Подростки

      Худощавый мальчишка с холодно-злым выражением на миловидном личике быстро, но несуетливо шёл через трущобы города. Он прекрасно знал, что в этих воняющих гнилью и нечистотами переулочках торопливая и неуверенная походка сулит гарантированные неприятности. Местные двуногие шакалы зорко высматривали жертв, и малейший намёк на страх или слабость никогда не оставался безнаказанным на этих улицах, даже если они казались абсолютно безлюдными.       Собственно, одинокий мальчишка его возраста тоже довольно лакомая добыча, можно развлечься, избивая до полусмерти, а можно похитить на пару часиков и за это время снять порно с настоящим изнасилованием или вовсе «сдать» на те же пару часов какому-нибудь извращенцу или торговцу органами. А можно и беспрепятственно пройти, если иметь достаточно отмороженный вид и, например, камень в носке. У него камня не было, зато был нож. Небольшой, с узким лезвием, как раз по его пока ещё мелкой и тощей руке. И он умел с ним обращаться. Шакалы об этом, конечно, не знали, но зато у них было безошибочное чутьё на жертв.       Мальчишка незаметно поправил свёрток под мешковатой кофтой, давно потерявшей первоначальный цвет. В свёртке лежали пара не самых свежих булок, кусок старого, жёсткого сыра, початая упаковка паштета и парочка просроченных онигири – целый пир на двоих. Впрочем, местные шакалы вряд ли бы оценили такой «богатый» улов, но провоцировать их мальчишка не собирался, предпочитая перестраховаться.       Свернув за очередной угол, мальчишка пролез через узкую дыру в покосившемся заборе и исчез среди разросшихся кустов и старых деревьев.       Годжо ногой распахнул дверь в лачугу, хотя Хаккай этого терпеть не мог и каждый раз раздражённо зыркал зелёными глазищами. Вид при этом у него был такой, что широкая шальная улыбка растягивала щёки Годжо сама собой, а внутри живота стягивался узел предчувствия хорошей драки. Каждый раз, кстати, напрасно. Хаккай редко срывался, но уж если и лез в драку, то остановить его можно было только удрав или свалившись мертвым к его ногам. Словом, «остановить» это назвать несколько затруднительно. А вот если Хаккай ласково улыбался, то Годжо мгновенно смирнел, не желая проверять, сумеет ли он удрать от разъярённого Хаккая и остановится ли этот бешенный, если Годжо реально сдохнет.       Хаккая внутри не оказалось, и Годжо разочарованно поплёлся внутрь лачуги. Стоило разжечь огонь в крошечной переносной печурке, которую Годжо стырил с почти заброшенного склада, а Хаккай починил. Это было одно из немногих правил: первый вернувшийся растапливает печь, даже если не слишком холодно, и кипятит на ней воду для ужина. Иногда она и была всем ужином.       Едва Годжо установил кастрюльку с отбитой ручкой на печку, дверь тихо открылась, и в лачужку бесшумно скользнул Хаккай. Он всегда ходил тихо, как привидение, и пару раз довёл Годжо этим до крика, пока тот, наконец, не привык к своему соседу.       – Привет, – Хаккай улыбнулся. Он всегда здоровался первым и старался вести себя, как образцовый мальчик – последствия воспитания в приюте.       Годжо сначала вся эта вежливость бесила до икоты, но по итогам нескольких драк, в большинстве из которых победу одержал хлипкий с виду Хаккай, смирился с этой призвездью приятеля. Ну, подумаешь, воспитание подкачало, а так Хаккай был нормальным парнем. А что щерится постоянно, так у него без этой приклеенной улыбочки рожа такая, словно гвоздь в задницу упирается.       – Зацени! – Годжо широким жестом швырнул на стол несколько измятых купюр и горсть монет. – Купить, правда, ничего не успел.       – Так даже лучше, – Хаккай вытащил свой свёрток и аккуратно положил на стол рядом с деньгами. – В отличие от продуктов, деньги не испортятся.       Годжо варварски истрепал свёрток, пока Хаккай грел озябшие ладони над печкой. Не то чтобы было сильно холодно, осень в этом году выдалась относительно тёплой, но разбитые ботинки Хаккаю с недавних пор стали слегка маловатыми, а потому совсем не защищали от холода. Раздобыть новые пока не получалось.       Пока Хаккай грелся, Годжо честно разделил его добычу на двоих и заварил в двух разнокалиберных чашках дрянной чай. Годжо предпочитал кофе, но кофе был слишком дорогой редкостью. С чаем, даже таким дрянным, было гораздо проще согреться, особенно если добавлять в него что-нибудь горячительное. Жаль, что раздобыть алкоголь удавалось не всегда.       Слегка отогревшись, Хаккай аккуратно разрезал своим тонким ножом подсохшие булки, намазал их паштетом и уложил сверху по куску сыра. Сыр ломался и пах затхлостью и плесенью, а вот паштет был весьма неплох. Годжо поглощал ужин жадно и торопливо, откровенно наслаждаясь каждый раз, вонзая зубы в булку, а Хаккай ел неторопливо, тщательно разжёвывая каждый кусок, хотя и был голоден не меньше приятеля. Однако опыт говорил, что если с едой не торопиться, то наешься быстрее.       Кушать вдвоём было уютно и приятно. Годжо и вспоминать не хотел, как тоскливо было жевать с трудом добытые крохи где-нибудь под забором, вздрагивая от каждого шороха. Хаккай запрещал себе думать о тяжёлой атмосфере приюта, где есть всегда приходилось под пристальным вниманием дородной тётки с красным, злым лицом, которая могла лишить безвкусной и совершенно не сытной похлёбки за малейшую провинность, а то и просто так. Другое дело сейчас, рядом с тёплой печкой и дерзко-весёлым Годжо.       По одиночке они не могли бы выжить в этом грязном и жестоком городе, где каждый день на заплёванных улицах появлялись новые трупы, а тощие собаки бродили стаями, способными за минуту разделаться с человеком. Вдвоём они ощущали себя раз в десять сильнее и увереннее, они могли прикрыть спину друг другу, согреться под одним драным одеялом, дать отпор даже нескольким взрослым отморозкам. Теперь они ели каждый день и даже имели небольшой стратегический запас, надёжно припрятанный подальше от лачуги. Да и саму лачугу обустроили собственными руками вполне уютно, обеспечив несколько путей отхода и примитивную систему охраны. Чужак не смог бы приблизиться к их хибаре, не задев хотя бы одну леску с нанизанными консервными банками. В этом деле пригодился опыт Годжо, умевшего мастерски ставить силки на кроликов.       – Годжо, – Хаккай улыбнулся, – а ты сколько денег выделил на игру?       – Эй! – возмутился тот. – Мы ж договаривались, что не больше десятой части! Я честный парень!       – Не злись, я просто тоже хочу сходить с тобой.       Годжо окинул приятеля изучающим взглядом, словно видел впервые в жизни. Скажи это кто другой, он решил бы, что ему не доверяют, Хаккай по-своему был прямолинейным парнем. Очень по-своему. А Годжо уже давно научился понимать его. Чего бы стоили его навыки шулера, не умей он разбираться в людях?       – Ну, в принципе у тебя такой простодушный вид, что достаточно просто мимо пройти, сами затащат играть. Ты только много не выигрывай, а то оттуда ещё уйти надо суметь.       Хаккай согласно кивнул. Играть в карты Годжо научил его не так давно, но получалось на удивление хорошо. Годжо, который игрой добывал больше, чем воровством, даже немного надулся, утверждая, что новичкам всегда везёт, а сам он слегка поддавался.       Спали ребята рядом с остывающей печкой, тесно прижавшись друг к другу под старым одеялом. Годжо прижимался выпирающими рёбрами к не менее костлявому боку приятеля, сопел во сне и норовил взбрыкнуть мослатыми ногами. Хаккай спал тихо, привычно вытянувшись на спине. Он лишь недавно научился прятать руки под одеяло, а до этого по приютской привычке вытягивал их поверх старой тряпки, несмотря на холод. Возившийся рядом Годжо совершенно не раздражал неподвижного Хаккая, ведь вместе было гораздо теплее.       Утром ребята не торопились вылезать из импровизированной кровати. За ночь печка остывала, и воздух в лачуге бодрил несколько сильнее, чем требовалось. Но чай, выпитый за ужином, настоятельно требовал выползти из-под одеяла, дававшего некоторую иллюзию тепла. Первым в этот раз не выдержал Годжо, и, вслух перечисляя неприличности, поднялся, зябко кутаясь в драный свитер с растянутыми рукавами. Под свитером была тёплая футболка, несколько маловатая и с дурацкой жёлтой уточкой на всю грудь, но зато почти новая! Эту футболку ему как-то принёс Хаккай. Он вообще был хозяйственным, как мамочка, и очень хорошо разбирался в том, как одеться, чтобы было тепло, не дуло и не мешало двигаться. Самому Годжо было как-то фиолетово во что одеваться, но мягкие советы Хаккая существенно облегчали жизнь и самочувствие, так что он самоотверженно носил стрёмную утку на груди, всё равно её не видно. А у Хаккая на футболке ещё более дебильный котёнок с розовым бантиком. Если уж выбирать между уткой и розовым бантиком над кривой кошачьей мордой, то лучше уж пусть будет утка.       Годжо дошлёпал до двери, резко выдохнул и выскочил за дверь. На улице было немногим холоднее, чем в лачуге, Годжо отбежал подальше от двери и расстегнул ширинку.       Хаккай почему-то наотрез отказался от идеи завести чёрное ведро в лачуге, а за лужицы рядом с порогом как-то ласково пообещал утопить прямо в одной из них. С ласковым Хаккаем Годжо не спорил никогда, даже если был не согласен. Когда Годжо вернулся в лачугу, Хаккай уже свернул одеяло и разжигал печь. Есть с утра хотелось вполне ощутимо. Впрочем, они почти всегда были голодны. Пока Хаккай возился с печкой, Годжо выложил на стол остатки ужина. Сначала привычка Хаккая оставлять часть еды на утро неимоверно бесила Годжо, но со временем он признал, что завтракать лучше, чем голодать, пока не разживёшься очередной добычей.       Кушали мальчишки молча и вяло, почти все силы растущих организмов с утра уходили на обогрев. Но после порции горячего чая, отвратительно пахнущего старым веником, ребята взбодрились.       – Если не передумал сыграть, то приходи к восьми часам, - Годжо потёр шею. – Мы «на разогреве» будем, пока не начнётся «настоящая игра». Да, не бери с собой нож, там на входе обыскивают.       – Догадываюсь, – Хаккай осторожно держал чашку сразу обеими ладонями.       Годжо хмыкнул и промолчал. Он всё ещё не был уверен, что это хорошая идея. С одной стороны играл Хаккай здорово, к тому же его бледная физиономия отражала только те немногие эмоции, которые Хаккай считал нужным продемонстрировать, но с другой… актёр из Хаккая был так себе. То есть, нарываться этот тип умел, отвадить от себя – за милую душу, но вот проникнуться атмосферой и подыгрывать другим, вовремя изображая из себя дурачка, – вот тут Хаккай был совершенно бесполезен. Оставалось только надеяться на его очки и общий вид ботаника, волей случая оказавшегося в трущобах. В некотором смысле это было правдой.       Отсчитав несколько монет от своей вчерашней добычи, Годжо протянул их Хаккаю, а купюры унёс спрятать в общий тайник.       Чтобы не терять зря время до вечера, Хаккай отправился в более благополучный район, искать пропитание. Да и о ботинках следовало подумать. В отличие от Годжо, Хаккай не умел играть на людских эмоциях. В Годжо умер великий артист, вот кто мог мастерски давить на жалость богатеньких дамочек, вызывать симпатию у их мужиков, раскручивать на слабо благополучных мальчишек и очаровывать разбитных бабёнок. Хаккай же такими талантами был обделён, но его охотно принимали чернорабочим в закусочных и магазинчиках. Толстомордые повара и продавцы доверяли его интеллигентному виду и очкам в роговой оправе. Хаккай же, несмотря на хлипкий вид, был достаточно крепким и с лёгкостью выполнял порученную работу. Иногда ему сверх оговоренной платы давали потерявшие товарный вид или просроченные продукты, особенно если перед этим он «случайно» проговаривался о сестре. Сестры у него не было, но байка, придуманная Годжо, срабатывала всегда. Жаль, что сам Хаккай исчезающе редко мог её рассказать. Он не умел ловить настроение людей и выбрать нужный момент, как Годжо, и раскрывал рот, только если его спрашивали. А иногда вместо платы его пытались избить и выкинуть. В таких случаях Хаккай доставал нож и улыбался. Годжо его потом всякий раз ругал за то, что Хаккай не пытался при этом стребовать свою плату. Но тот лишь пожимал плечами в ответ. Хаккай не был грабителем. Он и воровать-то толком так и не научился, куда уж требовать деньги, пусть и заработанные. Целым ушёл – и то хорошо.       Сегодня его помощь не потребовалась ни в одном из четырёх мест, в которых Хаккай подрабатывал более или менее регулярно. Выпрашивать у прохожих было бессмысленно и опасно – попрошайки, давно разделившие «рабочие места» между собой, «незаконных» конкурентов разделывали так, что оставалось только удивляться их ярости и изощрённой жестокости. Хаккай пнул подвернувшийся камешек и отправился в одну полулегальную мастерскую.       Работать там Хаккай не любил, хотя руки росли у него из нужного места и душа лежала к починке, но он терпеть не мог владельца – скользкого типа с маслеными глазёнками и потными руками. К счастью, хозяин рук не распускал, намёков не делал, но его сальный взгляд раздражал так, что порой Хаккай предпочитал голодать, чем идти в мастерскую.       Хозяин встретил парнишку осточертевшим масляным взглядом и довольной рожей. Хаккай мрачно зыркнул исподлобья, уговаривая себя не портить и так едва живые ботинки о противную харю старого педераста. Однако по лицу подростка ничего нельзя было прочесть – просто типичный уличный мальчишка, слегка угрюмый, но зато работящий, в отличие от большинства из этой братии.       Со времени последнего визита Хаккая мусора в мастерской прибавилось, так что мальчишка закатал рукава и принялся разгребать завалы негодных деталей, каких-то металлических обломков и коварно-острой стружки. Кое-что из забракованных деталей осело в карманах Хаккая. Хозяин изредка оглаживал сальным взглядом его спину, но мелкой кражи не заметил. Впрочем, Хаккай не зарывался и не брал инструменты или годные детали, только то, что сам хозяин посчитал мусором. При умелых руках Хаккая и небольшой доле фантазии Годжо можно было неплохо заработать и на мусоре. Впрочем, на достойную прибыль рот раскрывать было нечего. С уборкой Хаккай мог справиться и быстрее, но он знал, что на его зарплате это никак не скажется, а потому не слишком спешил, зато внимательно оглядывал всё то, что проходило через его руки.       Ближе к обеду хозяин позвал Хаккая перекусить вместе. Тот напрягся, но в животе раскатисто заурчало, и отказаться стало невозможным. Хозяин не стал звать паренька в свою конуру, которая располагалась наверху мастерской и носила гордое звание «офис», а расположился на перевёрнутых ящиках в уже убранной Хаккаем части помещения. Это и стало решающим доводом «за», в офис к своему работодателю Хаккай не пошёл бы и на аркане.       Хозяин щедро поделился бургером с мясной котлетой, холодной, но пахнущей так одуряющее, что рот мгновенно наполнился слюной. Стараясь держать дистанцию, Хаккай как мог медленно жевал невероятно вкусный бургер.       – Хаккай, ты сообразительный парень, – начал хозяин издалека, и мальчишка мгновенно внутренне напрягся, внешне оставаясь спокойным и почти расслабленным, – тебя чуть подучить, и сможешь у меня постоянно работать. Что скажешь?       – Надо подумать, – Хаккай дожевал бургер. – Платить-то сколько будете?       – Половину того, что плачу Джею, плюс еда. Это щедрое предложение, мой мальчик, тем более для такого малолетки.       Хаккай едва не передёрнул плечами, услышав «мой мальчик». Повторив, что надо подумать, он поднялся с ящика и пошёл работать дальше. Предложение хозяина было не настолько выгодным, чтобы Хаккай всерьёз о нём задумался.       До назначенного Годжо срока оставалось немного.       Перед тем, как идти к местному «игровому дому» Хаккай зашёл в лачугу, оставил там сворованные детали и большую часть сегодняшней выручки. Брать с собой нож он по совету Годжо не стал, но идти совсем безоружным в логово местного сброда было откровенно глупо. Игроки, хоть и номинально блюли некий «кодекс игрока», но крайне выборочно и по принципу «не пойман – не вор». Немного подумав, Хаккай сунул в карман старые нерабочие часы на цепочке. Часы-луковица были небольшими, но довольно увесистыми, а их цепочка – паянной. При должной ловкости эта, якобы памятная, вещица могла стать серьёзным оружием. Часы вполне сочетались с обговоренным Годжо образом осиротевшего ребёнка из более или менее благополучной семьи, особенно после того, как Хаккай вклеил в крышку фотографию какой-то миловидной женщины. Фото раздобыл Годжо, оно было достаточно мелким и потёртым, чтобы лицо женщины казалось похожим на Хаккая. Годжо так тогда и сказал: «воображаемое сходство». Сунув в другой карман несколько монет и ещё одну под резинку носка, паренёк отправился к старому бару, где его ждал Годжо.       Тупик, в котором располагался бар с игровым залом, был таким же грязным и вонючим, как и любой другой в этой части города. Зато тупик был таковым только для взрослых, а тощие недокормыши вроде Хаккая и Годжо вполне могли просочиться в небольшую щель между зданиями. Про пути отхода Годжо не забывал с тех пор, как ему исполнилось восемь лет. Тогда он чудом выжил – мальчонку просто поленились добить.       Годжо ждал Хаккая в отдалении, лениво подпирая стенку и попыхивая самокруткой. Вид у парнишки был дерзкий и расслабленный одновременно, довольно редкое сочетание на этих улицах.       – Ты вовремя, – Годжо щелчком отправил крохотный бычок в ближайшую лужу, сунул руки в кармы и, подтянув плечи повыше, расхлябанной походкой апаша подошёл к другу.       Хаккай не видел, как они смотрятся со стороны, но мог представить. Уличный мальчишка, чувствующий себя здесь, как рыба в воде, наглый, опасный и в меру осторожный, а рядом оборвыш со следами хорошего воспитания на лице, чья прямая спина смотрится чужеродно в лохмотьях. Одно слово – чужак. Впрочем, в приюте он тоже был чужаком, нелюдимым книжным мальчиком, беспроблемным, но гонористым. Там сверстники его опасались, здесь же он скорее выглядел добычей.       Годжо широко улыбнулся, панибратски закинул руку за шею Хаккая и притянул его к себе.       – Не боись, прорвёмся, – подмигнул он.       Улыбка Годжо широкая, открытая, такая непривычная в сером и жестоком мире, напоминала Хаккаю луч солнца. Небольшой такой луч, но раз он есть, значит, само солнце не вымысел стариков. Есть оно где-то там, за тучами, огромное, жаркое и ласковое. И пусть оно практически никогда не заглядывает в заплёванную серость трущоб, у Хаккая был его луч. Незаслуженно, почти преступно, но был. Теперь Хаккай верил в это, хотя в начале их знакомства Годжо и его улыбка подспудно бесили, вызывая желание вскрыть, наконец, этот подвох, понять, к чему эта аномалия в его мрачной жизни. Но Годжо оставался рядом, даря свой свет просто так. Хаккаю же нечем было за него отплатить.       Годжо навязчиво тянул Хаккая к замызганной двери бара, слишком крепкой для увеселительного заведения. За ней стоял среднего роста кряжистый мужчина, с настолько широкой фигурой, что казался ниже, чем был на самом деле. Лицо его очень подходило под определение «рожа» и не несло никаких следов интеллекта. Годжо ему весело подмигнул, протаскивая Хаккая вслед за собой.       – А кого я привёл! – Годжо, продолжая цепко держать Хаккая в излишне дружелюбном объятии, подтолкнул его вперёд.       – И что с него взять? – хмыкнул какой-то лысый мужик с татуированными ушами.       – Игру! – весело ощерился Годжо. – Мы ж тут играем.       – Только проигрыш – дело чести, – откликнулся второй, с железными зубами, которыми сжимал короткий окурок настоящей сигары.       – Я не собираюсь проигрывать, – Хаккай растянул губы в искусственной улыбке.       Ответом стал взрыв смеха.       – Годжо, тащи его сюда, похоже, ты прав – будет интересно, – отсмеявшись, лысый приветливо похлопал по столу.       Годжо убрал руку с плеча только когда Хакай уселся на колченогий стул. Не по-детски крепкая ладонь незаметно сжала худое плечо. Годжо пристроился напротив, весело подмигнул, сверкнул зубами в широкой улыбке и лениво откинулся на спинку стула. Весь его вид говорил о том, что он собирается заняться самым обычным делом и получить толику удовольствия от игры.       – Деньги-то у тебя есть? – тип с сигарой насмешливо окинул коротким взглядом тряпьё Хаккая.       Тот подумал, бросил короткий взгляд на Годжо и нехотя достал несколько монет.       – Тут едва на начальную ставку, – хмыкнул тип.       Немного помявшись, Хаккай достал остальные монеты.       – Негусто, – на этот раз прокомментировал лысый. – Надеешься выиграть?       – А вы сюда не за этим приходите? – Хаккай спокойно смотрел на мужика с татуированными ушами. Тот захохотал, задрав крепкий подбородок, и хлопнул обеими ладонями по столу.       – А ты мне начинаешь нравиться! Может, даже предложу тебе работёнку-другую.       Хаккай вежливо промолчал, ожидая, когда на стол лягут карты.       Глянцевые прямоугольники, не слишком новые, но и не достаточно потёртые, чтобы вызывать опасения, лысый тасовал с ловкостью заправского шулера, которым без сомнения и был. Хаккай запоздало подумал о том, что ему не следовало вот сразу соваться в логово откровенных шулеров, сначала следовало попробовать в местечке попроще. Едва карты оказались на руках игроков, оба мужика стали безучастными, как Будды, а вот Годжо продолжал улыбаться, хоть и не так ярко, как обычно. Взгляд красных глаз стал цепким и жёстким, составляя странный контраст с дерзкой улыбкой. Хаккай подумал о том, что выразительное и эмоциональное лицо приятеля не слишком подходит для азартных игр.       Карты оказались откровенным мусором, и Хаккай быстро вышел из игры. Он не хотел потерять всё ещё в самом начале, хотя и мог понять своих противников – играть с малышнёй не слишком интересно, а взять с них особо нечего. В памяти всплыли слова лысого «Может, даже предложу тебе работёнку-другую». Наблюдая за игрой мужиков и Годжо, Хаккай, наконец, понял, почему с ними вообще играют. Гроши мальцов не стоили того, чтобы тратить время на игру с ними, тренировкой такое тоже не назовёшь, но можно бесплатно, за пустой азарт, приобрести исполнителя для грязной работёнки. Уголок губ дёрнулся вверх, похоже, они с Годжо крупно просчитались.       Этот тур выиграл лысый, железнозубый проиграл, Годжо остался при своих и даже пару мелких монет заработал. Широко улыбаясь ничтожному выигрышу, Годжо развалился на стуле – эдакий победитель. Но, судя по реакции мужиков, на эти уловки они уже давно не велись, Годжо бывал тут достаточно часто, чтобы его запомнили.       – Давай, Хаккай, в этот раз тебе повезёт, – Годжо подмигнул приятелю, а тот вдруг очень ясно понял, что сегодня Годжо не собирается выигрывать. Сегодня он просто вербует Хаккая в свои напарники по игре, если тот покажет стоящий результат. Причём, покажет самой игрой, а не результатом.       Сегодня это не просто игра – это экзамен, а принимают его не два мужика за столиком, а Годжо. Хаккай улыбнулся, показывая, что понял. Годжо хмыкнул тихо и очень довольно.       А карты уже снова лежали на потёртой и засаленной поверхности стола, требуя взять их в руки и на время стать проводником их воли. Хаккай не видел причин отказываться. В этот раз ему везло. Хотя, вероятнее, шулеры просто заманивали его, маня выигрышем, чтобы потом затянуть в кабалу карточного долга. Хаккай был согласен рискнуть. Играл он так же, как и обычно, вроде бы без риска, но и не чрезмерно осторожно. По его лицу, холодному, немного отстранённому нельзя было понять, что за карты у него на руках, хотя он подозревал, что банкующий лысый отлично знал, какие карты ему скинул.       Годжо по-прежнему дерзко улыбался и цепко смотрел. Хаккай почти выиграл, но поднимать ему было нечем. Тогда он достал последнюю монету из носка.       – Ва-банк? – хмыкнул лысый, а потом открыл свои карты.       Хаккай холодно улыбнулся. Он выиграл. Годжо восхищённо присвистнул и шумно выдохнул, растягивая гласные:       – Круто!       Лысый нахмурился.       – Ты же не уйдёшь сейчас? – в его голосе была слышна угроза. – Я хочу отыграться.       Хаккай улыбнулся. Он помнил об экзамене Годжо, и кивнул в ответ лысому. Он должен показать приятелю, что тот сможет на него положиться.       Хаккай сложил монеты короткими столбиками. Дальше он собирался играть в том же темпе, благо, теперь у него достаточно денег, чтобы повышать ставки, ведь больше заначек у него не было.       Однако расчётам Хаккая было не суждено сбыться. Один из пьяных клиентов бара отошёл от стойки в начале третьей игры и навис рядом, наблюдая за игрой. Его жуткий перегар, смешанный с запахом кислого пота, раздражал и отвлекал паренька, который к тому же был готов подозревать всех присутствующих, как сообщников шулеров. Хаккай периодически косился на пьяного, стараясь не отвлекаться от игры. Получалось так себе. Парень поджал губы, глянул на сброшенные карты и хотел уже поднять ставку, когда бутылка пьяницы обрушилась на край стола. Брызнули осколки, резко запахло алкоголем, монеты с печально-истеричным звоном посыпались на пол, а перевернутый ударом стол, громко рухнул на бок.       От неожиданности все игроки вскочили на ноги, но ни один не выпустил своих карт. Впрочем, как тут же заметил Хаккай, лысый держал карты только левой рукой, а в правой он сжимал внушительный нож. «Розочка» пьяницы смотрелась довольно убого, но не менее опасно.       – Ты же говорил, с оружием не пускают, – ляпнул Хаккай, не отводя взгляда от «розочки».       По щеке текло что-то вязкое и тёплое, почти горячее. Хаккай медленно вытер щёку тыльной стороной ладони. Резко запахло кровью, похоже, один из осколков царапнул его лицо.       Пьяница больше не качался, он весь подобрался и медленно шагнул вперёд, глядя прямо в глаза лысому.       – Кто ты, чёрт тебя побери? – лысый не собирался отступать.       Где-то за стойкой жалобно причитал хозяин, подсчитывая ущерб. Хаккай же думал о том, смогут ли они с Годжо уйти. Судя по напряжённому молчанию за спиной и тоскливому взгляду Годжо, пьяница, который не пьяница, был тут далеко не один. Хаккай медленно повернул голову. За спиной стояли трое, один из которых сжимал в руке древний револьвер. У Хаккая не было желания проверять, заряжена ли смертоносная игрушка, он просто чувствовал запах опасности, щедро разлитый в воздухе. Опасность воняла потом, алкоголем и железом, а ещё людским страхом и чем-то неуловимым, но до отвращения кислым. Годжо медленно-медленно шагнул назад, Хаккай зеркально повторил его манёвр, но тут же замер, услыхав за спиной требовательный оклик. Годжо смотрел виновато и дерзко одновременно, он явно не собирался стоять столбом до второго пришествия. Лысый и «пьяница» цепко следили друг за другом, но не спешили атаковать. Внезапно нахмуренные брови лысого поползли вверх. «Пьяница» хмыкнул.       – Узнал, выблядок? – одновременно с риторическим вопросом пнул поваленный стол в лысого.       Хаккай отшатнулся, а Годжо бросил своё тело вниз, ловко припал на выставленные руки, шустро уполз подальше от драки, не забывая собирать подвернувшиеся под руку монеты и купюры. Хаккай не видел, как выстрелил человек с револьвером, но зато отлично рассмотрел, как дёрнулся железнозубый, ловя плечом пулю, как плетью повисла его рука. В голове шарманкой заела одна-единственная мысль: «Всё-таки заряженный».       – Хаккай, пригнись, дурень! – отчаянный, но неразборчивый крик Годжо, уже успевшего сунуть в рот несколько монет.       Хаккай словно очнулся, нелепо пригнулся, хотя больше не стреляли, сунул руку в карман, сжал в руках зажим цепочки и бросился к ближайшей стене. Бежать к выходу напрямую было подобно самоубийству. Один из посетителей уже узнал это на собственном опыте, Хаккай видел, как незадачливого беглеца сбила с ног прилетевшая ему в висок тяжёлая каменная пепельница, прицельно брошенная в царящей неразберихе кем-то не особо разборчивым в средствах. Жуткий хруст ломающейся кости был слышен даже сквозь матерный ор и глухие звуки ударов. Человек с размаху упал и несколько раз страшно дёрнулся всем телом, а потом затих. Пепельница неправдоподобно гулко стукнула о кафельный пол, вокруг неё медленно расползалось глянцево-красное пятно. Резко и неправильно запахло мочой. Хаккай впервые видел смерть – это было нелепо, обыденно и очень страшно. А ещё грязно. Почему-то больше всего его впечатлило то, что мёртвое тело не держало мочу.       В стену рядом с головой Хаккая прилетел стакан, его осколки запутались в волосах, но, к счастью, в этот раз не попали в лицо. Хаккай уже всерьёз стал опасаться за свои глаза. А Годжо тем временем уже отполз от сцепившихся мужиков достаточно далеко, чтобы встать на четвереньки, и шустро нёсся к выходу, так и не встав на ноги. Хаккай прикрыл голову руками и, согнувшись, побежал вдоль стены к выходу. Кажется, по пути он споткнулся о чьё-то безвольное тело. Уже перед самой дверью кто-то попытался схватить паренька, но он, не глядя, взмахнул цепочкой, тяжёлые часы со страшным шмякающим звуком печатались в чужое лицо. Короткий захлёбывающийся стон ударил по нервам ржавой пилой. Хаккай не стал оглядываться.       – Молодец, – раздался над ухом невнятный голос неизвестно откуда взявшегося Годжо, – пригнись!       Хаккай послушно присел, над его головой пронеслась рука Годжо с зажатым в ней бутылочным горлышком, ощетинившимся кривыми осколками. Хаккай не хотел этого делать, но обернулся. Один из тех троих, что раньше прикрывали «пьяницу» стоял, схватившись ладонями за лицо, между его пальцев стекала неправдоподобно яркая кровь. Хаккай, не думая, резко ударил мужчину ногой в грудь, отталкивая назад. Годжо довольно хмыкнул и дёрнул за руку, вытаскивая на порог. Тяжёлая дверь была открыта, кряжистый охранник сидел на полу рядом, его пустые глаза были открыты, рот окровавлен, а из шеи торчало сапожное шило.       Больше Хаккай никого не видел. Годжо толкнул его к тупику, заставив протиснуться в узкую щель между зданиями. Потом он бежал по тёмным и пустынным улицам вслед за неведомо как ориентирующимся в хитром сплетении кривых переулков Годжо. От быстрого бега лёгкие горели огнём, сердце истошно колотилось в горле, а в боку немилосердно кололо. А ещё чёртовы часы периодически больно били по бедру, но Хаккай так и не выпустил из рук цепочку. Годжо впереди дышал хрипло и сорвано, а потом без предупреждения остановился, привалившись спиной к ближайшей стене. Хаккай замер рядом, уперев дрожащие ладони в не менее дрожащие бёдра. Их тяжёлое дыхание эхом отражалось от стен. Перед глазами в красной пелене мелькали лица убитых сегодня людей, а в ушах раздавался чавкающий звук впечатывающихся в чужое лицо часов. Внезапно Годжо хрипло рассмеялся и стёк по стене на землю. Хаккай проводил его недоумённым взглядом.       – Ты хоть деньги догадался схватить? – Годжо смотрел совершенно сумасшедшими и блестящими глазами. Он выплюнул изо рта пару монет и сунул в карман.       Хаккай отрицательно мотнул головой.       – Ничего, обтешешься ещё, – Годжо самодовольно похлопал себя по карману. – А вообще, нам повезло сегодня. Эти кретины могли начать стрелять сразу, а шальные пули – штука мерзкая.       – Не могли, – Хаккай уселся на землю рядом и привалился плечом к плечу приятеля. – У них больше патронов не было.       – Всё равно повезло, – хмыкнул Годжо, – раз мы тут, а они всё ещё там.       С этим спорить было сложно, Хаккай и не стал.       – Эх, – Годжо закинул руки за голову и уставился на чёрно-белёсую муть низких облаков в крошечном лоскутке неба, зажатом городскими стенами, – теперь надо искать новый притон, где нам разрешат играть. Хреново быть подростком.       – Хорошо быть живым, – в тон ответил Хаккай. Потом тихо добавил. – Я раньше не видел, как умирают.       – Это не умирают, – Годжо криво улыбнулся, – это убивают. И в этом грёбанном городе – это единственная участь отбросов вроде нас.       – Знаешь – после небольшой паузы тихо сказал Хаккай, – я тут подумал, что хочу выжить. А ты?       Годжо молча достал из кармана помятую самокрутку и сунул в зубы. Пока он не был готов ответить на этот вопрос.