Поверь, моя реальность – это чувства к тебе. Бессмысленные, уничтожающие, ядовитые. Оживающие, когда кажется, их давно нет. Возрождающиеся, когда кажется, они потухли и навеки угасли.
***
Холодный дождь тяжёлыми каплями падал с хмурого неба, пачкая окна дорожками слёз, оставляя вместо воздуха рваные лоскуты. Так тяжело дышать, почти больно, почти невыносимо. Здесь и сейчас, жизнь кажется незавершённым, нераскрашенным образом на белоснежном холсте. Она не разбилась, не разлетелась на мелкие осколки, просто застыла где-то на границе двух миров: мгновения и вечности, замерла, как жертва перед беспощадным хищником, оцепенела и боится пошевелиться. Феликс беспомощно сполз по стене, дрожащими пальцами пытаясь удержать равновесие, поймать невидимую руку, схватить, уцепиться. В голове горячий туман, трепещет, как пламя свечи на ветру, топит мысли, путает, сбивает. В ушах звенят ледяные струны приближающейся зимы, только он её совсем не ждёт, ведь совсем недавно – или давно, кто разберёт, – реальность сменила привычные черты, а сердце остановилось, пусть на время, пусть не взаправду, пусть по ту сторону можно жить и без него, так даже лучше – он это почему-то знает. Только вот, увы, не легче, и не станет. Никогда. Комната на миг превратилась в расплывчатый силуэт, тишину разорвал слетевший с губ стон. Тело пронзило острой серебряной иглой, ноги онемели, отключились, перестали слушаться, и Тёрнер осел на пол, жмурясь от боли, впиваясь пальцами во вспотевшие ладони. Я не умру, просто притворюсь. Всего на секунду, обещаю. Потом встану, и снова буду бежать, вперёд, вперёд, налево и до самого рассвета. Обгоню тёплый южный ветер, побегу так быстро, что не почувствую земли, и вдруг, взлечу, вверх, прямо в небо, конечно, не навсегда. Ты же ждёшь, я помню, я вернусь. И всё будет по-прежнему. Ты и я. Как ни в чём не бывало. В кармане завалявшийся, жёсткий батончик. Сникерс. Никогда не любил, только здесь и сейчас – плевать. Неужели надо всего на всего умирать, чтобы перестать думать и больше не выбирать, не решать, не бояться, чтобы обрести такую нужную и важную свободу. Свободу не от чего-то, просто во всём, даже в глупостях, даже в мелочах. Обёртка не рвётся, пальцы скользят, влажные, трясущиеся – жалкое зрелище. Как хотелось бы вырваться из этого кошмара, забыть, словно прошлого не было, лишь дурной сон, ты умер, проснулся, воскрес, снова дышишь, живёшь, живёшь здесь и сейчас. Невозможно, недостижимо, такой лютый бред, а лучше бы правда. Только кому не кричи, кого не моли – бесполезно, не услышат, не помогут, не придут. Смириться бы, да вот никто не научил, как. Знакомый вкус шоколада во рту, приторный, сладкий, но просто с непривычки. Так странно, когда чтобы не делал, уже ничего не сможешь испортить. Никогда, даже здесь и сейчас. Жизнь давно накрыта мёртвой тенью, хоть он всё пытается вырваться, тянется к солнцу, к свету. Бессмысленная погоня по лезвию, по раскалёнными углям, погоня за призрачным, немыслимым, нереальным. Погоня за вихрем, летящим ворохом мгновений из будущего, и так хочется поймать, увидеть, почувствовать: «а что, если бы... »***
Нэд в припрыжку поднялся по скрипучим ступеням, и с трудом выудив из кармана ключи, – руки были заняты пакетами с едой, – вставил их в замочную скважину, почти тут же услышав знакомый щелчок. Ногой пнув дверь, ворвался в прихожую на пару с колючим ветром, замирая, устремив растерянный, испуганный взгляд на болезненно худую фигуру, распростёртую на полу. – Феликс, что... – голос сорвался, слова комом застряли в горле. Стоило огромных усилий заговорить вновь. – Что произошло? – Упал, – тяжело выдохнул Тёрнер. – Просто шёл на кухню и... упал. – Что это у тебя? – внимание Нэда привлекла шуршащая, пёстрая обёртка. – Сколько раз повторять, завязывай есть всякую дрянь! Для кого я это покупаю? – из пакета один за другим полетели продукты. – Для кого? Здоровое питание? Нет, ну что вы, зачем? – Как будто оно поможет, – еле слышно пробормотал Феликс, но как ни странно, Викс услышал. – Действительно. Давай смиримся, будем жрать всё подряд, может и сдохнем скорее, – почти выкрикнул он. – Ты этого хочешь, признай. – Может, и хочу, – Тёрнер отвечал тихо, на каждое слово с трудом хватало сил. – Нэд, я... – Ты думаешь только о себе, – мужчина с яростью швырнул в него пакетом с зеленью. – Видимо, только мне не плевать, будешь ты жить или нет. Войдя в раж, Викс начал метать продукты один за другим, не думая, попадёт или нет, здесь и сейчас – всё равно, слишком много боли, слишком много злости. Гнев прозрачным бельмом застилал глаза, импульсы бежали по телу, рассыпаясь дикой, колющей дрожью, отзываясь пронзительным стуком сердца, острой нехваткой кислорода, прерывистым дыханием, отчаянным воплем, рвущимся из груди. Феликс пригнулся, силясь увернуться, чувствуя, как силы окончательно оставляют его, бросают на произвол. Вырвался, безотчётно, невольно глухой вскрик, едва тело окатило ледяным потоком разбившегося о стену пакета с молоком. Тёрнер опустил веки, щёки обожгли слёзы. Здесь и сейчас, так безумно необходимо что-то невозможное, хочется открыть глаза и увидеть мир другим, не блеклым и серым, не разодранным в клочья, не хлипким и шатким, а целым, полным красок, слепящих, ярких, полным жизни, бьющей через край, полным смысла, или нет, смысла не надо, просто подарите шанс, последний, самый нужный, самый-самый. Судя по воцарившейся тишине, Нэд наконец осознал, что перегнул палку. Мужчина накрыл руками лицо, с силой сдавливая ноющие глаза, борясь с порывом, не справляясь, быстро приближаясь к Феликсу, падая на колени, опускаясь рядом с ним на пол, роняя голову на его ноги, находя и крепко сжимая истончённые, бледные, хрупкие пальцы. – Прости... Прости меня, – хриплый шёпот сорвался с пересохших губ. – Я так не хочу, чтобы ты уходил... Я просто... Не смогу без тебя. Чувствуя лёгкий трепет жизни на кончиках пальцев, попытавшихся сжать его руки в ответ, он услышал то, во что здесь и сейчас, до помутнения, до безумия хочется верить. – Я никогда... Никогда не уйду.