It's All About You

Когда они встречаются впервые, Джерард, напуганный и злой, плачет на полу в кабинке школьного туалета и размазывает кровь, сопли и слезы по своим рукам. Лезвие плавает в унитазе, запястья саднят, и джинсы испачканы. Он шипит и ругается, бессильно и злобно пиная стену кабинки, вытирает нос рукавами толстовки, и не слышит, когда в туалет входит кто-то еще. – Все в порядке? – доносится обеспокоенное из-за двери, и Джерард замирает. – Да. – Но ты плачешь. Так что все начинается с пластыря. Парень за дверью любопытный, неугомонный и слишком взволнованный, не уходит, когда Джерард просит его, не уходит, когда Джерард просит его настойчивей, и не уходит, когда Джерард посылает его, не уходит даже тогда, когда звенит звонок на следующий урок, поэтому они остаются в тишине, и Джерард больше не может спрятать свои жалкие всхлипы, а парень все не уходит. – Ты можешь рассказать мне, я не буду смеяться. Или еще что-то. Я не буду. – Съеби уже отсюда. Джерард слышит, как на подоконник падает сумка, а потом незнакомец опускается на пол и, кажется, прижимается к двери, и теперь они сидят спиной друг к другу. – Меня зовут Фрэнк. А тебя? Джерард молчит, и Фрэнк вздыхает. Они сидят в тишине еще немного, прежде чем он пытается снова. – Случилось что-то очень плохое? Ты действительно мог бы рассказать мне. Джерард действительно хочет, чтобы Фрэнк ушел, но сам не замечает, как начинает говорить: о том, как он устал, как не хочется домой и вообще никуда не хочется, о том, что ему одиноко и никому нет до него дела, и еще наушники сломались; называет себя глупым, потому что ничего плохого вроде не случилось, но он все равно сидит здесь и плачет, а его запястья болят, и он не знает, как можно объяснить, что он чувствует себя таким несчастным без какой-либо причины. Фрэнк слушает, ничего не говорит, не смеется над ним и не уходит, когда Джерард заканчивает. Мягко стучит по двери и спрашивает: – Откроешь? Джерард не знает, что делать, поэтому остается сидеть на месте, они снова молчат, и он пугается, что Фрэнк в итоге уйдет, а ему почему-то не хочется, чтобы он уходил, поэтому он дотягивается до замка и открывает дверь. Фрэнк – это невысокий кареглазый парень с растрепанными волосами и в мятой школьной форме, в губе, которую он закусывает от волнения, блестит колечко. Он присаживается перед Джерардом на колени и смотрит так мягко и участливо, что Джерарду снова хочется расплакаться. Теперь, когда он видит Фрэнка перед собой, тоже немного напуганного, смущенного и, несомненно, красивого, говорить еще сложнее, и ему начинает казаться, что все кончится тупым неловким молчанием, но неожиданно Фрэнк говорит: – У меня есть пластырь, – и лепит пластырь на испачканное больное запястье Джерарда и улыбается так глупо и очаровательно, что Джерард не замечает, как начинает улыбаться тоже. Так что все начинается с пластыря. Спустя несколько месяцев они сидят в гостиной дома Джерарда, и это так напоминает их первую встречу, что Фрэнк с трудом сдерживает улыбку, но все же сдерживает, потому что Джерард как и в тот раз напуганный, злой, шипит, пинается и с кровью на лице. – Я ненавижу их, – злобно бурчит он, отчаянно вытирая грязную щеку мокрым полотенцем, пока Фрэнк обрабатывает рану на его подбородке. – Какого черта вообще, им что, больше нечем заняться? – Ну, – примирительно говорит Фрэнк, – в конце концов, старшая школа так и работает? Ходишь на занятия, а в перерывах получаешь по заднице. Он пытается шутить и нелепо улыбается, но Джерард не очень расположен к этому; он поджимает губы и смотрит колюче и обиженно. Он всегда капризный, полный обиды и злости в такие моменты, и Фрэнк часто не знает, что с ним делать. Он мягко откладывает вату и антисептик и берет руку Джерарда в свою, держит мягко, но уверенно и видит, что Джерард снова плачет – он всегда плачет, когда кто-то – Фрэнк – добр с ним. – Они просто придурки, ты же знаешь. Они делают это, потому что думают, что помогает им оставаться крутыми, а им, очевидно, жизненно необходимо быть крутыми, потому что это все, что есть у них. По этой же причине они носят куртки с эмблемой школы даже в сорокоградусную жару. На самом деле, это просто жалко. Он смотрит так, как на самом деле может только он, обеспокоенно, но при этом со всей нежностью и заботой, на которую только способен, и Джерард кивает и выдавливает крошечную улыбку только потому, что знает, что Фрэнку действительно хочется увидеть, как он улыбается. Фрэнк сияет. – Вот и хорошо! К тому же осталось всего полгода. – Ага. Джерард смеется над его глупым дурацким счастливым лицом, и Фрэнк смеется тоже, а потом берет пластырь из аптечки и лепит его на подбородок Джерарда. – Ну, чтобы не болело. Когда они уже первокурсники, когда они переезжают в Нью-Йорк, снимают маленькую квартиру на двоих недалеко от университета, все меняется до неузнаваемости и в то же время остается прежним. Они далеко от дома, и все такое новое, новые предметы, новые люди, и первое время они ничего не понимают, но они все еще вместе, Фрэнк, смешной и нелепый, и Джерард, понятия не имеющий, как этот парень стал неотъемлемой частью его жизни. И все на самом деле не так, как они ожидали. Они не спят по несколько суток, потому что у них слишком много домашней работы, и чаще они видятся друг с другом ночью, когда сидят на кухне за кофе и своими заданиями, в их квартире не убрано, вещи валяются на полу и раковина заполнена невымытой посудой, потому что у них нет времени, а когда есть время, нет сил, и кофе приходит пить из грязных кружек, и питаются они макаронами, огурцами и яблоками. Так продолжается несколько месяцев, но потом все равно случается катастрофа, ближе к Рождеству, когда Джерард бежит домой под проливным декабрьским дождем, держа в одной руке сумку с тонной учебников и материалов, а в другой пачку молока, запинается и падает на землю, разбивая пачку молока на асфальте и себя. И это последняя капля. Поэтому когда он возвращается домой, он кричит, ругается и, может, даже плачет, кидает промокшую сумку на пол и пинает ее, и говорит, говорит, говорит о том, как это невыносимо, и что его, вероятнее всего, выгонят к чертям, и молока к кофе у них тоже нет. А через полчаса он сидит на диване в одной футболке, тихий и спокойный, пока Фрэнк сидит перед ним и обрабатывает его рану на коленке. – За молоко больше всего обидно, – бубнит он, и Фрэнк смеется. – В конце концов, с нашей стороны было глупо ожидать чего-то другого, – говорит он. – Я знаю, – Джерард вздыхает, – просто это сложно. – Я знаю, – повторяет Фрэнк. Они остаются в тишине, пока Фрэнк промывает его ладони и дует на ранки, когда Джерард шипит. Вокруг бардак, рядом с сумкой Джерарда на полу образовалась лужа, время одиннадцать вечера, а вставать завтра в восемь утра. И молока нет. И, может быть, самое важное из всего, что волнует Джерарда, это приближающееся Рождество. У них слишком много долгов и предпраздничных экзаменов, поэтому они не успеют домой в этом году, и им придется встречать праздники здесь, вместе. И Джерард не против компании Фрэнка, но он смотрит вокруг и видит только маленькую квартиру, единственное, на что им хватает денег, которая из-за беспорядка и обилия хлама кажется еще меньше, видит полупустой холодильник и их полупустые кошельки, и даже если он ничего не говорит, Фрэнк все равно видит, насколько сильно его расстраивает все это. Потому что это расстраивает его тоже. Иногда ему кажется, что даже его оптимизма, веры в лучшее и долбанутости скоро станет недостаточно, чтобы справиться. Но пока Фрэнк продолжает пытаться. – Но я знаю, что поможет! – счастливо говорит он и лепит пластырь на колено Джерарда. Тот закатывает глаза, но не сдерживает улыбки и несильно пинает Фрэнка в щиколотку. – Что? Пластырь всегда чинит вещи, которые сломались. – Тогда на лицо его себе приклей. Но Фрэнк даже не обижается. Он улыбается своей мягкой и спокойной улыбкой, смотрит на Джерарда такой до странного счастливый в этот момент, а потом наклоняется и трется носом о его больную коленку. Джерард показательно морщится и отталкивает его, но смеется, и Фрэнк говорит: – Все будет хорошо. – Я знаю. У Фрэнка всегда есть пластырь. Когда Джерард падает, ударяется или даже попадает в драки, когда неумело обращается с ножницами или кухонным ножом, задевает острые предметы и просто когда он самый неловкий человек на свете. Фрэнк просто всегда рядом с нужными словами и пластырем. Так что спустя несколько лет, когда они уже достаточно взрослые, чтобы знать, что трудности неизбежны, и когда колледж уже позади, а квартира не съемная, а их собственная, Джерард понимает кое-что. Кое-что важное, и даже если у него ушло десять с лишним лет, чтобы понять это, это совершенно очевидно. Девять утра, и они сидят на их кухне, потому что по каким-то причинам они все еще вместе, Джерард пьет кофе, прислонившись к стойке, а Фрэнк работает за ноутбуком. Солнечно и тепло, и кофе сладкий, с молоком, и Джерард говорит: – Ты – мой пластырь. Фрэнк приподнимает голову и поправляет очки, которые носит теперь, улыбается и вопросительно приподнимает брови, но молчит. Джерард не собирается ничего объяснять, так что в итоге они снова возвращаются к своим делам в тишине. Так что все началось с пластыря. И все хорошо.