Как ангел навсегда влюбился в тьму

Пустошь, везде грязь и разруха, деревья давно не видели собственной зеленой листвы, их корни сожгло адское и божественное пламя, превратив в черные, искаженные болью угли. Земля покрыта пеплом и кровью, трава пожухла и стала серой, потеряв все краски. Иваизуми осторожно шел мимо разрушенных зданий без окон и стен и осматривался по сторонам, чувствуя, как окружающий вид прошедшей по всему миру войны все больше вгоняет его в тоску. Намного больше, чем когда здесь же люди упивались своими грехами и пороками, потакая темным желаниям, за что и были наказаны ангелами, за что и были защищены демонами. Хаджиме было сложно понять, на чьей он стороне, но в итоге он все-таки выполнял указания вышестоящего начальства, убивая грешников и грязных демонов, что пытались сохранить созданный не без их усилий порочный и темный мир. В конце концов, Миссия «зачистка» прошла успешно: большая часть необратимо испорченных людей была убита, оставшиеся будут очищены от скверны и продолжат жить в этом обглоданном войной мире, заново восстанавливая ту жизнь, что у них была, пока все не повторится по кругу. И тогда Иваизуми снова возьмет свой горящий праведным огнем меч и взмахнет им над головой очередного грешника или демона, разницы между ними особо уже не было. Хаджиме отлично это знал, но всякий раз задумывался, а правильно ли поступает? «Будешь так думать — станешь демоном», — будто прочитав его мысли, как-то сказал ему Матсукава, когда Иваизуми в очередной раз замарал руки в человеческой крови во время первой волны зачистки. И он знал — Иссей не умеет читать мысли, просто у него самого все просто и понятно написано на лице, что даже не нужно обладать особой проницательностью, чтобы прочесть и понять, о чем он думает. Возможно, кто-то из начальства уже заметил его сомнения и забил тревогу? Плевать. Все уже кончилось, Иваизуми прекрасно справился с поставленной задачей и теперь просто должен отпатрулировать данную под контроль местность, чтобы отыскать последних людей или демонов, а потом он сможет вернуться домой. Закатное небо отливало алым и фиолетовым, солнце с каждой секундой садилось все ниже, создавая потрясающую своей красотой картину апокалипсиса в вечерних лучах. И только мысль, что вся эта картина — дело рук ангелов, заставляло Иваизуми чувствовать вину. Он бы и не стал смотреть, только все равно приходилось оглядываться, сканируя взглядом все вокруг, натыкаться на обглоданные каркасы домов, пепелища и лужи крови и терпеть. Ангел он, в конце концов, или кто? Устал. Как же Иваизуми устал. Ноги будто свинцом налились после долгой битвы, руки дрожали — навряд ли даже меч удержат, а он у Хаджиме не просто большой, а огромный, — взгляд потух, ни один демон не испугается, увидев слугу божьего в таком состоянии. И какой с него сейчас толк? И все же Иваизуми шел дальше. Шел и шел, пока не наткнулся на еще более потрясающую картинку, чем картина апокалипсиса: обогнув угол чуть ли не рассыпающегося дома, в темном грязном переулке он увидел его. Все такой же красивый и соблазнительный, демон беззаботно напевал себе под нос какую-то песню, а рука его по запястье была погружена в грудную клетку уже умершего человека. Иваизуми чувствовал — в нем еще теплилась какая-то частичка жизни, но пытаться вернуть беднягу к жизни было бесполезно, хоть и по силам ангелу. Демон стоял в полный рост, и полы его длинного плаща развевались от сквозняка, гуляющего в проулке. Одной рукой он удерживал свою жертву за шею, а второй рылся в груди, будто та была кошельком, и бесу просто нужно было отыскать монетку. Но Хаджиме знал, что тот искал. Говорили, что поедающий человеческое сердце демон — самое красивое зрелище на свете, его жадность и голод во взгляде, то благоговение, что бесы испытывали к человеческой плоти, те звериные повадки… Ойкава поглощал сердце, будто то было обычный яблоком: морщил нос, облизывался, ловил губами стекающие по запястьям дорожки крови, размеренно жевал и с облегчением на лице проглатывал каждый новый кусок. Иваизуми застыл в проходе, не в силах свести с него взгляда. И отчаянно запечатлял это зрелище в своей памяти. Когда они в последний раз виделись, у Ойкавы была куча прислужников, и вырывать собственными руками сердце у первого встречного человека ему точно не приходилось. И все равно те высокомерные и аристократичные повадки все еще сохранились в его движениях и во всем его естестве: потрепанный и голодный, он все еще выглядел как одно из чудес света. И так же сильно раздражал и злил, взывая внутри Хаджиме одним только своим видом к желанию набить свое симпатичное запачканное в крови лицо. — Ангел-ангел, где твои крылья? — пропел Ойкава неожиданно, с шумом отпуская мертвый груз из руки, разворачиваясь к Иваизуми всем телом и блестя алыми хитро прищуренными глазами, — Не мудрено потерять их в такой бойне, мне вообще казалось, что я голым останусь — так пекло, что Ад по сравнению с этим показался бы тебе Антарктидой. Хаджиме не двигался, но мысленно уже рассчитывал, как бы так удачно ударить, чтобы сразу снести демону голову. Он обязан его убить, иного не дано, Ойкава — сильный противник и вполне может насолить им в будущем, когда вновь вернет себе мощь. — Что ты тут делаешь? — холодно спросил Иваизуми, игнорируя слова демона, и последний, откинув остатки сердца в сторону, двинулся вперед, расставив руки в стороны как для объятий. — То же что и ты — блуждаю. Давай блуждать вместе, Ива-чан? — выйдя из тени, Ойкава грустно улыбнулся, безжизненно опустив руки, и ангел заметил следы усталости и опустошенности на его лице. На лице, которым Хаджиме всегда любовался. — Я выполняю приказ, — заведя руку над плечом, Иваизуми открепил свой меч от ножен и опустил острием в землю, заставляя демона настороженно остановиться, — Приказ — убить каждого демона, какого только повстречаю. С губ Ойкавы сорвался смешок, и он склонил голову к плечу. — И тебе повстречался я? — демон облизнулся, вновь делая пару шагов к Иваизуми, и снова замер, — Я бы мог исчезнуть, и ты бы сделал вид, что не видел меня, но… — еще шаг, и Ойкава оказался прямо напротив ангела, неотрывно смотря немигающим взглядом в его глаза, — …я не хочу уходить. Мы слишком долго не виделись, я скучал. Шепот, сорвавшийся с губ Ойкавы, его близость, что можно было даже почувствовать жар тела, наглость в глазах, он играл с Иваизуми? Он всегда с ним играл, вот кто точно умел читать мысли, так это этот демон. Тоору всегда угадывал, о чем думал Хаджиме, и издевался над его чувствами, а, может, так странно показывал свою любовь? В любом случае, ангел ненавидел его. — Не скажешь, что тоже скучал? — Ойкава театрально надул губы, строя обиженный вид, и это стало пределом для Иваизуми. Резко сжав рукоять меча, он с силой взмахнул им, но демон, будто заранее зная о его действиях, отскочил назад, хитро поблескивая алым взглядом. С пару секунд оба не сводили друг с друга пристальных взглядов, ожидая, кто двинется первым, и тогда затишье прервал Хаджиме, вновь замахиваясь, будто огромный меч весил как обычный кинжал, и совершая пару быстрых выпадов вперед, одним из которых и задел ловко уворачивающегося от града ударов Ойкаву. Острие полоснуло по его груди, и легкая ткань рубашки расползлась, оголяя бледный торс, тут же окрасившийся бордовыми полосами, что намочили ткань внизу, заставляя прилипнуть к телу. Ойкава хищно оскалился, проводя пальцами по ране, и та не полностью, но все же затянулась, перестав кровоточить. — Твоя любовь всегда такая острая и болючая, Ива-чан, боюсь, когда-нибудь я точно умру от нее, — демон рассмеялся, негромко и хрипло, и Хаджиме снова поднял меч, собираясь напасть. — Воспринимай меня всерьез, Ойкава, или я порублю тебя на части в мгновении ока, — Иваизуми нахмурился, замечая как заискрилась рука Тоору, с каждой секундой все сильнее и сильнее, и кинулся вперед, надеясь успеть до того, как демон воспользуется своей силой. Страшный лязг прокатился по переулку, острие меча было пережато рукой Ойкавы, и теперь тот ошалело смотрел на разгневанного Иваизуми, а всполохи искр отсвечивали в его сияющих глазах. — Пришла моя очередь показывать силу моей любви, — низким и угрожающим голосом протянул демон, в мгновении ока подныривая под меч и с размаху отправляя Хаджиме в недолгий полет одним ударом под дых, — Ну и как тебе? Прости, сейчас она не так сильна, как обычно, ты ведь не дал мне доесть сердце, — Ойкава пожал плечами, расстегивая плащ и откидывая его в сторону, чтобы больше ничего не мешало их драке. От удара Иваизуми с силой врезался в кирпичную стену здания, и кладка пошла трещинами, но даже это не заставило ангела пожалеть о том, что он вступил в бой с демоном, пусть тот и славился своей огромной мощью. Сейчас они были равны, нужно было только словить момент! Ойкава стоял неподвижно, словно бледная измученная статуя, и смотрел на то, как Хаджиме поднялся с места, расправляя плечи и вновь перехватывая меч. — Что мне всегда в тебе нравилось, так это упрямство и бесбашенность, Ива-чан, — восхищенно вздохнул Тоору, пока ветер трепал его вытянутую из брюк рубашку, — Это так не свойственно ангелам, — издевательски протянул демон, и Иваизуми снова побежал на него. Момент, и Ойкава оказался на земле, а Хаджиме, нависая сверху скалой, поднял прямо над беззащитно открытой шеей острие меча, собираясь одним точным ударом закончить жизнь демона. — Даже ничего не скажешь? — шумно дыша, спросил тихо Тоору, и Иваизуми утробно зарычал, еще больше злясь из-за наигранно жалостливого вида Ойкавы. Он снова им манипулировал? Прикинулся жертвой, надеясь, что ангел его пожалеет! — Заткнись уже, навсегда! — меч полетел вниз, со страшной силой врезаясь в землю и застревая почти наполовину, а Хаджиме уперся ладонями в рукоять и прижался к ним лбом, прерывисто дыша и коря себя за секундную слабость. Не промазал — отвел удар в последний момент и потерял единственный шанс закончить со всей этой чертовщиной! Наступившая тишина прервалась тяжелым вздохом Ойкавы. — Выпустил пар, наконец? — демон снисходительно улыбнулся, смотря на Иваизуми чересчур ласковым взглядом, и последний обреченно вздохнул, закусив губу и надеясь, что сейчас этот соблазнительный и раздражающий искуситель исчезнет. Навсегда. — Почему я не могу тебя убить… Хаджиме всхлипнул, и по его скулам скатилась пара слезинок, упавших прямо на лицо довольно скалящегося Ойкавы. — Потому что ты не сможешь жить без меня? — склонив голову вбок и прижавшись виском к мечу, Тоору поднял руку и стер с щеки ангела влажную дорожку, — Потому что тебя привлекает тьма? — демон хмыкнул, заметив, как дрогнул Иваизуми, переводя на него разгневанный и ошарашенный взгляд, — Не смотри так, это ведь правда, просто сдайся уже, ты давно перестал быть ангелом, стоило в голове появиться мыслям о справедливости… стоило там появиться мне, — голос Ойкавы стал тихим и вкрадчивым, а ладошка, соскользнув с щеки ангела, поползла по груди, аккуратно и ловко расстегивая пуговицы на кителе, — И постыдным мыслям, где ты… меня… Закончить Тоору не успел — раздраженно зарычав, Иваизуми навалился на него, сжимая руками беззащитно открытую шею, и демон хрипло засмеялся, облизывая и так влажные губы. Тепло, исходящее от него, было таким соблазнительным и манящим, его взгляд звал Хаджиме, просил сделать уже хоть что-нибудь: убить или сдаться, другого варианта не было и не будет. — Будь ты проклят! — прорычал беспомощно Иваизуми, расслабляя руки на шее Ойкавы и прижимаясь к его губам, жадно и грубо. Это прикосновение отозвалось разрядом по всему телу, и первой мыслью ангела было — «Пропал, безвозвратно пропал», в то время как Тоору крепко обвил руками его шею и подался вперед, податливо и дразняще отвечая на голодную ласку. Хаджиме не целовал — терзал его губы, до крови, до болезненных вздохов демона, до железного привкуса на языке, и сжимал Тоору в руках все сильней и сильней, будто надеялся раздавить, но Ойкава не сдавался, жался к нему, распаляя, и совсем-совсем не просил остановиться, наслаждаясь каждой секундой их единения, каждым вовсе не ласковым укусом, наслаждался этим поцелуем, наполненным болью, злобой и отчаянием. Ужасный вкус. Поцелуи должны быть нежными и сладкими, должны заставлять сердце трепетать, а не биться так загнанно и рвано, словно еще чуть-чуть, и оно остановиться. — Ты мой, Ива-чан, только мой, — шептал Ойкава, когда ангел давал ему короткие передышки между агрессивной лаской, но демон повторял одно и то же, и торжествующий тон его голоса все больше раздражал Хаджиме, доводил до края, до белого каления, и он уже больше не мог сдерживаться. — Заткнись, заткнись, заткнись, — шипел Иваизуми прямо в приоткрытые губы Тоору, разрывая руками его и так порванную рубашку, оголяя бледное, окровавленное тело и грубо впиваясь зубами в выступающую косточку ключицы — кусая так сильно, что по груди демона вновь потекла кровь, и с губ сорвался чувственный стон, помутивший и так неясное сознание ангела. Иваизуми утробно зарычал, спускаясь горячими укусами по груди демона ниже, и последний не смог сдержать громкого и счастливого смеха, цепляясь острыми ногтями в плечи ангела и притягивая его ближе к себе, еще ближе. — Какие же ангелы отзывчивые любовники, как я раньше жил без этого? — Ойкава лукаво улыбнулся, слизывая языком кровь со своих губ, и Хаджиме буквально сдернул с него мешающие его планам грязные брюки, чтобы оставить демона перед собой полностью нагим. Стройное и подтянутое тело на фоне серой сожженой земли было ослепляюще прекрасным, и Иваизуми не смог сдержаться, чтобы не застыть на пару мгновений, рассматривая лежащего перед собой искусителя голодным немигающим взглядом потемневших глаз, запечатлеть в памяти его образ навсегда и затем снова притянуть Тоору к себе, собственнически прижимая за талию, а второй рукой зарываясь в мягких волосах, чтобы с силой их сжать, срывая с искусанных губ еще один шаткий стон. — Ты меня убиваешь, Ойкава, — Хаджиме прикусил мочку его уха, тихо шепча, а потом опустил руку с его талии чуть ниже, чтобы расстегнуть собственные штаны — возбуждение, темное и будоражащее, ощущалось ангелом не в первый раз, ему давно пора гореть в аду, с тех самых пор, как он вообще познакомился с Тоору, — Но даже если так, я заберу тебя с собой. Сожру, растопчу и спущу на такие низы Ада, где даже тебе будет больно. — С тобой мне ничего не страшно, — с некоторой издевкой в ответ прошептал Ойкава, в следующее мгновение болезненно вскрикивая и напрягаясь всем телом, как струна. Жалостливый всхлип, перешедший в протяжный стон и чуткую, мелкую дрожь его тела, заставил Иваизуми еще жестче впиться пальцами в его бедро, проникая в обжигающе горячее тело до конца, пренебрегая тихим, несвязным шепотом Тоору и его наполненными страданием всхлипами и стонами. Он должен страдать. За то, что сделал с Хаджиме! За то, как долго изводил его! Это лишь малая часть того, что Ойкава вообще заслужил! — Не дергайся, — прошипел Иваизуми ему на ухо, когда демон двинулся, инстинктивно пытаясь выбраться из крепкого захвата и уйти от давящей на сознание боли. Хаджиме вжал его в себя, не давая и малой возможности выбраться, хоть и знал, если Тоору захочет — он сбежит, только демон не ощущал страха. Вздумал терпеть, лишь бы добиться своего и, наконец, заставить ангела пасть. Это и так уже давно случилось, не было смысла во всем этом, не было… — Я вижу твои крылья, Ива-чан, — прижавшись щекой к плечу ангела, тихо и устало прошептал Ойкава, а взгляд его затуманенных болью и возбуждением глаз был устремлен прямо за спину Хаджиме, где были расправлены два больших, бело-серых крыла, чьи перья еле заметно для взгляда постепенно чернели у лопаток, превращаясь в угли, и опадали, — Как красиво… Иваизуми чувствовал жжение, боль от него росла с каждой секундой, но остановиться уже просто не мог: пути назад не было, и он просто продолжал упиваться демоном, терзая его тело, царапая бледную кожу на бедрах и спине, проникая в него быстро и грубо, не давая передышек, не позволяя нежности прорваться сквозь злость и отчаяние, а Ойкава продолжал смотреть на постепенно сгорающие крылья и наслаждался… наслаждался… Болью от действий Хаджиме, болью от его любви, такой же всепоглощающей и тяжелой, как и сам ангел. Наслаждался мыслью о том, что был причиной его падения. Еще чуть-чуть, и Ангел навсегда падет во тьму. Тоору шумно и рвано дышал, с замиранием сердца провожая каждое перо, опадающее черной пылью на землю, и млел в сильных руках, загнанно всхлипывая от смешавшихся внутри в бурный коктейль боли и удовольствия. Он наполнялся всеми эмоциями Иваизуми, наполнялся этим наслаждением и этими страданиями, чувствуя, как вместе с последними перьями и сам сгорает от чересчур сильных чувств, от жара чужого тела, от сорванного дыхания над ухом и крепкой хваткой на бедрах, от близости ангела. Падшего и только его. — Ненавижу тебя, ненавижу, — повторял без передышки Иваизуми, с тихим рычанием терзая и так истерзанное и слабеющее тело демона, а сознание плыло, плавилось от нестерпимой боли и обреченности, — И люблю, люблю! — Он целовал Ойкаву как в последний раз, жестко и болезненно, кусая и царапая, со всей мощью сжимая и будто пытаясь убить силой всех своих чувств, но демон все равно продолжал жить, и все больше распалял и дразнил одним своим естеством, пока их безумие не достигло пика, и мир вокруг разом не взорвался в головокружительный фейерверк, а Иваизуми навалился на Тоору, задыхаясь от ощущения полнейшего одиночества, брошенности и боли. Крылья сгорели, оставив после себя жалкое и ужасное подобие: черные, костяные, с порванной кожей, они всегда будут с Хаджиме, чтобы все знали, кем он был и какой грех совершил, оттолкнув от себя Небеса и опустившись в Ад ради демона. И только теперь ангел чувствовал себя свободным, хоть сердце и ныло от нестерпимой грусти, а Ойкава гладил его по голове, так щемяще ласково и успокаивающе, что на пару мгновений Хаджиме смог забыться, пока демон не дотронулся до его крыла, вызывая дрожь. — Они такие красивые, Ива-чан, я хочу их поцеловать, — без тени стеснения восхищенно прошептал Тоору, огладив длинную кость от самой лопатки, — Теперь ты никогда меня не оставишь. Был это вопрос или утверждение, Иваизуми не стал переспрашивать, как не стал и отвечать. Ойкава и так знал ответ, а в его голове все равно все еще не было связных мыслей, только пугающая пустота и тьма, затапливающая его сознание. — Никогда не оставишь, Ива-чан, — повторил Ойкава более уверенно и громко, а потом прижал к себе Хаджиме, хищно и пугающе улыбаясь, — И я тебя никогда не оставлю. Я твое проклятие и твое спасение, Иваизуми, смирись и прими свою новую жизнь. Вместе со мной. И Хаджиме кивнул, не стал смотреть на Тоору, а уткнулся лицом в его грудь, краем глаза наблюдая за последним сгорающим на потрескавшейся земле пером.