Зараза

Брок проснулся от привычного ощущения упирающегося в спину члена. Спать хотелось зверски, но он послушно прогнулся в пояснице: Барнсу было проще дать, чем объяснить, почему не хочешь. Быстрее и приятнее во всех отношениях. Почувствовав, как его медленно натягивают, Брок неискренне посетовал, что поздно понял, насколько влип, рискнув влезть между молотом и наковальней. Потому что ебучесть обоих его любовников превышала среднестатистическую минимум втрое. А в последнюю неделю била рекорды и животного мира во всех номинациях: Барнс отправлялся на долгосрочную одиночную миссию такой секретности и в такую жопу, что в ближайшие недели не то что трахаться, а и говорить по-английски ему будет не с кем. Вот он и отрывался напоследок, будто год перед тем пробыл в одиночке. - М... - выдохнул он куда-то Броку в затылок,- обожаю, когда ты такой. - Разъебанный? - хрипло выговорил Брок, подаваясь навстречу. - Покладистый,- усмехнулся Барнс. Брок подумал, что не встречал более ебливого существа, чем Баки Барнс, носивший заслуженную кличку Отморозок. Даже Кэп, при всей его выносливости, был сдержаннее. У Барнса же напрочь отсутствовали стыд и тормоза. Кэп, по своей неизбывной привычке, уже отбыл на пробежку. Если бы Барнс со снайперской точностью не нашел сейчас его простату, у Брока хватило бы сил удивиться упрямству национального символа: уснули они, вытрахав друг друга до изнеможения, едва ли четыре часа назад. Вернее, вытрахали они Брока, передавая его с члена на член, как знамя. Не то чтобы он был против, но есть же предел человеческим возможностям! Поэтому, запросив пощады, он откатился на самый край кровати и тут же вырубился. Но то ли малая толика сыворотки содержалась в сперме, которой его исправно накачивали со всех сторон, то ли жизнелюбие и сексуальная активность были заразными, но сейчас, едва проспавшись, Брок снова был полон если не энтузиазма, то ленивого, теплого желания. И Барнс, похоже, об этом знал. Он двигался медленно, почти нежно, поглаживая шершавой ладонью по бедру, по изуродованному плечу, жарко выдыхая в шею какие-то нежности, которые отчего-то в пошлости не превращались. Наверное, все зависело от того, кто их говорил. И кому. И в какой ситуации. Брок иногда ловил себя на том, что эти двое, расплющив его меж собой, распластав, перековав, как-то прогнули его под себя, хотя он думал, что жизнь научила его гнуться только в строго определенном направлении. Ничего личного. Теперь же все было личным: безопасность командира группы, потому что нахрен не сдалось потом бдеть над его бессознательным, простреленным в нескольких местах телом в госпитале вместо того, чтобы прижиматься во сне к нему же; безопасность снайпера, потому что у командира срывало резьбу, если с ним случалось хоть что-то, выходившее за рамки «порезал палец, нарезая салат»; да даже собственная шкура, над которой он никогда не трясся, стала едва ли не золотой: за каждую царапину на ней его ебали, притом не всегда в переносном смысле. От стресса, наверное. Его ценили. Разменяв шестой десяток, он понял: его по-настоящему ценили только эти двое. Боялись за него. Даже по-своему берегли. Даже когда ебали всю ночь напролет, а утром заходили на второй круг. - Хорошо, - шептал Барнс… Баки. Когда он так выдыхал, нежно касаясь губами шеи, у Брока не оставалось никаких сил помнить его фамилию. – Люблю быть в тебе. Ебал бы тебя, не вынимая, пока не вырублюсь. - Я сдохну раньше, - прохрипел Брок, чувствуя, что его накрывает в который раз за сутки. Так действительно сдохнуть недолго. «Его разорвало от счастья» - не худшая эпитафия. - Я не позволю, - просто пообещал Баки и обхватил его член. Каждый раз, кончая под этими двумя, Брок будто кувалдой по голове получал. Ни мыслей, ни тревог, ни волнений. Лишь оглушительный звон в ушах и пятна, разноцветные, яркие – перед глазами. - Живой? – Барнс прихватил его за загривок зубами, на пробу сунул два пальца в задницу, будто та могла моментально закрыться после пережитого и, не дожидаясь ответа (Брок имя свое забыл, не то что остальные слова) приказал: - Лежи. У нас у всех выходной, я дежурю по кухне. Завтрак принесу сюда. Расчетливо надеюсь, что ты меня трахнешь в благодарность. Включить тебе телек? Брок длинно выдохнул и потянулся за пультом. Телек он был в состоянии включить сам. Едва за крепкой задницей Барнса закрылась дверь, он тут же вырубился под завывания какой-то грудастой певички. Блинчики, политые сиропом, пахли одуряюще, и, хоть спать по-прежнему хотелось зверски, Брок приоткрыл один глаз и повел носом. - Давай, командир! - жизнерадостно завопил принесший их Барнс. - Враг у ворот! На шеф-поваре был надет один лишь передник, кокетливо топорщившийся спереди, и Брок тяжело вздохнул. - Дождись Кэпа, я сдох. Совсем. Окончательно. И даже успел чуток завоняться. Барнс заржал, выволок Брока из-под одеяла и придавил его к кровати переносным столиком. - Кофе, блинчики, фруктовый салат. Стейки размораживаются. - Спасибо. Блинчики были чудесными, а кофе – крепким. Вдвоем они сожрали целую гору, и когда Брок уже собирался в приступе блаженства снова засунуть голову под подушку, Барнс вдруг сказал: - Нам нужно поговорить. Если кто хотел знать мнение Брока, эта фраза еще ни разу не предвещала ничего хорошего, но сегодня он слишком устал, чтобы напрягаться. Поэтому голову из-под подушки он все-таки вынул, но держать глаза открытыми было решительно невозможным. А потому после вопроса «О чем?», он, похоже, ненадолго отключился. Барнс, конечно, периодически его встряхивал, и Брок, наученный годами слышать только опорные слова в пространных речах разномастного руководства, в нужных местах поддакивал и отвечал на вопросы, призванные проверить его внимательность. Три раза сказал: «Да, я тоже заметил», один раз: «Скромность оставляет голодным» и три раза: «Ага, точно», и что-то еще по мелочи. Смысл беседы сохранился только в общих чертах. Сводилась она к тому, что пока Баки не будет, Броку надо наладить более тесный контакт со Стивом. Что он, Баки, не может быть вечным посредником, и пора бы им двоим научиться ладить без него. Брок сквозь сон еще успел подумать, что у них с Кэпом и так отношения теснее некуда, о чем свидетельствовала предельная растянутость задницы Брока, и отрубился. На периферии сознания всплыл какой-то вопрос, что-то справедливое о заднице самого Кэпа, но едва Барнс отвлекся на звук хлопнувшей двери, Брок уснул так крепко, что не слышал, как потом выяснилось, ни бурного прощания Барнса с Кэпом, ни прощальных поцелуев последнего. Проснулся он к вечеру в гордом и обидном одиночестве. Не то чтобы он сильно об этом сожалел. В последнее время шанс побыть одному, спокойно поесть и посмотреть на ночь какое-нибудь дебильное шоу выдавался Броку не так уж и часто, но вот Кэп мог бы и записку оставить. Это злило. Впрочем, злило недолго, ровно до стейка и пары бутылок пива под жизнерадостное щебетание диктора о том, как изменился мир с момента появления Мстителей и в насколько же увлекательное время мы живем. Рамлоу сделал очередной глоток прямо из бутылки, рефлекторно покосившись при этом на дверь, словно ожидая, что там сию минуту материализуется Роджерс с осуждающим выражением лица и замечанием вроде: «Брок, у нас же есть бокалы!» Никто не материализовался, и, хотя это должно бы радовать, настроение почему-то снова поползло вниз. Спать тоже пришлось одному, как, впрочем, и завтракать. Парни с утра на службе, жизнерадостно гогоча, обсуждали новую дамочку из финансового отдела: - Сиськи такие, знаешь, аж подпрыгивают, когда идет, видел? - А жопа какая? Юбчонка натянута, как шкура на барабане, вот бы наклонилась, действительно, вдруг бы лопнула? Броку оставалось только кивать и ухмыляться. Так всей толпой, направляясь в тренажерный зал, и ввалились в лифт. Где уже был Кэп. «Дежа-вю, блядь…», - уныло мелькнуло в мозгу. - Рамлоу. Парни притихли, не желая нарываться на нравоучения прямо с утра, а вот Брок почувствовал, как начинает медленно, но непреклонно звереть. В голове разом всплыло все, что творилось в их, да, блядь, в ИХ общей квартире в Бруклине. Мягкие губы, литые мышцы, хриплое дыхание, срывающийся голос, зовущий по имени с той самой неповторимой интонацией, толкающей за край: «Брок… Брок». Глаза, темные от желания. Сердце, бьющееся в горле. От злости. «Рамлоу…», блядь. - Кэп. Видимо, в интонации все-таки проскользнуло что-то не то, хотя Брок и старался откликнуться как можно нейтральнее, но Кэп приподнял бровь и посмотрел как-то недоуменно и расстроенно, что ли. «Вечером поговорим», - подумал Брок, следом за парнями выходя из лифта. Оглядываться не стоило, но он таки не удержался. Кэп уже стоял к ним спиной, глядя через окно на улицу, щит на спине абсолютно не отвлекал внимания от обтянутых новенькой формой ног и… задницы. Рамлоу с трудом отвернулся и сухо сглотнул. Жопа, обтянутая серо-синей тканью, так и стояла перед глазами. Осталось только еще головой помотать, как ослу больному, мысли, как мух, отгоняя. Вот именно что как ослу. «Вечером поговорим», - повторил себе Брок. Прозвучало неубедительно. Вечером разговор не состоялся: Кэп снова ночевал в ЩИТе, как и на следующий день, и на третий, и всю следующую неделю подряд. Рамлоу зверел, дрочил, материл себя и попадающихся под руку подчиненных, снова зверел, снова дрочил и снова матерился. Легче не становилось: хуй стоял так, что хоть гвозди забивай им, идиоты, словно сговорившись, покинули свои норы и сбивались в стаи прямо на глазах у Рамлоу, Кэп упорно уходил от неформального общения и пропадал на службе. Мысли в голове Брока из недобрых превращались в откровенно херовые. В памяти разом всплыли все сплетни о том, что, мол, «вовремя примазался», «всплыл на волне говна», «парней выгородил - и сам в почете», «правильно подставился». Не хватало только шепотков о том, что он через койку Кэпа восстановил положение. И хотя отчасти это было правдой, легче не становилось. Все это сливалось в навязчивый шепот, становившийся особенно громким одинокими вечерами, после третьей, а то и четвертой бутылки пива. В запой уходить не хотелось, но и реальность не радовала. Так что, снова оказавшись в выходные в одиночестве, Брок со злости на себя и на Кэпа, снова нашедшего себе неотложную работу, да еще и в Вашингтоне и аж сразу на три дня, вылил в унитаз весь остававшийся дома алкоголь и за новым уже не пошел. Так и сидел, никуда не выходя, теша себя нелепой надеждой, что может хоть позвонит кто, под китайскую лапшу и очередной сезон «Игры Престолов». Никто, само собой, не позвонил. В полной мере ощущая себя всеми брошенным идиотом, вечером воскресенья Брок чистил зубы и общался с зеркалом: - Ну что, допрыгался, кретин старый? Надолго любви-то хватило? Расслабился? Расслабился. Ну вот и выебли, как Снупи на газоне. Верить в собственные мысли отчаянно не хотелось. Всё же было хорошо? Или только казалось, что было? В голове крутилась еще какая-то мысль, что-то такое, о чем перед отъездом вроде бы говорил Барнс, но Рамлоу, хоть убей, не мог сейчас вспомнить, о чем шла речь. Что то было там на букву «с», а вот что? Брок хмуро покосился на собственную рожу в зеркале, истекающую пеной изо рта, и зачем-то сообщил в пустоту: - Сука ты ебаная, Джеймс Бьюккенен Барнс! Даже разбудить не смог по-людски. Всю жопу раздолбал и свалил, а ты тут сиди и думай, как со всем этим жить. Начиная с понедельника, Кэп демонстрировал просто чудеса маскировки и таланта к внезапным исчезновениям. Он умудрялся покинуть тренажерный зал, кабинет, конференц-зал, да попросту свалить из коридора или лифта ровно за минуту или за этаж до того, как там появлялся Брок. В лучшем случае Рамлоу удавалось увидеть мелькнувшую вдали спину, ну и все, что к ней прилагалось. Мысль о том, что от него попросту бегают, из несуразной начинала превращаться во вполне обоснованную. Кэп даже домой ухитрялся попадать именно в те моменты, когда Брока там гарантированно не было. Во всяком случае, об этом говорила миграция еды в холодильнике и вещей из корзины для белья на сушилку. Ситуация начинала отдавать легким кретинизмом, потому что чего-чего, а вот такого Брок себе и в больном бреду вообразить не мог. Сама мысль о том, что Стивен Грант Роджерс в принципе может от кого-то прятаться, даже не шокировала - вызывала возмущение. А заодно и провоцировала новые приступы мата в пустующем жилище и унылой дрочки в душе. Подчиненные потихоньку начинали коситься с нездоровым любопытством на постепенно звереющего командира. Так, без особых перемен, прошло еще дней десять, а то и больше: ровно до того момента, пока Брок в поисках уединения и места, где можно втихаря покурить, не забрёл в один из малых конференц-залов, спускаясь на несколько этажей до ближайшего места для курения. Приглушенная акустика и отличная вентиляция - что еще надо для счастья «пожилому военному»? Вот тут-то и оказалось, что порой для счастья надо гораздо меньше, чем принято думать. Хотя это с какой стороны посмотреть. Рамлоу тихо прикрыл за собой тяжелую дверь и только тогда заметил, что он в помещении не один. Кэп снова стоял и смотрел в окно. Кажется, последнее время это было у него вторым по популярности занятием: или бежать куда-то (или, всё же, от кого-то?), или сквозь стекло на мир пялиться. И хоть он казался полностью погруженным в свои мысли, но оглянулся практически сразу: - Брок? А вы что здесь делаете? - Вы?!... С какого хуя мы теперь на «вы»? - зло и хищно прищурился Рамлоу. - С чего это вдруг?! Никого нет вроде. Прослушки здесь, насколько мне известно, тоже нет. Так с чего бы на «вы»-то, Кэп? Или на «ты» теперь только к Барнсу? А я где облажался, что в немилость впал? От дверей до окна, где стоял Кэп, было ровно двадцать шагов. Пяти вдохов и пяти выдохов явно не хватило, чтобы успокоиться. Жесткая ткань костюма на груди Роджерса слегка захрустела под пальцами. - Брок, какого… в чем дело?! - Вон оно что? Какого… значит? А можно Я спрошу, какого хуя творится-то? От Кэпа пахло теплой кожей, слегка - одеколоном и совсем чуть-чуть металлом. Под пальцами словно растекался жар. Обжигал, топил, звал в тёмную глубину. Гнева не было, только обида и непонимание, а еще - желание. Желание, сжигавшее сразу и дотла. Притереться вплотную, почувствовать, пусть и сквозь слои ткани, как отзывается чужое тело. И как-то сразу, рывком, понять, что все надуманное – пустой бред. Хочет. Нужен. Не отталкивает. - Брок, какого… Прозвучало не слишком уверенно и взгляд глаза в глаза был уже темным, жадным, голодным. - А вот будешь от… Рамлоу не успел закончить, как в коридоре, совсем рядом с дверями, что-то звонко щелкнуло. Он успел только отскочить в сторону и со смаком, зло выговорить: - Вот, блядь, зар-р-раза! Выражение лица стоявшего в дверях Росса было непередаваемым. - Офицер, что вы себе позволяете!? Брок почувствовал, как накопленная неудовлетворенность, злость и непонимание происходившего в их с Кэпом отношениях напрочь смели всю выдержку и привычку строго соблюдать субординацию. - Вечером, - одними губами сказал он Роджерсу, выдав в придачу самое зверское выражение лица, на которое был способен, потому как некстати пробудившаяся жажда нагнуть символ нации над ближайшей горизонтальной поверхностью била под дых не хуже капитанского кулака. Роджерс кивнул едва заметно, провожая знакомым потемневшим взглядом, от которого в штанах у Брока стало невыносимо, до боли тесно. - Капитан, - с трудом кивнул Брок. - Потом обсудим, Рамлоу, - обычным деловым тоном отрезал тот. - Генерал? Росс сверлил их обоих раздраженным взглядом, но, видимо, пришёл к выводу, что то, что он собирался обсудить с Роджерсом, было важнее внушения зарвавшемуся командиру боевого подразделения, пусть и такого элитного, как СТРАЙК. А потому он, нахмурившись, проводил его взглядом и обратил всё свое высочайшее внимание на Кэпа. Тот уже скроил лицо, которое Барнс называл: «Капитан Америка готов разгребать твое дерьмо, детка». Броку никогда не нравилось, когда Кэпу приходилось разгребать дерьмо. Отчасти потому, что в одиночку он занимался этим крайне редко, а, значит, все его дела так или иначе касались СТРАЙКа. А ещё отчасти оттого, что Кэп принадлежал Броку и Барнсу, а не только Америке, хотел он этого или нет. А за своим – Брок знал, как никто, – нужен глаз да глаз. Дверь, к счастью, удалось оставить открытой. Рамлоу нисколько не стеснялся того, что собирался сделать, ведь, как известно, вовремя «развешанные» уши – залог здоровой и долгой жизни любого офицера. А уж если еще и язык умеешь держать за зубами, шансы выжить и уцелеть в клоаке под названием ЩИТ вырастают в разы. Кэп не умел ни того, ни другого, а потому собирать информацию, не чураясь не совсем законных и честных способов, обычно приходилось Броку. Ну, и Барнсу, нехватку которого Рамлоу ощущал буквально физически. Без Барнса всё почему-то летело к чертям собачьим. - Генерал? – повторил Роджерс, и Брок не хотел бы оказаться не месте человека, с которым Капитан Америка взял такой тон. - Капитан, - то, как ответил Росс, вложив в короткое, по сути, слово, все возможные оттенки недовольства, отрезвило Брока. Даже возбуждение растаяло, как снег по весне – без следа. Похоже, у Кэпа намечались (или были?) серьезные терки с Россом, а это было как угодно, но не хорошо. – Мне показалось, пришло время вернуться к нашему разговору о механизмах регулирования работы вашей команды. - Вот как, - обронил Рождерс. – А мне казалось, что мы все выяснили еще перед последней битвой за Нью-Йорк. - Капитан, вы должны понимать, что обстоятельства… - Пока я понимаю лишь одно, - перебил Росса Кэп, - что все вопросы были урегулированы два с половиной месяца назад. С тех пор не возникло ни единого прецедента, позволившего бы вам снова поднять эту тему. Мстители справляются с поставленными задачами. Как моя команда, так и команда Старка, насколько я могу судить. - Вот именно, - в голосе Росса прорезалось едва сдерживаемое раздражение, и Броку тут же захотелось врезать по его холеной морде. – Насколько ВЫ можете судить, капитан Роджерс. Речь даже не о том, что судить, в принципе, не в вашей компетенции… - А о чем же тогда речь, генерал? Мне казалось, мы ясно дали понять, на каких условиях примем и будем и дальше принимать удар на себя. До сего момента эти договоренности соблюдались. - Еще одно слово, капитан, и у меня возникнет подозрение в вашей нелояльности. Брок подавил желание хлопнуть ладонью по лицу – ничего глупее и опаснее для своей задницы тот сказать не мог. Разве что, зацепить Барнса, обвинив его во всех смертных грехах. Роджерс не подкачал: - Моей лояльности чему, генерал Росс? – холодно спросил он, и Броку, несмотря на то, что он спал с этим человеком в одной постели, стало не по себе. – Или, правильнее спросить – кому? Росс, видимо, попытался включить задний ход, но Кэп предсказуемо закусил удила: - Я всегда был, остаюсь и буду предан своей стране, генерал, - отчеканил он. – Это мой единственный принцип. Благо Америки не подразумевает лояльность конкретным лицам, стоящим у руля. Простите мою прямоту, но людей и даже законы можно сменить, если они перестают отвечать требованиям времени. Так ушел в небытие расизм, например. Но общечеловеческие понятия о свободе и равенстве останутся неизменными. Именно их я защищал и буду защищать до конца. Безопасность простых людей… - И кто будет решать, что людям угрожает опасность, вы? – буквально прошипел Росс. - Мы вернулись к обсуждению заковианского прецедента? – Брок почти увидел, как Роджерс изогнул бровь. – Мне казалось, мы исчерпали этот вопрос. - Вам казалось. Вот как. Что ж, - Росс деланно вздохнул. – Не смею вас задерживать. Вижу, вам недостает гибкости в подобных вопросах, капитан Роджерс. Не смею вас задерживать. Брок услышал все, что хотел. И теперь его грызло что-то отдаленно похожее на совесть. Пока он яростно дрочил, мечтая о заднице Кэпа, и крыл ее владельца последними словами, он чуть не упустил момент, когда этой самой заднице начала угрожать опасность. Брок - не Кэп. Росс еще не знает, во что ввязывается. С этими невеселыми мыслями Рамлоу бесшумно покинул свой наблюдательный пункт. Возбуждение и недовольство жизнью как рукой сняло – и на том спасибо. Слово Роджерс держать умел, а потому Брок направился прямиком домой: в холодильнике было хоть шаром покати. Ему нужен был довольный жизнью любовник, а не голодный и злой Капитан Америка. Придется заглянуть в магазин, прежде чем затевать неприятный во всех отношениях разговор. Он жарил куриные наггетсы и одним глазом поглядывал на воду для макарон. На кухне они дежурили по очереди и, по-хорошему, сейчас была очередь Кэпа. Но в эти несколько недель, что они играли в прятки, все настолько запуталось и вышло из привычной колеи, что Брок, смирившись, принялся нарезать овощи для салата. Готовить он любил только для тех двоих, которых привык видеть в этой квартире постоянно. Для всех остальных, включая себя и ребят из СТРАЙКа, он редко напрягался. Легче было заказать доставку, чем стоять два часа у плиты только затем, чтобы набить брюхо. Барнс ел так же, как трахался: жадно, получая удовольствие от каждого куска хорошо прожаренного мяса, от каждой ложки соуса. Он ел много и с удовольствием. Предпочитал что-то вкусное, но простое. Изыски вроде устриц оставляли его равнодушным. Кэп воспринимал пищу как необходимое горючее для своего мощного тела. Ел много и никогда не жаловался, если пища была однообразной или пресной. Готовил охотно, но без азарта и вдохновения. Сам Брок любил экспериментировать. И в постели, и на кухне. С соусами, салатами, способами обжарки, тушения и запекания мяса. Вот и сейчас к довольно простым наггетсам и макаронам он готовил кисло-сладкий соус. Когда хлопнула дверь, он как раз аккуратно добавлял крахмал, уже приготовив все, что нужно для того, чтобы процедить соус. В прихожей привычно звякнул щит, прислоняемый к стене, послышался шорох снимаемой обуви (Барнс лез драться, если кто-то забывал разуться). Сердце у Брока зачастило, как сумасшедшее – сказывалось тоскливое напряжение последних недель, но он заставил себя вернуться к готовке. Если Роджерс решился прийти сегодня, вернуться домой, то вряд ли сбежит с порога. Скрипнула дверь в их общую спальню, потом едва слышные шаги (при всей своей комплекции и Кэп, и Барнс двигались бесшумно, как кошки) удалились в сторону ванной, и Брок длинно выдохнул: ночевать он сегодня будет не один. Наконец зашумела вода, соус окончательно загустел и Брок перелил его в глубокую мисочку, которую откуда-то приволок Барнс, оказавшийся из них троих самым хозяйственным. Кто бы мог подумать тогда, пару лет назад, что Брок вот так будет ждать Капитана Америку на кухне, размышляя, догадается ли тот не надевать на себя ничего, кроме полотенца, или нет? Что будет ждать Барнса как мессию, потому что, оказывается, тот единственный умеет обращаться и с Кэпом, и с самим Броком одновременно, а сами они не могут ни черта, даже поговорить нормально. - Вкусно пахнет, - Роджерс подкрался как всегда – абсолютно бесшумно, и задумавшийся Брок вздрогнул всем телом. – Прости, не хотел пугать. - Если настанет тот замечательный миг, когда я тебя испугаюсь, можешь отправить меня на пенсию, - Рамлоу разложил по тарелкам нехитрый ужин и обернулся. Роджерс… Стив стоял на пороге кухни в одних тонких домашних брюках и едва не переминался с ноги на ногу. – Садись жрать, Кэп. Барнс с меня три шкуры сдерет, если увидит, как ты исхудал. А он увидит, - Брок нес чушь, разглядывая действительно спавшего с лица любовника, едва удерживаясь от того, чтобы вжать его в стену и сделать с ним что-то ужасное: например, запустить руку под тонкую ткань и убедиться, что самая шикарная задница Америки не пострадала от глупости ее хозяина. Кэп отодвинул стул и сел, глядя куда угодно, только не на Брока. Ели молча. Рамлоу разглядывал Роджерса, подспудно пытаясь отыскать в нем какие-то намеки, причины его странного поведения. И не находил. - Заебало, - наконец произнес он вслух, отправив в рот последний кусок курицы. - Язык, - по привычке одернул его Кэп, но как-то без огонька. - Что происходит, Роджерс? – не стал развивать тему запрета сквернословия Брок. – Почему ты… - Дел по горло. Прости. Брок вздохнул и, откинувшись на стуле, принялся орудовать зубочисткой. - Больше, чем до отъезда Барнса? Таких важных, что ты даже на спарринги не являлся, чтобы рожу мою не видеть? Чем не угодил, скажешь? Или ты меня только для Барнса держишь? Сам по себе… - Ты говоришь глупости, Брок. - Брок, значит. И даже «ты». Занятно. - Слушай… - Это ты послушай, Кэп. Я человек с понятием, скажешь: отвали, Брок, надоел, - и я отвалю. Предварительно дам в морду, но насильно мил не будешь. - Погоди… - Чего ты морду от меня воротишь? - Брок. - Словно я - пустое место. - Рамлоу. - Я руки по локоть сдрочил, ты понимаешь это? Не все могут узлом завязать, как ты, Роджерс. Я трахаться хочу, ясно? Спать в одной постели с тем, кого привык считать своим любовником. Или хотя бы честно получить от ворот поворот, а не ловить тебя по всему ЩИТу, чтобы лишний раз в глаза посмотреть. - Я не собираюсь рвать с тобой отношения, - возмутился Кэп и, чуть порозовев, отвел глаза. – Просто Баки… он там один, понимаешь? - И как ему поможет мой спермотоксикоз, позволь поинтересоваться? - Это… неправильно. Мы… вместе, понимаешь? Послушай, я не силен в таких вещах, просто давай дождемся Баки? Броку очень хотелось побиться головой о столешницу. Потому что надо же было на старости лет связаться с таким честным до мозга костей ослом, как Стивен Грант Роджерс. - Баки, - Брок интонацией выделил имя, - взял с меня слово, что мы вплотную займемся друг другом в его отсутствие. Но он забыл предупредить, что для того, чтобы трахнуть, тебя сначала нужно будет поймать. Блядь, да у меня чуть крышу не снесло. Закрываю глаза и вижу твою жопу. Гладкую, крепкую. Как же я хочу тебя трахнуть, ты бы знал! Уткнуть мордой в подушку и драть, пока вся дурь из тебя не вылетит к чертям собачьим. Роджерс вдруг густо покраснел, пошел пятнами, а взгляд у него стал пьяный и шалый, темный, тяжелый. Губы сделались по-блядски пухлыми, так и хотелось растянуть их вокруг члена. - Мою… жопу? Ты… - Да. Хочу натянуть тебя. По самые гланды. Иметь, трахать, драть. Еще как мне сказать, чтобы ты понял? Я знаю, что ты всегда такой весь ведущий, только сверху и все такое, но помечтать-то я могу? - Нет. Брока будто мордой в дерьмо ткнули этим «нет». - Вот как. Даже и помечтать нельзя. Роджерс стал совсем пунцовым, но твердо взглянул на Брока. - «Нет» - это, ну… я не всегда сверху. Мне не принципиально. Просто Баки не очень любит – так. Я даже удивился, что с тобой он с удовольствием меняется. У Брока затряслись руки, как у паралитика какого-то. Он рывком поднялся, обошел стол, собрал посуду и скомандовал: - В спальню. Пока я не сделал с тобой чего-нибудь прямо здесь, используя вместо смазки оливковое масло. Кэп молча поднялся и дернул его на себя, вжался всем телом, твердым, горячим, и Брока повело моментально. Ему вдруг стало все равно – как, лишь бы трахнуться наконец. Они, казалось, сосчитали все углы, пока, непрерывно целуясь, не оказались в спальне. Все-таки лидерские замашки Кэпа никуда не делись: он содрал с Брока футболку, вытряхнул его из штанов и белья, по-хозяйски огладил задницу, практически трахая в живот. - Соскучился, - прохрипел Брок. – Ты дурак, Кэп. Я не в том возрасте, чтобы дрочить в душе. - И я. Просто… а, к черту! Кровать скрипнула, но выдержала, когда на нее завалились два тяжеленных мужика. Эта кровать и не такое видала: обычно этих мужиков было трое. Брок как в бреду развел колени, забыв, что собирался вытрахать из Кэпа всю дурь, но вот беда – сам Кэп не забывал никогда и ничего. Коротко мазнув губами по груди, он подхватил Брока под бедра и вобрал его член в рот сразу, до конца, жадно застонал, глянул снизу вверх, облизал яйца и, когда тот уже готов был кончить от такого напора, отстранился. Порылся в тумбочке, хмыкнул при виде изрядно опустевшего баллона со смазкой и улегся на живот, призывно прогнувшись в пояснице. У Брока в глазах потемнело от желания. От жажды обладать, присвоить. От доверчивой простоты, с которой Стив предлагал себя. От взгляда, который он бросил на него через плечо. - Я… - чуть нерешительно выговорил Стив, - Баки говорил, что я его как тисками зажимаю. Что оторвать могу ненароком. Думаю, он преувеличивает, но… Брок хрипло застонал, развел идеальные длинные ноги и, широко раздвинув половинки великолепной задницы, прильнул губами к туго сжатым мышцам. Стив закричал, дернул бедрами, уткнулся запылавшим лицом в подушку и больше ничего не сказал. Счел, видимо, что его дело – предупредить. Это было безумием. Голова впервые за последние недели была пустой и легкой, тело прошивало возбуждением как током, и Брок лизал, целовал, толкался языком в столь щедро предложенное с жадностью шестилетки, дорвавшегося до целого торта. Стив стонал, вскидывал бедра, сжимал член у основания, будто боялся кончить раньше времени только от того, как в него толкается язык Брока. Неглубоко и быстро, жадно обводит по кругу и снова щекочет вход, делая его мягким, разлизанным, податливым. Хотелось сорваться. Смазать член и въехать в этот шикарный зад по самые яйца одним рывком, схватить за короткие светлые волосы, выгнуть дугой и трахнуть, грубо, быстро и жадно. Отомстить за три недели кошмаров, за страх потерять. И в то же время хотелось ласкать, вырывая хрипы, заставить скулить, как заставляли его самого, а потом взять – нежно, покрывая поцелуями гладкие плечи, медленно, правильно, идеально. А потом еще раз. И еще. А потом утром – расслабленного, податливого, сонного. Господи, как же Брок любил его. Себе можно было признаться. И Стива любил, и Баки. Считал телячьи нежности не стоящей внимания чепухой, а вот теперь сам влип в этих двоих, как муха в паутину. Старый дурак. Но счастливый, чего уж там! Стив действительно был обжигающе тугим. Если бы Брок не знал подробностей, он бы подумал, что его любовник - девственник. Но то, как тот приподнимал бедра навстречу, глуша отчаянные, просящие стоны подушкой, говорило о том, что нет, это было не впервые. Для Стива – нет. - Ты охренительный, - прохрипел Брок, протискиваясь внутрь. – Блядь, ты лучшее, что могло со мной случиться. Ты и Барнс. Стив вместо ответа подался навстречу, дополняя его движение, обхватывая, сжимаяя в себе туго, правильно, идеально. - Давай, - выдохнул Стив, приподнимаясь на локтях. – Хочу тебя. От этих простых, по сути, слов, у Брока вконец отказали тормоза. Он сорвался. Упал сверху, укусил за плечо - и дал. Так дал, что едва не потерялся во всем этом: в жадных толчках в горячее, тугое нутро, в собственном рыке и стонах Стива, в облегчении, которое ощущал: он нужен. Стив его. Он не один. Он важен. Ему умопомрачительно хорошо, и нервотрепка последних недель стоила того. Оргазм вынес его напрочь. Он только убедился, что Стиву тоже хорошо, и растворился, распался на части. Упал сверху, целуя шею и плечи, шепча глупости и ругая себя за это. Постарел. Стал сентиментальным. Влюбился, это можно было смело признать. Потом целовал долго и жадно и снова брал, глядя прямо в глаза, брал так, будто у него вот-вот отнимут это все и он проснется в пустой постели с болезненным стояком. *** Брок берет свое снова и снова, будто помечая, утверждая права. Стив лишь подается навстречу, послушно гнется, сжимает в себе, чуть стыдливо прикрывая глаза. В относительно пассивной роли он совсем другой: ласковый, расслабленный, позволяющий себя любить. Брок не слышит и не видит ничего, кроме пушистых ресниц и приоткрытых губ, не чувствует ничего, кроме тугого жара и нежности. А потому прижавшееся со спины тело вызывает недоумение. - Хорошие мальчики, - мурлычет вернувшийся в самый разгар налаживания отношений Баки, - я тоже соскучился. Стив со стоном тянется к нему, и Баки, смеясь, целует его, шепчет что-то, пока его член не оказывается у Стива во рту. Брока ужасно заводит этот вид: растянутые розовые губы и крепкий член, исчезающий между ними. Барнс, загоревший до черноты, стонет сквозь зубы, подает бедрами и прикрывает глаза. Все дома. Всё хорошо. Под утро они, наконец, выдохлись. Все, даже Барнс. Особенно досталось Стиву, но он стойко удовлетворял потребность в себе, чувствуя, видимо, отголосок вины за вынужденный целибат своих любовников. - Молодец, командир, - сонно прошептал Барнс Броку на ухо перед тем, как уснуть, закинув тяжеленное колено Стиву на живот, - справился с домашним заданием. Боялся, что вернусь и буду вас по углам отлавливать, - он сладко зевнул. - Вот что значит верно проведенный инструктаж. Брок едва сдержал нервный смех и грязные ругательства, а потом вдруг вспомнил, что ему пытался втолковать Барнс перед отъездом: «Стив, несмотря на внешнюю уверенность в себе, очень стеснительный. Тебе стоит быть с ним терпеливым. Обещай мне». Вот оно, то ебучее слово на букву «с». Стеснительный. Стивен, мать его, стеснительный Роджерс. Охуеть. Решив, что за свое терпение он точно заслужил памятник в полный рост хотя бы из бронзы, Брок засыпает, тесно прижавшись ко второй по замечательности заднице в мире. Ему хорошо. Он на своем месте.