Прирученное счастье

      В счастье всегда очень сложно поверить. Ведь оно по жизни частенько водит за нос и не даёт себя поймать за хвост. И боишься его впустить, когда оно, лукаво сверкая умными глазёнками, скребётся в твою дверь. Но оно упрямое, просто так не сдастся. И прильнёт преданно к ноге — хрупкий комок светлого меха. Кажется, чуть сожмёшь пальцы — и оно исчезнет, растворится, растает нежной дымкой.       У Юри дрожат пальцы, дрожат плечи, у Виктора же — подрагивают губы. Обожающее: «Юри» — срывается с них хриплым выдохом и теряется в аплодисментах и громкой музыке. Юри слышит, конечно, впитывает, понимает. Растворяется в крепком объятии и счастливо всхлипывает, утыкаясь носом Виктору в шею.       И сияет — самой любимой улыбкой. Манит, и поэтому безумно хочется прижать Юри к себе и уткнуться носом ему в плечо. Наконец-то позволить себе это — доверие, которого хотелось так давно.       И Виктор пропадает в этом доверии, тает, растворяется ещё в такси, когда, обняв Юри за талию под расстёгнутой курткой, утыкается носом в тёплую открытую шею.       — Я тобой горжусь, — запальчиво бормочет он, и Юри осторожно накрывает пальцами его ладони на своём животе.       — Я всегда буду с тобой, — выдыхает Виктор, и Юри счастливо всхлипывает, а Виктор ловит дрожь под его кожей, ведя губами к немного выпирающему кадыку.       — Я люблю тебя, — доверчиво и безумно искренне в висок, и после на губах так солоно и тепло — Юри ревёт, глотает счастливые слёзы, когда неумело прижимается к его губам своими.       Юри устал за сегодня — Виктор это просто знает. Виктор это чувствует в сонном дыхании, в подрагивающих пальцах. Видит в осунувшемся лице и тенях под глазами. Виктор хочет быть магом, хочет передать своему мальчику свои собственные силы — все и до последней капли, ведь завтра тоже тяжёлый день, завтра тоже нужно выступать на показательном выступлении и отвечать на все-все-все вопросы журналистов. Справится ли?       Нет, они справятся.       Только зайдя в номер, Виктор быстро скидывает пальто и притягивает Юри за ворот куртки к себе — похоже, тот готов упасть на кровать, даже не разуваясь. Тот утыкается носом куда-то в узел его галстука и смешно фыркает, когда Виктор кончиками пальцев щекочет его шею — под самой кромкой волос.       — Устал? — не спрашивает, а больше убеждает Виктор.       — Очень, — соглашается Юри, но сквозь замотанность в голосе прорывается любопытство. За все эти месяцы, проведённые вместе, они научились друг друга читать.       — Раздевайся — и в ванную, — скороговоркой выдыхает Виктор и задорно дёргает ворот чужой куртки. — Только не засни по пути.       — А если?..       — Поблажки не будет, — мурлыкает Виктор, и Юри чуть жмурится, улыбаясь ему в ответ.       Их всегда селят в отличные отели, и Виктор готов позвонить в службу доставки цветов хоть сейчас и заказать хозяину отеля громадный букет — в благодарность. За такую огромную ванну, в которой — хоть с маской плавай, и за выставку цветных бутыльков на прозрачной полке. Определиться очень трудно, но яблочная, с ноткой корицы, пена для ванн, нравится Виктору больше всего, и он от души выливает в воду чуть ли не весь бутылёк. Так вовремя вошедший Юри ловит ладонью пушистое облачко пены, и Виктор воровато, как нашкодивший кот, прячет бутылёк за остальными.       — Примем вместе ванну? — предлагает он и убеждает в ответ на подозрительно-задумчивый взгляд: — Не бойся, поместимся, она большая.       Юри раздевается немного нерешительно, медлит, и у Виктора горят кончики пальцев — так хочется самому быстро расправиться с пуговицей на чужих джинсах, сдёрнуть с Юри всё лишнее и окунуть в горячую пенистую воду. Но шального вдоха и неторопливого выдоха всё-таки хватает, чтобы чуть успокоиться, и Виктор деловито расправляется со своими брюками и рубашкой и одним движением стягивает бельё. Мнёт всё в руках, прежде чем пристроить на ближайшую тумбочку.       Он ни с кем так не нервничал раньше. Но это волнение приятное, оно греет, как бокал дорогого шампанского, но не забирает ясность мыслей. Всё вокруг кажется ярким, обретшим верные, настоящие цвета. Словно он пробудился от долгого муторного сна. Сложно ещё справиться со страхом идти вперёд, но кто-то очень яркий, нужный, крепко держит его ладонь своей и ведёт за собой.       Юри ловит его пальцы своими, прежде чем залезть в ванну. В ней действительно хватает места для них двоих, но Виктор всё равно обхватывает Юри одной рукой под рёбрами и тянет себе на грудь, усаживает меж разведённых ног.       Кожа у Юри гладкая, манящая, по цвету — что топлёное молоко. Виктор ведёт по ней ладонями, прощупывает напряжённые мышцы в руках, плечах, бёдрах. Теперь они — как жгуты, сложно представить на месте Юри того пухловатого зажатого парня, которого Виктор встретил восемь месяцев назад.       Теперь Юри — олицетворение грации и силы. А ещё — опаляющее, томное... Эрос. Нежное, невинное, родное... Любовь и жизнь — смысл, которого Виктору так не хватало.       Виктор массирует твёрдые плечи, мажет по ним душистой мягкой пеной, и молочная кожа розовеет под пальцами. Юри дышит бегло, шумно, и Виктор улыбается, утыкаясь носом в тёплое и всё-таки расслабленное его стараниями плечо.       Он не один тонет в этом яблочном с корицей томительном волнении.       Юри немного возится, тревожит плеском воду и разгоняет облачка пены — одно липнет к его щеке, и Виктор смахивает его кончиками пальцев, — но всё-таки устраивается удобно, почти что клубком у Виктора на груди. Щекой — на грудь, к сердцу. У Виктора оно тут же заходится в бешеном ритме.       — Если бы не пена — было бы как в онсене. Хорошо так... — бормочет Юри, и Виктор медленно ведёт пальцами по его боку. Чуть помедлив, он касается бедра и замирает, поцарапывая ногтями кожу.       — Вот приедем домой — и засядем в нашем онсене на целый день.       Юри изумлённо распахивает глаза — Виктор ощущает, как он мокрыми ресницами щекочет кожу. Он и сам не сразу успевает понять, что именно сказал. Считать Хасецу домом уже давно стало чем-то правильным и нужным. Там — Юри, там — жизнь.       — Но наш медовый месяц когда-нибудь всё равно проведём здесь, — добавляет весело Виктор. Всё ещё сложно говорить о чём-то таком важном вот так, искренне и напрямую. Не умеет он этого пока, но Юри ведь научит?       — То обещание... пожениться? Но я ведь... — Юри взволнованно проглатывает половину вопроса и трётся щекой об его грудь. — Не золото...       — Вот дурак же, — на русском выдыхает Виктор и под водой находит его ладонь. Тянет её наверх и прижимается губами к поблёскивающему золотому ободку.       Он сам решает, когда исполнять свои обещания. ***       Они сбегают сразу после всех показательных выступлений, щёлкнув на прощание шипящего от смущения Плисецкого по носу. Виктор ощущает себя охотничьим псом в поиске тайных троп — чёрного входа спорткомплекса, за которым их не будет ждать шумная толпа. Завтра, всё завтра: интервью, поздравления, банкет. Сегодня они с Юри только друг для друга.       Виктору кажется, что они до сих пор на льду, скользят под их музыку, которая действительно принадлежит им, сплела их жизни вместе так крепко, что не разорвать. И отойди сейчас Юри хоть на шаг, отпусти его ладонь, за которую он вёл его по полутёмному коридору — и Виктор задохнётся, сойдёт с ума. Сейчас он дышит только им, Юри, его взволнованным дыханием, и живёт его сердцебиением — там, на льду, оно перекрывало собой даже музыку.       Улица их встречает огнями гирлянд, весёлым испанско-английским говором, приятным морозцем и падающим снегом. Снежинки тут же путаются в уже растрёпанных волосах Юри, цепляются за кончики ресниц, тают на губах — и Виктор не выдерживает. Ворует поцелуем счастливый звонкий смех и, подхватив Юри за талию, чуть приподнимает его и кружит — до гудящих ног и искр перед глазами.       Юри крепко держится за его плечи, как только он ставит его на землю.       — Аж голова закружилась, — восхищённо и в то же время капельку возмущённо бормочет он, и Виктор загадочно хмыкает.       — Моя маленькая месть.       — И за что это?       — Обожаю тебя вот до такого головокружения. Как мне на лёд выходить снова, а? Бессовестный, — последнее слово он тянет с нарочитым весёлым упрёком и срывается, выдыхает влюблённо почти сразу же: — А пошли на свидание?       Предложение, конечно, как нельзя своевременное — ведь с Юри они и так проводят вместе каждую минуту, учатся дарить друг другу нежность и любовь. Но Виктору это нужно — чёткий знак того, что они с Юри — пара. Чтоб в эту прекрасную умную голову ни разу больше не приходила такая ерунда — всё закончить.       — А куда пойдём? — Юри светится любопытством, и Виктор чувствует, как с души сползают, тают под тёплым блеском любимых карих глаз последние тревоги от его неосторожных слов пару дней назад.       — Тебе понравится, — без тени сомнения выпаливает он. Ещё бы — это место ведь так много значит для них теперь.       Рождественская ярмарка в самом центре Барселоны теперь выглядит ещё ярче, шумнее и волшебней. Виктор улыбается своему отражению в витрине ювелирного магазина и быстро целует Юри в висок. А потом суёт ему в ладони стакан глинтвейна и на этот раз не слушает никаких отговорок. Сегодня можно всё, сегодня их вечер.       У Юри красные щёки — от мороза и капли алкоголя. Кажется, оседающие на них снежинки тают мгновенно. Виктору так хочется проверить — слизнуть капли талой воды. Он успевает провести кончиком языка по левой щеке и прикусить кончик красного носа, когда Юри валит его в сугроб. Они устраивают весёлую потасовку почти что перед самым отелем, и Виктор уже заранее готовится увидеть завтра их раскрасневшиеся мордахи со снегом за шиворотом на первых местах в инстаграме.       Пусть все завидуют, он не против.       У Юри холодные пальцы, и Виктор спохватывается — простудится же. Он вытаскивает смеющегося Юри из сугроба за ворот, как котёнка за шкирку, и тянет к светлому входу в отель. Девушки-администраторы строят излишне серьёзные мордашки, но взгляд у них лукавый, искристый, и Виктор весело подмигивает им в ответ, вытряхивая из капюшона Юри снег. Юри лениво хлопает его пару раз по бокам, наверное, только ради приличия. А потом довольно утыкается лбом в плечо, прячет улыбку, но Виктор даже по её уголку знает, что она — самая лукавая.       — В ванную, — в номере в Юри вдруг просыпается жажда покомандовать, и Виктор, успевая расстёгивать пальто, расшаркивается в полушутливом поклоне:       — Да, мой повелитель.       В глазах Юри — пряный, манящий адреналин, и Виктор чувствует его вкус в каплях пота на подставленной под губы шее, когда они втискиваются в душевую кабину. В ней вполне свободно для них двоих, но Виктор всё равно вжимает отфыркивающегося от воды Юри в кафельную стену. Юри подаётся навстречу, вжимается в грудь, шепчет что-то на японском меж ключиц, и Виктора ведёт — от этой чертовой гармонии и идеальности.       Так ведь только в мечтах и сказках — найти вот того самого человека, который именно твой. Чтобы для души — потерянной в круговороте множества жизней деталью, для сердца — теплом, для тела... Виктор не может найти слов, только единственное и очень ёмкое: «Мой». Потому что упругие ягодицы Юри так здорово обхватывать и ласкать ладонями. Потому что его шея создана только для его, Виктора, поцелуев, а губы — искусанные от волнения, но чувственные и мягкие — они сводят с ума.       Пах тянет тяжёлым жаром, и Юри наверняка чувствует, как член Виктора утыкается ему в бедро. Он замирает на несколько секунд, и Виктор не торопит, только успокаивающе гладит ладонью по спине. И, прижимаясь бедром в его пах, Юри одним движением выключает воду. Виктор целует его в мокрую макушку, ведёт ладонью уже до ягодиц, вжимает в себя больше, ближе, до хриплого, совсем не командного:       — Виктор...       Виктор утягивает его в спальню за запястье и успевает по пути прихватить полотенце — чтобы накинуть на смоляную макушку и дать Юри шанс ещё немного попрятаться и посмущаться. Они садятся на кровать, друг напротив друга, и глаза Юри из-под махровой ткани горят так жадно и покоряюще, что Виктор не может удержаться — дразнит и смущает до мазков румянца на скулах:       — У тебя ведь не было ещё... никого?       Юри вспыхивает за секунду, и Виктор с влюблённым смехом обхватывает пальцами его подбородок, заставляя чуть приподнять голову. Влажное полотенце тяжело сползает на пол.       — Ты сокровище, — шепчет он и немного наклоняется к чужой груди. Сцеловывает капли воды, обхватывает губами твёрдый сосок — и растворяется в осторожных прикосновениях пальцев Юри к своей шее и волосам.       — Я так тебя люблю, — выдыхает тот, и Виктор превращается в один лишь только слух. Слова Юри, его сердцебиение под губами что-то ломают в груди и возрождают за секунды в что-то новое, бесконечно преданное и влюблённое.       О смазке Виктор вспоминает уже краешками мыслей — когда осторожно прикусывает кожу под рёбрами, и Юри едва слышно всхлипывает, вздрагивая всем телом. От него сложно, практически невозможно отстраниться, но Виктор всё-таки тянется к дорожной сумке у кровати и вытаскивает тюбик. Юри следит за его руками и нервно облизывает губы.       — Всё будет хорошо. Я буду осторожен, — обещает Виктор, хотя самому страшно давать такие громкие обещания. У него давно не было секса, и податливый, льнущий к нему Юри, отзывчивый на самое лёгкое прикосновение, будит не только всепоглощающую нежность, но и острое, голодное желание — владеть. Целиком, полностью, до сиплых стонов и царапин на бёдрах.       Но Юри вдруг немного отодвигается в глубь кровати и делает расслабленный вдох. Виктор внимательно следит за тем, как напрягается его грудная клетка.       — Я ведь твой, Виктор, — медленно произносит он, и Виктор на несколько секунд перестаёт дышать. А потом одним движением льнёт к Юри и целует — в расслабленные плечи и беззащитную шею. Крадёт искренность с подрагивающих губ и тянет Юри на себя — на колени. Ведёт ладонями по изгибу спины и бедёр, и Юри порывисто обнимает его в ответ, повторяет его ласки в своей ещё неумелой манере, хаотичной и торопливой.       Виктор мнет его ягодицы пальцами осторожно и с невероятной для себя самого выдержкой. Юри остро и звонко стонет — в первый раз, — когда он приподнимает его под бёдра и мажет пальцами по нежной коже по мошонке.       Юри выпрямляется струной, он стоит на коленях, и Виктор ощущает другой ладонью, как напряжены мышцы в его ногах. Он медленно ведёт губами по вздымающейся груди, шепчет нежности на русском, и Юри, крепко обнимая его за шею, снова зарывается пальцами в волосы.       Виктор нащупывает смазку вслепую, открывает её тоже на ощупь, похоже, успевает запачкать простынь, но размазывает прохладный гель по пальцам и замирает, пытаясь подобрать хоть какие-то слова хотя бы на английском. Но в голове — сплошной шум белой пеленой, и Виктор стонет на грани только одно слово:       — Мой.       Юри послушно раздвигает бедра, немного оседает на кровать, цепляется за шею так, что Виктор уверен — на коже останутся следы. Это раззадоривает, поджигает удовольствием, и он властно раздвигает тёплые от его ласк ягодицы и касается поджатого ануса. Кружит, дразнит, мажет прохладной смазкой, и Юри заполошно повторяет на одном дыхании только одно — его имя.       Виктор проталкивает первый палец медленно и осторожно — всё-таки обещание получается сдержать. Колени у Юри едут по простыни, он вжимается горячим лбом в его плечо, и Виктор ласково гладит его ладонью меж лопаток.       Юри тесный, горячий, и это и манит, и пугает — получится ли так, вот в первый раз? Но Виктор держится на одном терпении и самом важном сейчас обещании. Ласкает изнутри, растягивает тугие мышцы, и в какой-то момент уже не стонет — только сдавленно хрипит, прогибаясь в спине.       Вытягивая пальцы, Виктор чуть отстраняется, и Юри в ту же секунду тянется к нему, наклоняясь и утыкаясь лбом в грудь. У него чуть подрагивают плечи, и Виктор снова топит в невероятной нежности.       — Юри... — зовёт он, и тот послушно поднимает на него взгляд. Взъерошенный, раскрасневшийся — Виктор любуется им и не может отказаться от своего желания:       — Прикоснись ко мне, — тихо просит он, вкладывая в ладонь Юри тюбик.       Юри кивает — завороженно, не отрывая взгляд. Конечно, выдавливает слишком много смазки на ладонь, и она стекает на простынь вязкими струйками.       Из Виктора вышибает тягучий стон с первого же прикосновения. Юри ведёт пальцами по его члену медленно, ласково — и это самая настоящая провокация. Накрыв его ладонь своей, Виктор дико жмётся к его губам своими, кусает, дразнит, и Юри срывается в томный стон, выдыхая горячее: «Виктор», — в губы, когда он уронил его спиной на кровать, нависая сверху и разводя в стороны острые, в начинающих проходить ушибах колени.       Всё-таки в Юри тесно — Виктор входит медленно, пропадает с каждым миллиметром в горячей тесноте. Он прикрывает глаза, когда Юри, почти что вскрикнув, резко вскидывает руки — оттолкнёт, наверное. Но Юри вжимает его в себя, всхлипывает, целует губы, щёки, стискивает пальцами плечи, и Виктор начинает двигаться — резко, рвано.       Нежно — шепча преданное «Юри...» в мокрые щёки. Юри всхлипывает сквозь стоны, и Виктор поначалу холодеет, почти что чувствуя чужую боль. Он замирает, сцеловывает слёзы, и Юри чуть успокаивается, дышит глубоко. Виктор подстраивается под его дыхание, заполняет его собой медленно, накатывает волной — и сам растворяется, словно морская пена в крепко обнимающих его руках.       Юри пробирает дрожь, когда Виктор, протяжно выдохнув его имя, кончает. На какой-то миг он пропадает в шуме ощущений, в горячем дыхании на губах, но всё-таки вслепую нащупывает чужой напряжённый член и быстрыми движениями ласкает его, поцарапавает ногтями чувствительную кожу, и Юри кончает ему в ладонь, обессиленно растягиваясь на кровати.       Он тёплый и податливый — перекатываясь на бок, Виктор притягивает его к себе и утыкается носом в макушку. Они молчат, и Виктор растворяется в успокаивающемся дыхании Юри. И медленно сцеловывает мерный бег пульса, прижимаясь губами к чужой шее.       — Ты как?.. Если вдруг больно, то... — неловко и виновато спрашивает он, но вжимается спиной в грудь ещё сильнее и ловит его пальцы своими — крепко и с верой, как всегда.       — Я счастлив, — выдыхает он, и Виктор прижимается щекой к его плечу и ласково гладит пальцами запястье.       И чувствует — теплом в груди — как в сердце устраивается в уголке довольное светлое счастье.