и он облизывался раз за разом, представляя, как кончает на лицо Цунаёши или на живот Сквало. Оргазм прошил его раскалённым мечом, в голове окончательно помутилось, в горле стояла горечь, и Занзас неловко выполз наружу и сблевал вином и завистью. Ему было всё равно в тот момент, заметили его или нет. Забылся он тяжёлым неспокойным сном в одной из свободных комнат кабака. Во сне Сквало рвал на нём рубашку, вылизывал шрамы на теле, ластился, как дикий зверь. Когда всё там же, во сне, дело подошло к траху, кто-то ввалился в комнату, грохнув дверью и пьяно разоравшись, и Занзас наорал в ответ, швырнул подушкой и пригрозил высечь. От видений остался стояк, но дрочить Занзас не хотел, от дурноты, от поганого ощущения какой-то незавершённости хотелось сдохнуть. Ещё почему-то вспомнилось, что у Сквало шрам на запястье — поймал стрелу, предназначавшуюся Занзасу. Сквало был верен ему, как пёс, но Занзасу требовалось не это. И друга терять он не хотел. Единственного друга. Почти брата. Похоже, на братьях он циклился как псих. Занзас в ярости ударил кулаком по матрацу. Сейчас он ненавидел обоих: и Сквало, и Цунаёши. На следующий день объявили турнир в честь праздника Святой Юни. Готовились неделю: арена, где предстояло проходить турниру, ограждалась деревянной прочной оградой, и с одной её стороны строились из дерева трибуны для знатных зрителей. К месту стекались люди, попроще и познатнее, кто-то со своими шатрами, чтобы не ютиться на душных постоялых дворах, и торговцы со всех сторон не стали упускать возможность устроить ярмарку. Занзас гулял между рядами, пил янтарное пиво, мерял доспехи и наблюдал, как Бьянки, получившая звание рыцаря, во имя его невесты Кёко совершает подвиги, прикрепив к шлему ленту, которую ей пожаловала дама сердца. — А хороша, ведьма, — Сквало выскочил из-под земли как чёрт из сундука. Хотя какой он чёрт. Волчара. — Вот бы и женилась на Кёко. Явно же течёт по ней девка. Сквало серьёзно посмотрел на него. — Смерти ты их, что ли, хочешь? Их же на части разорвут за то, что пренебрегают мужиками. Занзас вздохнул, признавая справедливость слов. Он остановился у прилавка с яблоками, взял одно, протёр о штанину и надкусил. Обвёл торговые ряды сумрачным взглядом и увидел худенькую девочку лет четырнадцати, крутившуюся возле лавки с платками, и такого же худенького мальчишку — не больше двенадцати, хотя ростом они сравнялись. Мальчишка стоял и нудел: — Сестричка Хром, родители говорили тебе далеко от них не отходить. А ты хочешь купить эти платки? А они ни к одному твоему платью не подойдут. И у тебя уже есть платок. А давай я тебе винограда и яблок куплю, а то вон ты какая худенькая. — Братик Фран, от яблок и винограда я не поправлюсь. На платки я просто смотрю. Подожди, ты не с господином Хибари? Ты же его оруженосец. — Господин Хибари меня отпустил за тобой присмотреть, он на ристалище вечером выйдет. Хром — приёмная девочка из другой провинции. Говорят, родители умерли от лихорадки и её подобрал на дороге Мукуро, путешествующий по стране. Она была из редких счастливиц, кого удочерили легально и не прятали по подвалам, от глаз соседей, которые могут сдать герцогу. Ушлые дельцы наладили рынок подпольной торговли девушками и девочками, вывезенными из других герцогств, и он процветал день ото дня. Отец прикрывал глаза на их деятельность, только требовал, чтобы торговцы не воровали откровенно зажиточных крестьянок и горожанок, за которых было кому вступиться. Занзас сплюнул косточку. Возможно, и ему придётся удочерять кого-то. Или даже обращаться к этим самым ушлым дельцам. От этих мыслей стало мерзко. Интересно, а Сквало хотел бы дочку? Цунаёши вон точно хотел. Девица Хром двинулась вдоль торговых рядов, её брат — верным хвостом. — Ну пойдём уже! Брат Мукуро мне шею намылит, если с тобой что случится! Он мне, правда, и так шею мылит... — Эй, Хром! Давай я буду совершать подвиги во имя тебя? — какой-то мальчишка с деревянным мечом подскочил и сделал ложный выпад. «Братик Фран» тут же загородил сестру, сжал кулаки. Хороший из него может выйти рыцарь. — Пошёл вон! Не для тебя моя сестра! Она обвенчается с господином Хибари! Девчонка грустно и ободряюще улыбнулась поникшему мальчишке — и правда, где тягаться с самим Хибари Кёей, знаменитым на всю Италию рыцарем без страха и упрёка, жестоким в бою, но сдержано галантным с дамами: плевать он на них хотел в основном, одним словом. Занзас усмехнулся. Собирался пойти дальше, как в толпе появилась высокая фигура Рокудо Мукуро. Он не был одет в доспехи. Не собирается на турнир? Как же так? Или это из-за потерянного недавно глаза? Занзас бы сразился с тем, кто был равен Хибари Кёе. Эти двое были побратимами по щиту и друзьями не разлей вода, хотя когда-то едва не перегрызли друг другу глотки. — Милая Хром, как ты? Не уходи далеко. Чикуса тебе место на трибуне занял. — Всё хорошо, братик Мукуро. Не стоит надо мной так трястись, всё будет в порядке, у меня же амулет дяди Дино. Девчонка заправила прядь волос за ухо, показывая серёжку с четырьмя висюльками в виде клинков. Амулет, фыркнул Занзас. Побрякушка очередная. Амулетом должен быть камень какой поувесистее, или волчий клык, или заячья лапа, или что ещё там из магических хреней бывает. Мукуро с улыбкой погладил сестру по волосам и дал подзатыльник меньшому. Счастливая семья. Этим вечером приодетая Хром с недетской серьёзностью повязывала на копьё Хибари свой платок. Хотел бы Занзас, чтобы Цунаёши так же дарил ему что-нибудь, ещё сохранившее аромат его волос или тела. Да хоть перчатку. Угу, латную. Занзас усмехнулся. При таких же мыслях о Сквало разбирало на хохот. Правда, Занзас спёр у него рубашку. Она пахла яблоками, потом, сталью, травами — Сквало. Занзас на это дрочил и прятал рубашку под подушкой, как юнец карты с голыми девками, которые продавали моряки. Эту уже замызганную тряпку Занзас не продал бы ни за какое золото. Иногда ему хотелось, чтобы Сквало знал. Иногда казалось — знает. Но молчит, сукин сын. Иногда даже мерещилось, что Сквало сам хочет много чего, но Занзас понимал, что просто выдавал желаемое за действительное, потому что… слишком влюблён? *** Турнир длился три дня, и в последний из них Занзас заскучал настолько, что решил поучаствовать лично в этом цирке. Со Сквало драться было не интересно — Занзас все его приёмы знал, Мукуро из-за травмы не участвовал, а Хибари Кёя уехал ещё на рассвете, как сообщили его слуги. Занзас подтянул подпругу, отказался от шлема и взлетел на коня. Похлопал его по крупу, накрытому попоной. Оруженосец подал копьё, помог пристегнуть его к руке. Битва на копьях рыцарей-всадников, на неё слетелось много народу, точнее, поглазеть на Занзаса Вонголу, лучшего воина в стране! Ну что ж, покажем им, отбросам. Противник Занзаса — Цунаёши, ждал его на том конце поля, и конь его, Натс, гарцевал на месте. Занзас ухмыльнулся. Расправил на груди герб и пустил своего коня вскачь. Цунаёши тронулся с той стороны, Занзас метил в грудь, в левую сторону, сшибить так — раз плюнуть, почти как их обычная щенячья возня. Цунаёши намеревался, судя по всему, ударить в живот, но когда кони сблизились, и копья скрестились, что-то пошло не так. Занзас получил удар по голове и слетел с коня, грузно падая на землю. Если бы на копье не было тупого наконечника, быть ему уже трупом, мелькнула мысль. Кровь заливала глаза, рядом оказался Сквало, который что-то беззвучно орал, подбежал Цунаёши, и весь мир заслонило его лицо: белое, напуганное, с оленьими, пламенно-рыжими глазами. Занзас вдруг вспомнил ритуал разделения силы. И отключился. Когда очнулся, в его комнате суетилась Кёко, отмывала его голову от крови, чтобы перебинтовать. Занзаса она раздражала своей покорностью и привычкой при этом смотреть в глаза с лёгким вызовом. — Уйди. Позови Цунаёши. — Как изволите. Кажется, она была рада переложить свою работу на бывшего жениха. Кёко предназначалась кузену, но раз он больше не был наследником, его невеста перешла к Занзасу. Занзас поморщился. Попытался сесть. — Лежи, Занзас, — Цунаёши появился в дверях, стремительно подошёл и уложил его на подушки. — Перевязывать как будешь? — буркнул Занзас. Цунаёши вытащил из-за пояса коробочку, из неё тянуло чем-то горьким и пахучим. Он сыпанул серую труху в воду, размешал и смочил в этом компресс. — Так быстрее заживёт, и голова перестанет болеть. Подпихнул подушку за спину Занзаса, приложил компресс к голове и начал бинтовать. Осторожно и уверенно. Занзас смотрел ему в ключицы: под расстёгнутым воротом виднелся край лилового кровоподтёка. Значит, он тоже зацепил Цунаёши? Занзас дотронулся до синяка, погладил его. Цунаёши дёрнулся, странно посмотрел на Занзаса. — Больно? — спросил тот, впитывая, как вздрагивает Цунаёши, если надавить сильнее. — Терпимо. Сквало и не такие на мне оставлял. Занзас скривился. Сквало. Его соратник и боевой товарищ. Рыцарь Вонголы. Любовник Цунаёши. — Уходи, — глухо попросил Занзас и тут же взорвался, сшибая рукой таз с водой. — Убирайся вон! Цунаёши тяжело глянул на него, добинтовал голову со словами: — Разобрался бы ты с собой, Занзас. И удалился с гордо-прямой спиной. Занзас швырнул ему вслед кувшин с вином. Потом пожалел. Хотелось напиться. Пришёл отец с разговорами про нелегальную торговлю. Когда герцогу становилось невыносимо от дел, он позволял себе пожаловаться сыну. Сейчас плечи отца сутулились, возле рта залегли глубокие складки, и вокруг обычно серьёзных, но добрых глазах стало как-то многовато морщин. — Глупые молодые люди наворотили дел, — он погрел руки возле очага и тяжело опустился в кресло. — Я всё понимаю, мужикам нужны жёны, но в соседних герцогствах наших людей едва ли не с вилами встречают, а купцов заранее подозревают в переправке женщин. Страдают торговля и отношения с соседями. А теперь ещё с недовольством горожан разбираться. — Что случилось? На землях Вонголы не осталось старых дев: ни некрасивых, ни хромых, ни даже бесприданниц. А женщин надо было откуда-то брать. Аристократы могли себе позволить выбирать — если не получалось найти себе невесту среди соседской знати, оставались дочки купцов и лавочников. Молодые вассалы Вонголы ехали жениться в соседние земли, там сразу делали первого ребёнка и дожидались рождения — кому-то везло получить дочку, а остальные утешали себя тем, что без наследника точно не останутся. А вот простому люду приходилось покупать у подпольных торговцев маленьких девочек и молодых здоровых баб. Отец закрывал на это глаза, эти торговцы даже были под его протекторатом, а как иначе выживать? — Ты представляешь, эти глупцы прокрались в дом к торговцу и изнасиловали пятерых молодых девушек! Понадеялись, что если попортят товар, смогут забрать его бесплатно или со скидкой. А торговец теперь требует наказать этих парней, чтобы неповадно было, и я не могу ему отказать. А мои подданные — и будущие твои, — он наставил кривой палец на Занзаса, — закидывали камнями стражников, когда те вели насильников на казнь! Естественно, простой народ ненавидел этих торговцев, которые наживались на проклятии, и сочувствовали парням. Вся вина их была в том, что у них не было невест, а пока они скопят деньги на покупку у перевозчика, им будет уже под шестьдесят, и бабы станут неинтересны. И ведь никого не призовёшь к порядку или в помощь: торговцы продают девок дешевле, чем церковные приюты, на которые будешь батрачить до конца жизни. Добровольно своих дочерей из соседних провинций никто отдавать не хочет, а попробуй найди тех бедных и осиротевших, что сами пойдут на сделку в надежде на еду и крышу над головой. — Как жаль, что с нами нет Сепиры. — Отец пронзительно глянул на Занзаса, словно в нём таился выход из ситуации. В нём или в ком-то, кого он знал. — Впрочем, не буду забивать тебе голову, тебе надо отдохнуть. — Нет-нет, что вы, отец… — откликнулся Занзас, заученно-деревянно и бездумно, что самому стало противно. Но старик отмахнулся, только неодобрительно глянул на беспорядок, покачал головой и удалился. Снадобье помогло, голова вскоре перестала болеть, лишь тупо ныла, Занзасу даже удалось поспать. Вечером он решил, что с Цунаёши надо поговорить. Узнать, что он имел в виду. Может… извиниться. Он встал и, покачиваясь, побрёл по коридорам. Цунаёши жил с ним в одном замке, но в другом крыле. Перед глазами стоял оставленный Занзасом синяк, его метка, и клеймо на сердце пульсировало и горело. Он помнил, как начал засматриваться на четырнадцатилетнего мальчишку, худющего, встрёпанного, с пронзительными глазами. Помнил, как тот плескался в речке на самой мели, и Занзас втащил его на глубину и едва случайно не утопил. Цунаёши тогда орал и цеплялся за него, как за корягу, а в крови Занзаса растекалось уютное тепло, а не тот яростный жар, что терзал его тело с самого детства. Он вообще чувствовал себя рядом с Цунаёши счастливо, хотя и немного тревожно. Когда тот улыбался или порывисто обнимал его, когда заваливался головой ему на колени или на живот и тихо дремал под рассказы о всяком. Кузен словно держал его в равновесии, а этого не мог никто. Рядом с ним Занзас реже срывался в свои печально знаменитые приступы бешенства — горячая южная кровь, говорили одни; проклятый демоном, говорили другие. А он учился сдерживаться, и рядом с Цунаёши это становилось легко. Со Сквало всё было иначе. Он появился несколько лет назад и сразу заявил себя как равный — но не так, как Цунаёши. С ним можно было драться или напиваться в хлам, загонять дичь, сражаться плечом к плечу. И таким образом Занзас тоже успокаивался. Чувствовал почву под ногами и вкус дождя на губах, и это утихомиривало внутреннюю боль. Некрасивый жилистый Сквало с выразительным и подвижным лицом, громким голосом, шилом в заднице и хорошими мозгами стал влечь как-то постепенно, незаметно. Своей страстностью. Своей неуёмностью. Хотелось то приобнять его за плечи, то поймать за патлы и дёрнуть на себя, то стереть грязь со щеки. Однажды они на спор поцеловались. Сквало потом сплюнул и утер рот рукавом, и у Занзаса от разочарования испортилось на весь день настроение. А потом он встретил этих двоих в саду, Цунаёши заливисто смеялся, Сквало же был непривычно тихий и серьёзный, вплетая Цунаёши в волосы цветы. Тогда Занзас понял, что упустил обоих. Сейчас же он стоял на пороге спальни и видел, как Цунаёши трахает Сквало, уложив того лицом и грудью на кровать. В животе всё сжалось от ярости, зависти, боли и желания. А клеймо, которое он постоянно ощущал после поедания сердца кабана, раскалилось при виде худых лопаток Цунаёши, двигавшихся под тонкой кожей, блестящей от испарины в свете свечей. Он что-то шептал Сквало, а у того раздувались ноздри и вздёргивалась губа в оскале. Занзас развернулся и поплёлся обратно. На повороте привалился к стене, ударил кулаком по стоящему на страже доспеху — тот гулко зазвенел. Факелы выплясывали демонские тени на стенах, в них мерещились образы кабана, оленя и волка, почти севшее солнце гасло, и с ним гас разум Занзаса. Оставалась только слепая ярость, оставались инстинкты и жажда битвы. Занзас скатился с лестницы, пересёк двор и ворвался в конюшню. Верный Бестер, напоенный, накормленный и вычищенный, встретил его громким ржанием. Занзас вывел его из стойла, надел седло и затянул ремни подпруги. Накинул поводья на шею, потрепал за гриву. Он достиг опушки леса, когда за спиной послышался топот копыт. Занзас не стал оборачиваться. Откуда-то знал, кто это. Он хлестнул поводьями и понёсся сквозь чащу, не разбирая дороги. Душа требовала загнать и убить дикого зверя. В одиночку. Без своры собак, слуг, помощников и прочего сброда. Без доспехов. Его непреодолимо тянуло в лес, словно что-то незаконченное просилось сомкнуться, как смыкается судьба обручальным кольцом на пальце. Ему повезло. Вскоре показался олень. Было темно, но Занзас знал, будто видел их вплотную, — у него были золотисто-пламенные глаза, совсем как у... Олень прянул в сторону, молодой самец со стройными ногами, и Занзас погнался за ним и гнал, наверное, час. Бестер покрылся пеной и хрипел, в спину кричали Цунаёши и Сквало, один даже приблизился, сравнялся, пытался ухватить за плечо, что-то вопя, но Занзас оттолкнул. Поймать быструю тварь стало жизненно важно, будто бы поймаешь его, и заберёшь что-то своё, что-то, что принадлежит тебе по праву, что-то, чего он жаждал больше, чем корону, больше, чем победу над сильным противником... Уставший олень перепрыгнул через корягу и развернулся. Наставил рога, взбил копытом землю и напрягся, готовясь к атаке. Занзас соскочил на землю, обнажил меч и оскалился. — Давай! Но внезапно грудь прошило спазмом: клеймо на сердце вспыхнуло, и меч выпал из руки, словно пальцы отказались держать рукоять. Олень подцепил его на рога и откинул от Бестера. Земля и небеса крутанулись вокруг Занзаса, он повалился в траву, задыхаясь от боли, почти ничего не видя. Заржал вставший на дыбы конь, мимо мелькнул белый мех, и её почему-то Занзас разглядел очень отчётливо. Волк. Он зарычал, вздыбив шерсть на холке, припадая к земле, отогнал рогатую бестию от Занзаса. Тот моргнул тяжело, харкнул кровью и рядом вдруг оказался Сквало, отчаянно заглядывающий ему в лицо. — Господин! Занзас! Ну и дурак же ты, черт тебя возьми! — Уже, — прохрипел Занзас. Ему казалось, что его выпотрошили, и кишки должны лезть из брюха жирными червями. — Его надо домой, к лекарю. Сквало! Цунаёши, любимый братишка. Положил его голову себе на колени, утёр рот своим рукавом. Занзасу стало спокойно. Умереть в их компании не так уж плохо. — Вы его не довезёте, — раздался смутно знакомый голос где-то рядом. — Каваллоне! — Сквало поднялся. — Ты что тут делаешь? — Это нейтральная территория. Я почувствовал беду и пришёл. Не стоило ему охотиться на этого оленя. Зло вернулось к Занзасу. — Маг, — прошептал над ним Цунаёши. — Но не бросать же его здесь! Ты колдун, я слышал! Сделай что-нибудь! Занзас повернул голову — Сквало держал за грудки долговязого мужчину со встрепанными светлыми волосами. Дино Каваллоне. Его герцогство было на северо-востоке Италии, у моря. — Я не могу, — грустно улыбнулся Каваллоне — эту улыбку Занзас увидел отчётливо, а вот глаз рассмотреть никак не мог, и это почему-то казалось важным. — Но я знаю, кто может. Ромарио! Повозку сюда! Как его перетаскивали в повозку, Занзас не помнил. И во время поездки то отключался от боли — трясло и подбрасывало на ухабах, — то приходил в себя и пялился в светлеющее небо над кронами деревьев. По бокам от повозки ехали Цунаёши и Сквало. Занзас боялся, что они куда-нибудь денутся. Оставят его умирать одного. От это сердце в груди бешено заходилось. Когда остановились, было очень тихо. Сквало и оруженосец Каваллоне скрылись в глубине какой-то пещеры, а сам Каваллоне сказал Цунаёши странное: — О чём ты думал? Связь между вами висит, как цепь у сторожевого пса. Ты что, хочешь, чтобы он окончательно потерял рассудок? Молчи! Если бы не Сквало, он был бы уже мёртв. Или ты. — И что ты предлагаешь? — в сдавленном голосе Цунаёши была такая бессильная злость, что Занзас хотел зарычать, сказать, чтобы тот указал на обидчиков, потому что такого прощать просто нельзя... — Заверши начатое, а Талбот поможет. И не делай вид, что ты этого не хотел. Твоё чутьё уберегло бы тебя ещё во время вашего дебоша в таверне. А так... Может, вы тогда снимете проклятье, павшее на ваше герцогство. — Откуда ты это знаешь? И как же Сквало?.. — Скажи ему спасибо, только благодаря ему вы всё ещё живы! Он забирает излишки на себя, но сам подумай, долго ли он протянет в роли громоотвода?.. Возьми ответственность за свои желания. — Ты не понимаешь? Я люблю Сквало! — Одно другому не мешает, — с улыбкой сказал Каваллоне, и Занзас наконец увидел его глаза. Такие же, как у оленя, только более золотистые, подобно восходящему солнцу. — Втроём у вас есть шанс... Цуна. Просто вспомни, кто именно сегодня вас спас. А потом Кавалоне ушёл, и силы окончательно покинули Занзаса, как будто тот подпитывал своей жизненной силой, или магией, кто этих южан-колдунов разберёт. Занзас урывками помнил старика с лысым черепом, посередине которого гребнем торчали жёсткие чёрные волосы. Глаза старика были закрыты повязкой, на шее болтались бусы из клыков, сам он был завёрнут в какую-то хламиду. Увидь его святоши из Рима, полыхать костру аж до небес... Сухие тонкие руки с огромными ладонями что-то лили на его живот, втирали, шили, колдун пел что-то смутно знакомое, как колыбельная матери. Потом он поднял его на руки, как ребёнка, и куда-то понёс. Старик — и нёс его? Потом над ним склонился ангел с белыми волосами, вокруг которых сиял нимб, и поил его водой. Ангел-хранитель? Занзас хотел попросить его остаться, но язык не ворочался, а на тело навалилась сонная тяжесть. Между этим его мучали кошмары: вокруг него водили хороводы чёрные тени, увитые сияющими темнотой цепями, похожие на лохмотья ночного неба, сужали круг, но в последний момент отскакивали. Потом он очнулся, как всплыл на поверхность озера, в пещере на огромной кровати из шкур, а по бокам лежали Цунаёши, положивший ему руку на грудь, и Сквало, сжимавший его ладонь в своей. Они спали. И он тоже заснул, уже без кошмаров, греясь чужим теплом. Хотя какое оно чужое. Родное. Своё. В следующий раз Занзас проснулся один, бодрый и голодный. — Жрать хочу, — сказал он в потолок, теряющийся во мгле. В круглой пещере с голыми стенами почти ничего, кроме кровати, не было. Только полка с кувшинами и накрытым салфеткой блюдом. Из пещеры вели два выхода. Оба занавешены какими-то тряпками, из-под одной вырывались алые сполохи света и звучал мерный грохот металла об металл, как в кузнице. В воздухе пахло раскалённым железом. Отодвинув тряпку, к Занзасу вошёл Сквало. — О, проснулся! И как самочувствие? Занзас откинул одеяло и ощупал живот. На нём даже бинтов не было. Остался только продолговатый шрам, розовеющий новой кожей. — Жрать хочу, — повторил Занзас и, подумав, добавил: — И пить. Вино есть? — Есть, — бодро откликнулся Цунаёши, выскальзывая из-за спины Сквало, и подошёл к полке. Снял кувшин и подал его Занзасу. Тот с благодарностью принял: холодная керамика остудила горящие ладони, холодное вино смягчило сухую глотку, уняло жар в животе. Сквало плюхнулся в ногах с тарелкой. На ней лежала баранья нога. — Тебе много нельзя. Это на всех. Ногу пустили по кругу. Мясистая, прожаренная, не жёсткая, Занзас впился в неё зубами, и сок потёк по подбородку, а рот наполнился слюной. Вспомнилось, как так же он поедал в кабаке… — А помнишь, как мы сердце кабана съели? — проницательно заметил Цунаёши. Сквало заржал: — Занзас, ты знаешь, что обвенчался с Цунаёши? Занзас подавился мясом. Непонимающе уставился сначала на одного, потом на другого. — Это древний обряд. Разделить сердце на двоих и пройти круг — скрепить любовный союз. Как кольцами обменяться, — тихо произнёс Цунаёши, водя пальцами по влажному боку кувшина. — Об этом говорил Каваллоне? — Ты всё слышал? — Цунаёши вскинул голову, в глазах отразились мука и что-то похожее на стыд. — Я не понимал, скорее интуитивно чувствовал, что… происходит. Я хотел тебя, — он потупился, потом вновь посмотрел, серьёзно, отчаянно. — Хотел тебя себе. Я и так твой, — глупо подумал Занзас. Сквало отобрал у молчащего Занзаса баранью ногу и оторвал зубами кусок, терзания Цунаёши его, похоже, не волновали. Ему было, кажется, насрать, что его любовник хочет другого человека. Цунаёши так легко говорит обо всём этом при Сквало? Что у них происходит?.. Доверие? — Потом вы с ним должны были потрахаться, — заявил Сквало и ухмыльнулся, — но трахнулись мы с Цунаёши. Вы втянули меня в вашу связку, черти вас дери! — Жалеешь? — спросил Цунаёши, вскидывая голову. Глаза горели рыжим, как у оленя. Что-то царапнуло, какое-то смутное осознание. Занзас попытался его ухватить, но отвлёкся на слова: — Ещё чего. — Сквало задумчиво прожевал, вытер жирную руку о штанину. — Только вот Занзасу я не нравлюсь. — С чего ты взял? — охренел Занзас. — Помнишь, мы с тобой целовались? Ты потом ещё скривился и сутки со мной не разговаривал! — Ты сплюнул! — Конечно! От тебя луком несло! Цунаёши прыснул и расхохотался. — Мы дебилы, — резюмировал Занзас. Осторожно спросил, кивая на Цунаёши: — Поделишься? — Он не каравай хлеба, чтобы его делить. Сам решит. — Я всё решил.— Цунаёши хлебнул остатки вина, утёр ладонью рот и спокойно сказал: — Вы мне оба нужны. — И я? — просипел Занзас, сжимая пальцы на одеяле. — Он с пятнадцати лет тебя хочет. Ты точно дебил, господин, уж прости. — Не прощу, — Занзас толкнул Сквало ногой. — Был бы у меня кубок, огрел бы тебя им по голове. — Эй! Мало я тебе рожу чистил! Надо будет ещё зад надрать! — Успеешь ещё, — а у самого в животе будто распускался горячий цветок. — Хотел, говоришь, — и посмотрел на Цунаёши. У того заполыхали щёки и уши. — И, зная это, ты с ним всё равно?.. — Кто сказал, что любить можно только одного? — пожал плечами Сквало, передавая баранью ногу Цунаёши. — И правда, — задумчиво произнёс Занзас. Выбирать между Сквало и Цунаёши он бы не смог. — А откуда вы про обряд узнали? — От Талбота, — откликнулся Цунаёши, доедая ногу. — Он нам обручальные кольца сковал. На вопросительный взгляд Занзаса пояснил: — Дедушка Талбот — кузнец. Он доспехи ещё самому Примо делал. А врачеванием занимается потому, что сейчас уже больше некому. Он и сейчас нам что-то куёт. Подарки, сказал. В честь свадьбы. — Какой свадьбы? — Которая сейчас будет, — Сквало подтянулся к Занзасу. Навис над ним, укрывая волосами: глаза блестят, рожа довольная, зубы щерит. Занзас намотал его волосы на запястье и потянул. — Дались вам с Цунаёши мои патлы, — пробормотал Сквало и подставил губы под поцелуй. Поначалу неуверенный, они пробовали друг друга на вкус, словно принюхивающиеся звери, а потом всё яростнее сплетались языками, сминая губы, разделяя на двоих одно дыхание. Когда расцепились, взгляд у Сквало поплыл, а рот стал ярким, пухлым. Занзаса это жгло, как огнём. — Они красивые. Правда, Занзас? — Цунаёши отставил кувшин, сунув в него остатки трапезы, и подсел ближе к боку, тронул светлые пряди, намотал на палец и поцеловал. — Правда, — Занзас пропустил волосы сквозь кулак. Такие белые, что кожа Занзаса рядом с ними казалась чёрной. Сквало хмыкнул. Скосил глаза. Цунаёши склонился над Занзасом, провёл широко языком по свежему шраму и приспустил одеяло, обнажая слегка напряжённый член. Занзас втянул носом воздух, когда губы коснулись ствола, проскользили по нему и сомкнулись на головке. Занзас выругался, вцепился в плечо Сквало и длинно выдохнул. Цунаёши сосал умело, и это прокатывалось дрожью удовольствия и ревности по позвоночнику. Занзас не знал, что возбуждало его больше, то, как аккуратно, но уверенно придерживал его член у основания Цунаёши, как облизывал, кружил языком вокруг щели, ласкал губами головку или как при этом постанывал. Тихо, чуть с придыханием, так, что в животе всё сжималось. Сквало накрыл прохладной ладонью глаза Занзаса и снова поцеловал. Не дал перехватить инициативу, укусил за подбородок, за шею, за плечо, прижимая его к кровати второй рукой. Длинные волосы елозили по телу, немного щекотно и так, что хотелось ёрзать, желать большего и громко вздыхать. Занзас подбросил бёдра, и Цунаёши придержал его за них, мотнул головой с длинным насмешливым «не-а», выпустил член изо рта и стал легонько цеплять зубами кожу на яйцах. От этого продирало жарким ознобным удовольствием, а ноги сами раздвигались. Занзас плавился от ласк и бесился, что им распоряжаются, не дают ничего сделать самому. Сквало взял Занзаса за кисть и втянул указательный палец в рот, обволакивая языком, прикусывая фалангу, и яйца у Занзаса поджались. Рот обоих был горячим и мокрым, Цунаёши пропустил головку в горло и что-то замычал, Сквало всосал ещё один палец, лизнул середину ладони, и Занзас затрясся и не выдержал: — Блядь! Я сейчас кончу! Эти двое переглянулись, Сквало выпустил руку Занзаса, встал и куда-то ушёл. Цунаёши в это время стянул с себя рубашку и штаны. — Это мазь, которой тебя Талбот лечил. Охуенно скользкая. — Сквало появился из той дырки в обтёсанных стенах, где было темно, откупорил бутыль и налил на пах Занзаса пахучей густой жидкости. Цунаёши встал на колени; у него уже стоял, и Занзас не мог отвести взгляда от тянущейся из щели густой белёсой нити. Он протянул руку и размазал её, вырвав довольный короткий всхлип, осевший мурашками на коже. Цунаёши и вправду хочет его, охренеть! Тем временем Сквало засунул в Цунаёши чуть ли не пол ладони: — Ему нравится, когда пальцами ласкают. Проверим, понравится ли тебе? — Сквало провёл языком по щеке Цунаёши, глядя на Занзаса в упор. Словно спрашивал: возьмёшь? Его, меня? Дашь нам? Не зассышь? Предложение пугало и будоражило. И про «понравится», и про «взять и дать» — одно дело мечтать, другое, когда мечты вот так вот берут и сбываются, с наглостью дворового кота. Но Занзас бы не отказался, ни за что, хуле! Цунаёши придержал его скользкий от снадобья член у основания и насадился без натуги, легко и сразу глубоко. Сжался и потянулся вверх, соскальзывая почти полностью и вновь опускаясь несколько раз, заводя ещё сильнее. Как же долго Занзас мечтал об этом моменте! Занзас ухватил его за талию и перевернулся, роняя на кровать. Вбился крепко, вырывая долгий мягкий стон: Цунаёши выгнулся, глянул так, что захотелось его оттарахать до изнеможения и сорванного горла. Что Занзас и попытался сделать. Сквало в этот момент ощупывал его с ног до головы, как будто примерялся к незнакомому телу — было странно, и непривычно, и немного страшно: он не Цунаёши, вдруг Сквало не понравится? Сквало надавил на спину между лопаток, заставляя прогнуться, прошептал: — Не так быстро, господин. И Занзас вздрогнул от неожиданности. Чужой язык прошёлся по пояснице, скользнул между ягодиц и облизал. Такого ни девки, ни мужики Занзасу не делали. Он задрожал, когда Сквало стал растягивать его пальцами, ещё не проникая, только потирая кожу вокруг, а когда протолкнул язык внутрь, сжимая в кулаке яйца и сминая задницу ладонями — сдавленно застонал, глотая брань. Член пульсировал, пульсировала и дырка, в паху скручивалась пружина похлеще, чем в арбалете. Занзас двигался неровно, не зная, куда больше хочет, в жаркую глубину Цунаёши или прижаться к Сквало. — Вставь ему, — вдруг попросил Цунаёши, а лицо изнутри светилось, как пламя сквозь стекло. По бёдрам Занзаса потекла смазка. Он весь кувшин, что ли, вылил, придурок?! — Я не понял, ты меня трахнуть хочешь? — Опасаешься за свою задницу, господин? Я свою тебе доверяю. — Да еби уже давай, — поторопил Занзас, а у самого в горле стучал пульс. Цунаёши погладил его по адамову яблоку, успокаивающе так, словно понимал всё без слов. Может, и понимал. Он и раньше мог, и со связью этой наверняка ещё и мысли читать научится. Вот дьявол! Бывало дрочили они вместе со Сквало в палатках, когда в лесу останавливались переночевать, даже девок в одной комнате трахали, разных, правда. Занзас видел его член. И когда отливать ходили — тоже. Но сейчас посмотреть хотелось особенно. Как он втискивается в негоооо!.. — Расслабься, Занзас, — Цунаёши обнял, обвил руками, и Занзас распластался на нём, сильнее отставляя задницу. — В следующий раз… — прохрипел Занзас. — В следующий раз — обязательно, — серьёзно ответил Сквало и поцеловал под лопаткой. А потом они двигались в каком-то немыслимом ритме все втроём. Волосы Сквало скользили по спине Занзаса, Цунаёши дрочил себе, задевая костяшками живот Занзаса, его шрам — Занзас хотел бы и сам ему отдрочить, но приходилось опираться обеими руками на кровать, чтобы не упасть. Это немного бесило. Адский жар изнутри переливался в остальных двоих, огонь внутри Цунаёши разбавлял его, ласкал Занзаса, а от Сквало исходила приятная прохлада, хотя шлёпал он яйцами по заду так, что кожа горела. Острое, яркое, покалывающее удовольствие от копчика расходилось вверх и вниз по телу, сливаясь с раскалённым напряжением, сковавшим пах. Цунаёши хватался за левую руку Сквало, но смотрел на Занзаса — и вправду хотел обоих, а вокруг кровати водили хоровод огненные звёзды. Пламя их переливалось от голубого в рыжий и в красный, отбрасывало дрожащие тени на стены, извивалось и плясало брачный танец. Протяжно, страстно выл над головой волк, кричал короткими сдавленными низкими стонами олень, как во время гона, а Занзас рычал. Низко, утробно, похотливо. Цунаёши кончил первым, молча, сжав губы и зажмурившись, а потом расслабился, обмяк, сорванно дыша. Сквало толкнул Занзаса вбок, они оба повалились рядом с Цунаёши — тот с готовностью подвинулся. Сквало закинул ногу Занзаса себе на бедро и засадил так, что Занзас выматерился, заковыристо, от всей души. Сквало кусал его, жарко облизывал ухо, целовал мокрую шею и ебал так, что искры из глаз летели. Цунаёши тоже прижался к нему, обхватил пальцами головку, сжал, двинул кулаком вверх-вниз, и Занзас не выдержал, излился, дрожа, мыча и кусая губу. Его раскатало, как тесто на столе у поварихи, послеоргазменные судороги прошивали тело, и хотелось урчать, так было хорошо. Он знал, что отыграл — у небес ли, у ада — что-то свое, принадлежащее только ему, вырвал клыками, как секач по весне. И это умиротворяло. Цунаёши перегнулся через него и липкими от его спермы руками додрочил Сквало, исступлённо его целуя. Занзас вдруг подумал: а мы ещё не целовались. Ни разу. Стало обидно. А потом он расхохотался. Ну что как сопливый мальчишка, успеется ещё. Он размазал попавшую на него сперму Сквало по коже и понюхал. Лизнул. Горьковато, но ничего так. Сквало вновь полез целовать, кажется, он это дело любил. Занзас гладил его по спине, по волосам, потом предложил: — Трахнем Цунаёши вместе? — Только отдышусь, — ухмыльнулся Сквало. Цунаёши заворчал, завозился, шаря в своей одежде, и извлёк что-то. Раскрыл ладонь. На ней лежало три кольца-печатки. Одно с выгравированным на нём кабаном, другое — с волком, третье — с оленем. — Олень — ты, что ли? — хмыкнул Занзас. — Я. И прилетало тебе и на турнире, и в лесу за то, что ты на меня покушался. Мы теперь друг друга тронуть не можем. Не то чтобы раньше это не принесло беды… но теперь мы окончательно повязаны. Цунаёши надел кольцо на безымянный палец Занзаса и поцеловал в тыльную сторону ладони. Занзаса как холодной водой окатило. Он выдохнул и нацепил кольцо на Сквало, прижался губами к пальцам. Сквало рвано вдохнул сквозь зубы и последнее кольцо надел на Цунаёши. Круг замкнулся. Связь натянулась тетивой и засияла всеми цветами радуги. *** Талбот стоял перед столом, на котором были разложены «подарки». Улыбался безгубым ртом и смотрел прямо в душу, хотя глаза так и оставались завязанными. — Это тебе, Цунаёши, — он взял со стола латные перчатки, красные, как осенние ягоды, с рыжим изображением оленя на тыльной стороне. Щитки доходили, судя по длине, до середины предплечья. — Они направят твой внутренний огонь в нужное русло. Цунаёши принял перчатки и поклонился. — Тебе, Занзас Вонгола, подойдут парные кинжалы. В состоянии берсерка они послужат тебе верную службу. Отбивайся ими от зла, которое норовит поглотить твой разум. Пламя твоей души очень яростное, но клинки выдержат. Занзас принял кинжалы и кивнул в знак благодарности. — Меч тебе, Сквало. Защищать господина и от господина. Ты держишь равновесие на острие. Помни об этом. Сквало молча принял дар и поцеловал клинок. — Клянусь! — А теперь, — голос Талбота стал громче и торжественнее, раскатился по кузнице эхом камнепада, — вы можете снять проклятье с герцогства. Поднимитесь на холм, где погребли Сепиру, и совершите предначертанный обряд. — Как мы поймём, что надо делать? — спросил Цунаёши. — Интуиция вам подскажет, — и Талбот указал на выход. *** Они взошли на холм, когда уже светало. С него было видно чёрные башни замка и часть земель. Цунаёши натянул перчатки, Сквало перехватил рукоять меча, блеснувшего воющей головой волка на навершии. Занзас вытащил кинжалы и сжал в ладонях рельефные рукоятки — кабаны не дали бы им скользить в руках. Цунаёши глубоко вздохнул, запрокинул голову и громко и чётко заговорил на латыни. Вокруг сразу же задрожал и заискрился воздух, и первые строчки Занзас прослушал. Уловил только: tu Lucina dolentibus Iuno dicta puerperis, tu potens Trivia et notho es dicta lumine Luna; Облака на небе разошлись, оттуда потянулись множество прозрачных сияющих в пламени рук. Внезапный порыв ветра подхватил Цунаёши, поднял в воздух. Цунаёши потянулся к небесным рукам, перчатки вспыхнули схожим пламенем, таким же ярким, и прозрачным, и словно бы живым. А дальше Занзас не смотрел. У ног его разверзлась земля, и оттуда полезли исчадия ада: клыкастые, когтистые, рогатые, некоторые походили на скелеты, чьи черепа были обмотаны бинтами. Чёрные, как ночь, они норовили дотянуться до Цунаёши, но Занзас решил: хрен ли. И ударил первую тварь кинжалом в горло. Он бил и атаковал, пока земля не начала осыпаться под ногами, а сапоги не заскользили в провал. Тогда что-то ухватило его за пояс штанов. Занзас оглянулся. Сквало держал его и Цунаёши, не давал ни одному уйти к тем, с кем имели дело. Жар ада обжигал, твари царапались и кусались, раны горели, кровоточили, а Занзас впадал во всё большее бешенство. Выкалывал глаза, резал глотки, ломал руки и раскраивал черепа. Клинки его тоже окрасились пламенем, только красным с едва заметными глазу рыжими искрами. Сквало продолжал их держать, кажется, он при этом крыл всех святых матом. Занзас на секунду отвлёкся — ангел протягивал младенца с пламенем во лбу к Цунаёши, и в этот момент Занзаса обхватила чёрная цепь поперёк туловища. Дьявольское отродье расхохоталось провалом рта, и Занзас бил и бил в мятый череп, окрашивая бинты в алый, но тварь не отпускала. Когда стало казаться — всё, сейчас провалится, вновь мелькнула волчья белоснежная шерсть, и меч рассёк цепь. Занзас повалился назад, на спину, слыша, как с воем смыкается провал. Рядом упал Сквало, тяжело дыша, на колени грохнулся Цунаёши, прижимая к себе ребёнка. Sis quocumque tibi placet sancta nomine, Romulique, antique ut solita es, bona sospites ope gentem. И младенец растворился в воздухе, оставив после себя пустышку. — Что это значит? — прорычал Сквало. — Что проклятье снято. — Невдалеке, опершись спиной на камень, лежал Каваллоне и жевал травинку. Развалился как на пикнике, дрянь. — По условию нового договора первой родит та, что в момент снятия проклятья предавалась любви с желанным человеком. — А ты что тут делаешь? — буркнул Занзас, нахмурившись. Всё тело болело. Хорошо же его потрепали. — Талбот попросил за вами присмотреть, — просто ответил Каваллоне и легко поднялся на ноги. — Ну, прощайте. Подарок к свадьбе с меня причитается. И исчез, как будто его и не было. — Спасибо, — сказал Цунаёши, и Занзас был уверен, Каваллоне услышит. Цунаёши нетвёрдо подошёл к Занзасу, опустился на колени, тронул его лицо, вырез рубахи, предплечье. — Ты теперь весь в отметинах, как тигр. Шрамы останутся... — Разлюбишь? — Ни за что, — Цунаёши посмотрел на Сквало. Занзас вспомнил, как волк их разнимал с оленем. Это ведь тоже был Сквало. Что ж, Цунаёши не мог найти никого лучше, чтобы вовремя встать между ними и спасти их обоих. — У меня снадобье Талбота с собой. Немного, но должно помочь, — Сквало подобрал заплечный мешок и достал кувшинчик. Отметины посветлели, уменьшились, но не торопились исчезать, сменив боль на глухой зуд подживающей кожи. И на том спасибо. Занзас чуял, они вернутся, стоит ему дать волю гневу. Пусть. Что за убыток, когда такой прибыток? — Ну что, пошли домой? — Сквало протянул руку Занзасу, помогая подняться. — Нас четыре дня не было, твой отец наверняка всех поставил на рога. Занзас понимал, что Сквало и Цунаёши не вполне обычные люди, что у них есть Силы, — и думал, что об этом никто не должен узнать. Никогда. Ни Кёко, ни святоша из замковой часовни... Ну, может, отец... Который либо знал, либо уже догадывался о Силе Занзаса. Занзас хмыкнул. — Помолвку с Кёко придётся разорвать. — Не думаю, что она расстроится, — улыбнулся Цунаёши, сжимая в руке пустышку. — Я думаю, нас ждёт скоро ещё одна свадьба,— хохотнул Сквало. Солнце уже взошло, и день разворачивал свои крылья над ними. *** Первая девочка родилась у Кёко. Похожая на Цунаёши глазами и лицом, только черноволосая, она никак не могла быть ни его, ни Занзаса. Занзас смотрел на Бьянки, стоявшую над колыбелью с лицом, преисполненным благоговения, и чувствовал, как по коже бежит холодок. Смогут ли они тягаться с силами, которые подарили ребёнка двум женщинам?.. Но пока у них получалось. У них троих — получалось. Занзас встретился глазами с Цунаёши и оскалился торжествующей улыбкой. Будет ли что-то в их жизни, с чем они не смогут справиться?
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.