To Live For My Death

Мгновения не повторишь и не перемотаешь больше назад Все останется только в памяти Я так и не взлетел, потому что рожден ползать Возможно, мы больше никогда не пересечемся Но я всегда буду знать, что ты есть.

Он помнит их еще совсем юными: дерзкими, наглыми, самодовольными, делающими вид, что они все знают и ничего не боятся. Помнит так ясно, будто жил весь этот век теми днями их молодости, помнит столь четко, что не пренебрегает далеко не официальными обращениями. -Несносный мальчишка, — кидает Легендарный жнец Уильяму Ти Спирсу — ныне начальнику отдела по надзору за шинигами. Подобная вольность — легкое послабление для самого себя. Для злости, что сидит где-то глубоко внутри. Гробовщик, нет, Бертрам — так его когда-то звали, — помнит Уильяма именно таким — несносным, тяжелым в общении, замкнутым и неразумным. Как этот Уильям, обладавший поистине ослиной упрямостью и невероятным талантом ввязываться в неприятности, стал начальником не самого маленького отдела, до сих пор не укладывается в голове Гробовщика, повидавшего уже немало удивительных изменений. Сейчас Ти Спирс строгий, хладнокровный, в идеально выглаженном костюме и с прямой осанкой сидит за его столом и смотрит взглядом истинного лидера. И с ним по правую руку его любовник. Вот и второе, что не укладывается в голове — Гробовщик знает, что с Сатклиффом Уильям вместе уже почти век. Легендарный повидал многое, кроме долгой счастливой любви. Той, о которой восторженно пишут и за которую умирают. Но и сейчас, здесь, он не скажет, что это та самая, таившаяся от него до того. Нисколько. Просто Спирс и Сатклифф настолько разные, что им не бывает скучно друг с другом. Это неплохой повод быть вместе целый век. Жаль, у него не получилось. Несносный мальчишка. На подобное обращение Уильям только прикрывает глаза, как ни в чем ни бывало продолжая есть. Грелль Сатклифф переводит взгляд с Уильяма на Гробовщика, пока не получает ухмылку последнего в ответ и, хмурясь, тоже утыкается в тарелку. Греллю некомфортно здесь, в его обществе, в его доме, в этих так называемых "гостях". Гробовщик знает, что Ти Спирс проводил не одну беседу со своим любовником о том, как следует вести себя в обществе Легендарного. Нет, не следует — как он обязан вести себя. Спирс запретил Греллю почти все то, что являлось нормой в его поведении: никаких возгласов, никаких вопросов, никаких бурных эмоций. -Это было излишним, Уильям, — в тоне слышится нескрываемая насмешка. -Что именно? — спокойно интересуется начальник. -Твое воспитание. -Позвольте мне самому решать. Это обращение на "вы" задевает всю ту же каплю злости. Гробовщик не знает, повлияла ли так работа на Спирса, что он изъясняется сухим официальным языком везде и всегда, даже там, где это нелепо и неуместно. Как сейчас, например. Или — менее приятный вариант — Уильям говорит так с ним намеренно. Спирсу уже не нужны истории из прошлого — те, где он был слабым и нуждался в помощи. Гробовщику осталось только выкинуть того молодого Уильяма из головы. Жаль лишь, что Спирс сам превратился в одну из историй, что Легендарный так любит, которую его память хранит бережно. Рядом с историей о Ти Спирсе еще сотни таких же. Когда отходишь от дел, остается только смаковать память. Пока в воспоминаниях еще остается хоть какой-то привкус. Привкус от воспоминаний о Уильяме Ти Спирсе исключительно горький. Сейчас Уильям откровенно скучен, сейчас сам Легендарный не видит и не познает ничего нового. Ушедшие дни — панацея. Те, когда они были. Уточнить, кем они были, Гробовщик не может даже сейчас. -Конечно, конечно, но посмотри на своего спутника, он выглядит таким несчастным. -Едва ли. Вновь воцаряется напряженное молчание и длится до самого конца ужина. А затем они случайно, конечно же, сталкиваются в коридоре. -Уильям, ну неужели за сто лет ты не выкроил в своем расписании несколько минут, чтобы рассказать Греллю Сатклиффу о своем занимательном прошлом, — Гробовщик знает, что это так, поэтому в тоне нет ни намека на вопрос. Исключительно легкий упрек. -Не думаю, что ему необходимо знать. -Его удивляют наши взаимоотношения. -Пусть. Вы можете и сами поведать, если так хотите. -Что ты. Он с удовольствием выслушает тебя, но не мои рассказы. Ты же должен понимать: начни я вспоминать одну историю, вспомню еще столько интересного, что твоему диспетчеру придется остаться здесь надолго, прежде чем я выговорюсь. -Я понимаю, — сухо отвечает Ти Спирс. -И ты этого не допустишь, Уильям. Не допускал тогда, не уступишь и сейчас, — они оба знают, что дело не в конкретном Грелле Сатклиффе. Просто у историй Гробовщика свой постоянный неизменный слушатель. Это место, в какой-то степени, святое. -Я выслушаю ваши истории. -Ты их уже знаешь как свои. -Я выслушаю еще раз. -У тебя есть более важные дела. А у меня нет новых историй. Уильям опускает ресницы в знак согласия, но остается стоять на месте. Гробовщик понимает его взгляд, его бездействие, его молчаливую покорность. И ухмыляется. Жизнь Уильяма Ти Спирса делится на работу и Грелля Сатклиффа. Для него, Бертрама Уэйна, тоже есть место. Всегда есть место. И сейчас Спирс, стискивая зубы, отодвигает и работу и своего любовника на второй план, просто чтобы выслушать очередную историю, которая не принесет ему ровным счетом никакой пользы. Бертраму достаточно. Он смотрит в спину Ти Спирса, когда тот возвращается в гостиную, слушает его речь, когда он отправляет Сатклиффа домой и упоминает, что задержится. И, убирая извечную ухмылку, просто улыбается Уильяму в лицо, когда он садится на диван напротив и готовится слушать.