Свет былого

- Эвранин, ты можешь идти, - знакомый голос, звонкий и чистый, был хорошо слышен через раскрытые окна летней кухни. Идриль выглянула наружу, отряхивая руки от муки – гостьи поспели как раз к обеду. - Зачем мне уходить, госпожа? – голос Эвранин звучал с обидой. – Вы меня прогоняете? - Вовсе нет, - первый голос был мягок, но звучал решительно. – Просто лучше бы тебе отдохнуть дома, а не ходить за мной повсюду. Мне здесь ничего не грозит. - Но, госпожа, пристало ли вам ходить одной? Это не подобает владычице… - Эвранин, к чему эти церемонии? Я не хочу… - А я не хочу, чтобы от моего порога уходили гости, - Идриль решила вмешаться в разговор. – Заходите обе, выпейте медвяного отвара с пирогом. Обе говорившие – женщина-синдэ невысокого роста и девочка-подросток обернулись к хозяйке дома и поприветствовали ее. - Да, хорошо, - сказала девочка и шагнула к двери. – Дома ли Эарендиль? Мы уговорились встретиться здесь. - Конечно, - Идриль тепло улыбнулась. – Он ждет вас все утро. Девочка слегка поклонилась входу в дом – так делали все синдар, уважая чужое жилище, и вошла. Дом Туора и Идриль в Гаванях Сириона был совсем небольшим – не то что большой дворец в Гондолине, из дерева – а не из бело-розового мрамора, его строил один Туор с помощью жены и сына – а не сотня эльфов, от каменщиков до ткачей. Но Идриль любила этот маленький деревянный дом с не очень ровными узорами на стенах, явно сделанными еще детской рукой. После страшного пожара Гондолина, после долгой трудной дороги на юг, он стал ее прибежищем и укрытием, ее настоящим домом, что приютил всю ее семью. Не все, далеко не все беженцы Гондолина могли похвастать тем, что их супруги и дети остались живы. Стоило благодарить судьбу хотя бы за это. Благодарить судьбу. Да. Идриль вновь посмотрела на юную гостью. Из всей своей большой семьи Эльвинг выжила одна. Эльвинг вошла в дом с развернутыми плечами и гордым взглядом настоящей королевы, которую узнаешь и в лохмотьях. Впрочем, конечно, сейчас в Гаванях никто уже не ходил в лохмотьях. Они обжились на новом месте, и одежда была хоть и небогатой, но добротной. Платье Эльвинг, синевато-серое, было украшено неяркой, но изящной вышивкой, в косы были вплетены синие ленты, серебряный обруч придерживал волосы сверху. На ней не было ни драгоценностей, ни золота, но ярко-серые глаза, белая кожа, густые черные волосы были главным украшением девочки, обещая с возрастом еще нечто большее. Немудрено, если твой отец – Диор Прекрасный, а мать отца – сама Лутиэн. Но она не улыбалась, и эта красота была застывшей красотой мраморной статуи. На самом деле, некоторые статуи Валинора выглядели даже живее. Идриль пригласила гостий в обеденный зал – небольшую светлую комнату, стены которой были украшены резными изображениями плодов, а в углах висели пучки пахучих трав. Стол уже был накрыт, правда, только на троих – Туор с раннего утра отправился на постройку маяка и его ждали только к обеду. Идриль хотела было отправиться за недостающей посудой сама, но тут увидела стремительно входящего в дверь Эарендиля. Его глаза при виде Эльвинг вспыхнули радостью. Мальчик звонко приветствовал гостий и тут же пошел за четвертым прибором, принеся заодно и сам пирог, и кувшин с отваром. Эльвинг смотрела на него, и лицо ее ожило, освещенное легкой улыбкой. Теперь это была не статуя, а живая девочка, которой бы сейчас, в веселом месяце лотессэ, собирать цветы на лугу и плести из них венки. Эарендиль, похоже, думал так же, потому что он как раз и ждал Эльвинг, чтобы идти на прогулку. Он хотел показать ей маяк, который его отец строил для всех кораблей – и Гаваней, и с острова Балар. Маленький маяк здесь был давно, но его изрядно попортили погода и своенравное море. Туор решил возвести новый, высокую башню, огонь которой был бы виден издалека. Дориатрим, жившие чуть выше по течению, согласились, что маяк необходим, и Эльвинг желала посмотреть на него – как правительница своего народа. И, наверное, просто как любопытная девочка. Маленькая компания принялась за пирог и чашки, но Идриль видела, как Эарендилю не терпится вскочить и отправиться с Эльвинг на прогулку. Потому она постаралась сократить болтовню Эвранин, и вскоре с угощением было покончено. Эвранин с тревогой посмотрела на свою подопечную. - Не след вам тут без меня ходить, госпожа, - покачала она головой. – Может, все-таки, я тоже пойду? - Нет, - твердо сказала Эльвинг, и нянька сникла. Увидев это, Эльвинг куда мягче добавила: - Мне ничего здесь не грозит, милая Эвранин. А ты пойди, да отдохни немного. - Ладно, - со вздохом сказала та. – Но хорошо бы, чтобы вы к закату были дома. - Непременно буду, - заверила ее Эльвинг. На дорогу Идриль дала детям несколько свежих лепешек, сморщенные, но еще вкусные яблоки и флягу с прошлогодним виноградным соком. Эарендиль повесил сумку с едой себе на плечо, и они вышли на яркое весеннее солнце. Туор выстроил дом совсем недалеко от моря, на самом деле, если бы они поднялись на второй этаж дома, то увидели бы само море под высоким обрывом. Но маяк был построен дальше, там, где в море заходила довольно длинная отмель, опасная даже для легких эльфийских кораблей. В тихую погоду она была хорошо заметна даже ночью, но в бурю, когда своенравный Оссэ пускался в пляс на морском дне, вовлекая в танец и свою обычно спокойную жену, волны перехлестывали через камни и скрывали их даже от зорких эльфийских глаз. Потому-то Кирдан еще давным-давно приказал возвести здесь небольшую каменную башню. Но синдар не так уж искусны в работе с камнем, а поселение в Гаванях раньше было совсем маленьким, и эта башня была уже совсем ветхой, когда сюда пришли беженцы Гондолина. Поселение все разрасталось и все больше становилось кораблей, хороший прочный маяк стал необходим. Дети спустились по тропинке к самому берегу моря и дальше пошли по серовато-золотистому песку. Эарендиль разулся и то и дело заходил в мелкую воду, вылавливая там то красивый камень, то раковину, а то и живого краба. Он показывал свою добычу Эльвинг, которая на все улыбалась, склоняя голову, но сама не подходила к воде, говоря, что для нее море еще слишком прохладно. Крабов и раковины с моллюсками они опускали обратно в море, камни тоже бросали обратно – высохнув, они теряли половину своей красоты. Эльвинг оставила себе только одну раковину, уже пустую – бело-розовую, закрученную острой спиралью. Эарендиль рассказывал ей о том, как ловят жемчуг, и обещал в следующем году, когда моряки будут брать его с собой в море, выловить для нее самую большую жемчужину. Эльвинг снова улыбалась на его слова, и говорила, что тогда она найдет для него в лесу самый красивый цветок. Вскоре они вышли к той самой отмели. Был отлив, и она изрядно поднялась над водой, так что можно было пройти к маяку, не замочив ног. Белая башня маяка вырастала на самом краю отмели, о его подножие разбивались небольшие сейчас волны. Когда они подошли поближе, над краем кладки показалась голова, повязанная платком – от пыли и солнца, из-под которого выбивались светлые волосы. - Папа! – крикнул Эарендиль, бросившись прямо к Туору. Тот спустился вниз и подхватил сына в объятия. - Привет тебе, маленькая госпожа! – поздоровался Туор с подошедшей Эльвинг и та ответила приветствием. Они нравились друг другу: веселый, добрый и щедрый Туор легко находил общий язык с кем угодно – от Высокого эльфа, пришедшего из Амана, до человеческого ребенка, едва научившегося говорить. На самом деле поговаривали, что он дружит даже с дельфинами – те, и правда, часто плыли рядом с лодкой Туора, когда он выходил в море. Впрочем, о чем они разговаривали, никто не слышал. Эльвинг тоже нравился этот необычный человек, выросший среди эльфов и говоривший с одним из Валар. И маленькая владычица лесов с кровью самих Властей в жилах пришлась Туору по нраву. Туор тут же начал объяснять Эльвинг что и как будет устроено в маяке, и они так увлеклись разговором, что Эарендиль даже немного взревновал. Впрочем, он быстро успокоил себя – уж с ним-то отец разговаривает каждый день, а у бедной Эльвинг здесь нет ни единого родича, даже дальнего. И кто, как ни Туор, который тоже потерял родителей в младенчестве, лучше поймет эту грустную девочку? - …раньше наверху горел костер, - Туор стал говорить об огне нового маяка, - но мы теперь думаем о другом свете. Из Гондолина мы принесли несколько светильников-кристаллов… раньше их было много у нас… в городе. Но света от них не так много, а как их делать сейчас – никто не знает. Правда, некоторые мастера обещают разгадать тайну, но когда это будет… Слишком многие из нас погибли в Гондолине. - Да, может, Энердиль что-нибудь и придумал бы, сделал же он камень для мамы! – вклинился в разговор Эарендиль. – Через него все выглядит таким новым и юным! Но он не светится… - Свет… - медленно проговорила Эльвинг. – Вам нужен свет, да… Нам нужен свет. Я… Она умолкла и вдруг вся будто замкнулась. Туора позвали, и он отошел от детей, а потом быстро вернулся и сказал, что ему нужно приступить к работе, а то у других каменщиков возникли трудности. Дети какое-то время сидели молча, а потом Эльвинг вдруг сказала Эарендилю: - Я тоже хочу показать тебе кое-что. С тобой мы пришли к морю, а я поведу тебя в лес. И они отправились в лес. Дориатрим жили по-иному, чем бывшие жители Гондолина. Гондолинцы строили деревянные или каменные дома на берегу, открытом всем ветрам, часто совсем рядом с водой, чтобы побыстрее добираться до кораблей и лодок. Жители Леса и здесь искали сени высоких деревьев. Правда, здесь не было густых лесов, как в центре Белерианда, лишь рощи, по большей части из белых берез, не таких уж крепких и высоких. Но попадались и буки, и ясени, и даже дубы. Около них или даже на них эльфы Дориата и строили свои дома. Они были очень легкими, на каркас из ветвей натягивали шкуры, плотную ткань или пропитанные особым составом большие листья. Такие стены не пропускали дождь, ветер и холод, и внутри было тепло и уютно. Теперь уже Эльвинг указывала Эарендилю на разные цветы, красивые листья, необычных насекомых. Она пригласила майского жука слететь ей на руку и дети долго разглядывали его блестящие надкрылья и причудливые рожки, прежде чем жук улетел прочь. В другой раз несколько белых бабочек подлетело к девочке и закружилось над ее головой. Эльвинг улыбнулась им, дунула, и они улетели прочь. Вскоре они подошли к большому шатру из зелено-коричневой ткани, украшенной кое-где золотистой вышивкой. Рядом стояли несколько эльфов с луками и острыми взорами лесных следопытов, которые приветствовали Эльвинг и ее спутника поклонами. Старший из них – Эарендиль знал, что это Маблунг, прославленный полководец Тингола – наклонился к Эльвинг: - Госпожа?.. – он вопросительно посмотрел на Эарендиля. - Я хочу, чтобы он прошел со мной, - сказала Эльвинг твердо, и Маблунг не стал спорить даже так, как Эвранин. - Конечно, - он кивнул Эарендилю и отступил от входа в шатер. Как будто приглашал мальчика войти в парадный чертог. Эарендилю было это знакомо. Так дворецкий Тургона приглашал гостей в его тронный зал. Так давно и далеко это было! Но что здесь, в этом шатре? Это жилище самой Эльвинг? Оружейная? Хранилище? Это была сокровищница. Внутри хранилось все, что беженцы смогли забрать из разоренного Дориата, из королевских сокровищ Тысячи Пещер, многие из которых остались лежать на дне Ратлориэли. Другие были брошены в спешке, исчезли в огне пожаров Менегрота. Спасти удалось лишь немногое: вот золотой венец в виде кленовых листьев, вот серебряный наруч сплетенный как будто из цветов подснежника, вот брошь в виде эланора… А вот и длинный меч, лежащий без ножен на специальной подставке, как будто охраняющий главные сокровища… Наугламир и Сильмариль. Да, они были тут. В простой деревянной шкатулке, крышку которой Эльвинг откинула почти сразу, как они вошли в шатер. Свет залил все помещение, такой чистый, какого не бывает при первых лучах рассвета в безоблачном небе, такой яркий, какого не бывает в знойный летний полдень, такой прекрасный, какого не бывает в самый ясный весенний день… Это был свет, что пылал до начала Времени, до начала Мира. - Ах-х-х, - лишь восхищенный вздох вырвался из горла Эарендиля. - Вот он – Свет, - сказала Эльвинг. – Свет, что будет виден всем. Не дело хранить его закрытым, и я… я уже долго думала, что с ним сделать. Маяк – это лучше всего. Она взяла Наугламир в руки, и свет Сильмариля заструился меж ее пальцев, превращая девичьи ладони в драгоценные сосуды. Лицо ее стало таким прекрасным, что Эарендилю на миг показалось, что он видит красавицу Лутиэн или даже – владычицу Варду. - Какой он…красивый! – сказал Эарендиль, наконец обретя дар слова. – На такое… такое чудо хочется смотреть вечно! Сказал – и замер: вдруг Эльвинг обидится на эти слова? Поговаривали ведь, что ее прадед Тингол не отдал Сильмариль сыновьям Феанора из-за жадности. Но Эльвинг взглянула на него спокойно. - Ты не совсем понимаешь, - сказала она. – Подойди ближе. Посмотри в Камень. Эарендиль приблизился, всмотрелся в сияющие грани. Сначала он видел лишь пляску разноцветных искр, вихрь радужных красок, но вскоре они образовали четкую картину. Там было пятеро. Стройная невысокая женщина с серебристыми волосами. Двое таких же среброволосых мальчиков, держащихся за руки. Высокий черноволосый мужчина, что держит на руках маленькую девочку. Все они улыбались друг другу и было видно, что они очень счастливы. Застывшая в вечности картина счастья. От нее осталась лишь девочка, которая сейчас смотрела на Сильмариль печальными глазами. - Вот оно как… - проговорил Эарендиль тихо. - Да, - так же тихо ответила Эльвинг. – Я думаю… думаю, каждый, кто смотрел на Сильмариль, видел в нем что-то свое. Мой отец – своих родителей. Берен и Лутиэн – друг друга. Тингол – ушедшую в мир людей дочь. Феанор – частицу своей души. - А … Моргот? – вдруг спросил Эарендиль. - Не думаю, что он смотрел в Сильмарили, - ответила его собеседница. – Они были нужны ему лишь как символ власти. Но… ты теперь понимаешь, почему никто его не отдал – и не отдаст. *** - Не отдаст, - проговорила Эльвинг, смотря на Сильмариль. Она смотрела на камень и видела в нем новое – корабль с златовласым капитаном на носу и двух мальчиков, бегущих по кромке прибоя. Эльвинг выпрямилась, оторвав взор от Сильмариля, что по-прежнему сиял всем мореходам наверху башни маяка. - Передайте послам наш отказ.