***
Предложенное жильё и впрямь напоминало подсобку. Маленькая комнатушка в подвале жилого дома с окошком-амбразурой под потолком, заваленная наполовину коробками, тюками, перемотанными скотчем, хозяйственным инвентарём и комплектом летней резины. Вторую половину занимал продавленный диванчик, на котором покоилась стопка байковых одеял и хлипкая подушка. Плюс видавший виды, но ещё крепкий столик с электрочайником, микроволновкой и нехитрым набором посуды. И здесь было тепло... – Ну вот, располагайся, – Борис Иванович (так звали благодетеля) пропустил работника-найдёныша внутрь. – Вода там, – он махнул рукой куда-то в сторону уходящего вдаль подвала, – пойдёшь вдоль трубы, найдёшь краник. Сырую не пей, а так – вполне пригодна. Ах да, – спохватился мужчина, – ты же, наверно, голоден. Покопавшись в одном из ящиков, он извлёк банку тушёнки, две пачки «Роллтона» и стеклянную ёмкость с остатками чёрного порошка: «О, даже кофе остался…» – Давай, отмерзай, – лёгкий тычок в плечи придал движение застывшему Эрику, – ужинай и спать ложись. В шесть приеду за тобой, студент. Сытый, умытый, отогревшийся Эрик блаженно вытянулся на узеньком лежбище, укутавшись во все имевшиеся одеяла. Ему всё не верилось, что он в тепле и безопасности и даже имеет шанс на скорое возвращение домой. Как мало, оказывается, человеку надо для счастья. Три дня назад он, студент третьего курса питерской консерватории, прибыл в белорусскую столицу для участия в маленьком, но достаточно престижном конкурсе молодых исполнителей, который хоть и не выиграл, но заявил о себе вполне достойно, удостоившись диплома. А по дороге на вокзал, видимо, в метро с ним и приключился этот, по житейским меркам банальный, но приведший к таким вот форс-мажорным обстоятельствам конфуз – кошелёк со всеми деньгами и – главное! – обратным билетом до Питера, бесследно испарился то ли по собственному ротозейству, то ли мыкнутый злонамеренной рукой. Так или иначе, последствия были катастрофичными. Один в чужой стране, без денег, без знакомых. Он даже контактами распорядителей конкурса не озаботился разжиться за ненадобностью, как тогда казалось. Впрочем, и в родном городе ему не к кому было обратиться за помощью. Родителей, погибших в ДТП совсем молодыми, когда Эрик насчитывал пару месяцев отроду, заменила бабушка – чудесная, любящая, мудрая, – посвятившая всю себя воспитанию внука. Но три года назад и её не стало. Девушка, которую он видел своей суженой и готов был предложить руку и сердце, буквально накануне отъезда огорошила заявлением, что нищие студенты не её формат, и укатила с неким «папиком» в Акапулько. Единственный друг – сокурсник, собутыльник и сожитель, в смысле, квартирант – нынче занимался тем же, чем и Эрик сегодня. Только на улицах богатой и благополучной Германии, ублажая зажиточных бюргеров звуками своей скрипки и раскручивая их на рождественскую благотворительность в пользу бедных молодых музыкантов, то бишь в свою собственную. Так что, не врал Эрик Борису Ивановичу – некому было звонить, никому не было до него дела. И осознание этого стало неожиданно самым страшным и пугающим фактом из всех свалившихся на него испытаний. Гордый, чересчур независимый, замкнутый Эрик тяжело сходился с людьми, но прежде не считал это особым недостатком. И лишь сейчас, уже на грани сознания, отчаянно стремящегося утонуть в желанно-сладком омуте сна, мелькнула ужиком непривычная и пока не до конца продуманная мысль – что-то не так в его жизни. Что-то очень…***
Ёлочный базар представлял собой отгороженный пятачок с краю небольшой площади, по периметру которой расположились несколько магазинов, сберкасса, почта и остановка общественного транспорта. Место явно было проходным и людным. Но в полседьмого утра, звенящего от мороза и по-декабрьски непроглядно-тёмного, здесь пока не было ни души. Лишь редкие вспыхивающие окна соседних домов позволяли догадываться, что новый день всё-таки на подходе. – Значит, так, – пыхтел Борис Иванович, помогая Эрику вытаскивать из грузовичка пушистые, колючие символы Нового года, – сложного ничего нет. Вот эти, – он указал на самую низкорослую группу у правого борта ограждения, – продаёшь по десять рублей. Те, что повыше, – рука метнулась влево, – по двадцать. Ну, и самые высокие – по тридцать, соответственно. Топор в руках держал? Слегка подрастерявшийся Эрик кивнул автоматически, хотя, конечно, в жизни не имел дела с предметом, что протягивал ему работодатель. Тот хмыкнул понимающе, видно, верно истолковав выражение его лица. – Ладно, обучишься в процессе. Держи. Инструктаж продолжался целый час. – Спеленать ёлку сумеешь? Да не кивай ты, как болванчик. Смотри сюда. Короткопалые широкие ладони быстро и сноровисто умотали бечевой непокорные ветви, делая из разлапистого дерева аккуратную сосульку. – На, музыкант, репетируй пока, – в руки Эрика сунули пресловутую ёлку и моток шпагата. Напоследок Иваныч извлёк из багажника собственного авто пару валенок сорок пятого размера и сильно потрёпанный, но ещё крепкий кожух. – Надевай, – хмуро приказал он, окидывая неодобрительным взглядом тощую фигуру в фанаберистой курточке и пижонских кроссовках, – а то уже на привидение похож, такой же бледный и дрожащий. Благодарный Эрик не стал противиться, втиснув ноги прямо в кедах и с удовольствием погружаясь в мохнатую, обнадёживающе толстую внутренность тулупа, пусть пропахшую табаком и кисловатым ароматом перегара, но зато дарующую драгоценное тепло и неожиданное чувство защищённости, словно облачившись в эту своеобразную униформу, он приобщился некоему клану, гарантировавшему его членам покровительство, награду и светлое будущее. Гаркнув на прощание «Удачи!», хозяин отчалил. Эрик стал потихоньку осваиваться в новом месте и готовиться к трудовому подвигу. Светало. Площадка вокруг постепенно оживала, превращаясь в самостийный рынок. Часам к девяти подтянулись бабули с соленьями-вареньями собственного производства. Двое горластых парней развернули витрину с бижутерией и именными ложечками. Рядом бойкая тётенька раскладывала ассортимент хозяйственных мелочей – от пакетов до веников. Прямо возле ёлочного базара расположился прилавок с мишурой, игрушками, бенгальскими огнями и прочими новогодними прибамбасами под управлением особы, упакованной в длинный объёмный пуховик и шапку-ушанку алого цвета. Крупной вязки шарф, как удав, кольцами обвивал её шею, скрывая пол-лица, не позволяя определить возраст владелицы. Но, судя по шустрым и уверенным жестам, несмотря на сковывающую движения одежду, особа была, скорее всего, молода. И через минуту с любопытством поглядывавший в её сторону Эрик в этом убедился. – Привет, – голубые глаза, опушённые тёмно-русыми ресницами, весело блеснули в прорези между ушанкой и полосатым удавом. – Ты новенький? Вместо Петровича? Меня Любой зовут. Рука в мохнатой варежке оттянула вниз шарф-полумаску, открывая вполне миловидное девичье личико. Вздёрнутый нос, пухлые губки, чуть заметная россыпь веснушек на румяных щёчках. Не красотка, но девять из десяти назовут симпатичной. – А я Эрик. Светлые бровки недоуменно сдвинулись. – Эрик? Это от какого же уменьшительное? – Эрнест, – каждый раз, произнося своё полное имя, он смущался, словно признаваясь в принадлежности к царской династии. – Мама Хемингуэя перечитала, – привычно добавил некогда выдуманное оправдание. – Эрне-е-ест, – почти нараспев протянула Люба. – Красиво. У меня ещё ни одного знакомого Эрнеста не было. Разговорились. Эрик, стараясь не очень сгущать краски, поведал о приключившемся с ним несчастье и неожиданной встрече в переходе. Девушка всплеснула руками. – Так ты скрипач! – и не совсем логично закончила: – Кофе хочешь? Кофе хотелось до одури. Любаня оказалась студенткой-заочницей местного института культуры, будущим хормейстером, руководителем народных коллективов. Подрабатывала вокалисткой в кавер-бэнде. Но в нынешний кризисный год большинство представителей индустрии развлечений прозябали без ангажементов, вот и пришлось согласиться на этот нехитрый, но не самый приятный способ разжиться деньгами – торговать ёлочными игрушками. Всё-таки для хрупкой девушки восемь часов на морозе – то ещё испытание. Но пока она справлялась. Слушая её, Эрик заряжался позитивом. Его хрупкой барышней точно не назовёшь, и питерский климат почище белорусского будет. Он выдержит. В десять утра новоявленный торговец продал свою первую ёлку и даже упаковал её почти грамотно. А к полудню на площади стало и вовсе многолюдно.***
– Эй, мужик, – грубый окрик оторвал Эрика от попыток укротить одну особо непокорную представительницу семейства хвойных, превратив её в нечто, пригодное к транспортировке. Он даже не сразу соотнёс обращение с собой – какой из него мужик? – но на всякий случай оглянулся. Красномордый парень, на вид чуть старше его, но превосходящий как минимум вдвое в весовой категории, нехорошим взглядом обозревал ёлочное богатство. Характерный блеск в глазах и запах алкоголя недвусмысленно намекали на возможную опасность. Клиент настроен был воинственно. – Чё это у тебя цена одна, а ёлки разные? – он ткнул пальцем в группу самых маленьких, по десять рублей, ёлочек. – Ну, природа не автомат, не штампует одинаковых образцов, – миролюбиво усмехнулся Эрик, – но эти деревца все примерно… – Ты мне мозги не компостируй, – рявкнул молодец, сжимая пудовые кулаки. – Я хочу ёлку самую красивую и подешевле. Для моей девушки. А она у меня ой какая привередливая. – Что ж вы на девушке экономите? – неосторожно брякнул продавец и понял, что сейчас ответит за каждое слово. –Чаво-о-о?! – пальцы-сардельки сгребли воротник поношенного тулупа, а приобретшая свекольный оттенок физиономия оказалась в непосредственной близости. – Молодой человек, – звонкий голосок ворвался в сознание порядком струхнувшего Эрика, – а давайте я для вас ёлочку выберу? Любаша, положив освобождённые от варежки тонкие пальчики на внушительный кулак дебошира, улыбалась кокетливо и ласково в замутнённые злобой глаза. – Я сама, знаете, та ещё привереда. Отцепив вспыльчивого покупателя от застывшего столбом Эрика, она потянула красномордого к объектам спора. Быстро переворошив несколько образцов, вытащила из гущи один. – Вот, – она уверено протянула сбитому с толку её напором парню зелёную красавицу, – то, что надо. Взгляните, веточки какие ровные и пушистые, украшать одно удовольствие будет. Кстати, не желаете ли и шариков прикупить новых? В комплект к подарку, так сказать. Мы, девушки, жуть как любим, когда наши просьбы не просто выполняют, но и дополняют маленькой, но милой инициативой от себя. Пойдёмте, я подберу вам самые-самые красивые игрушки и совсем дёшево. Любочка тараторила, не переставая, вцепившись в рукав покупателя и увлекая к своему прилавку. Под этим неумолчным воркованием и умильным блеском голубых глаз парень окончательно сдулся, теряя свой боевой задор. – Ладно, упакуй, – бросил он через плечо оглушённому этим фейерверком продавцу ёлок, и проследовал к соседнему столику. Инцидент был благополучно исчерпан. – Уф-ф, не связывайся с такими, помалкивай, – просвещала девушка, наливая Эрику остатки кофе. – Что с пьяных возьмёшь? Да и вообще, народ нынче нервный, озлобленный. Не обращай внимания. Ах, чёрт, завтра побольше термос возьму. Тот согласно кивал, прихлёбывая уже почти остывший напиток. Похоже, ему предстоит ещё многому научиться, чтобы прожить эти десять дней в ожидании светлого мига возвращения домой.***
– Юноша, у вас ёлки свежие? На третий день Эрик уже – уже! – перестал дивиться немыслимости претензий покупателей. – А какие ещё бывают? – оторопело поинтересовался он, разглядывая крошечную старушенцию в допотопном пальто и с таким же престарелым мопсом, хрипящим на поводке. – Ну, откуда я знаю? – женщина чопорно поджала губы. – Может, вы их неделю назад срубили, и хвоя с них вот-вот посыплется, до праздника не достоит. – Что вы, мадам, – Эрик прочувствованно прижал руку к груди. Разговаривать с дамами в возрасте он умел безукоризненно – спасибо бабушке. – Это самые свежие и самые лучшие ёлки в этом городе. Я гарантирую вам наслаждение каждой иголочкой вплоть до самого старого Нового года. Люба беззвучно смеялась, стреляя в их сторону озорными глазами. – Откуда ты набрался таких высокопарных выражений? – Меня бабуля растила, – охотно пояснил Эрик, – и манер требовала самых безупречных. Они опять пили кофе с принесёнными Любашей бутербродами. Та, не спрашивая, со второго дня наладила для нового коллеги дополнительное питание. И Эрик не стал ломаться, благодарный за заботу. – Она сама из театральной среды, и подружки сплошь были балерины-актрисы. Каждый их визит, как урок великосветского этикета. Так что, у меня и выбора не было, – он усмехнулся и погрустнел. – Я очень любил бабушку. Люба сочувственно погладила его по плечу. Они болтали каждую свободную минутку, словно торопясь рассказать о себе как можно больше за эти неумолимо тающие дни уходящего года. Музыка была связующей, но отнюдь не единственной темой. Эрик, молчун и интроверт по природе, поражался сам себе. С Любашей он мог говорить часами, во всём находя общий язык, понимание и желание продолжать это общение снова и снова. Уже во второй вечер молодой человек поймал себя на мысли, что думает не о волоокой Карине, греющейся сейчас где-то под жарким тропическим солнцем, а о ясноглазой белорусочке, что неожиданно заслонила в его сознании образ утончённой и изнеженной красотки, в которую он мнил себя влюблённым целых полгода. Значит, не любовь то была, и надо благодарить бога, что красотка сама бросила его. Зачем та вообще в своё время приняла ухаживания и даже позволила Эрику считать себя её парнем, было неясно. Но этот вопрос был теперь из разряда не имеющих значения. Воспоминания о том, как самоотверженно Люба ринулась ему на помощь, приняв на себя агрессию и гнев подвыпившего покупателя, поила кофе, подсовывала домашние котлетки, неизменно вызывали улыбку, а на сердце становилось непривычно тепло и спокойно, он вновь обрёл кого-то, кому не безразличен в этом мире. Холодноватый и сдержанный в эмоциях, однажды уже принявший за любовь восхищение первой красавицей факультета, Эрик даже не подозревал, что влюбился. Но то, что он чувствовал, ему очень нравилось, и он почти с сожалением думал, что этому знакомству суждено продлиться всего лишь несколько дней. Первое января он встретит уже дома. Один.***
– Дяденька, дайте, пожалуйста, пару веточек. Мы хотим свой штаб украсить. Эрик опустился на корточки перед тремя пацанятами лет семи-восьми. Лица серьёзные, щёки румяные, в глазах отвага и вызов. – Штаб? И где же он? Мальчишки переглянулись, как партизаны на допросе. – Не бойтесь, я никому не скажу, – успокоил их продавец, пряча улыбку. – На чердаке, – махнул рукой куда-то в сторону один из юных штабистов. – Мы там от девчонок прячемся. Эрик услышал, как прыснула Люба. – От девчонок… Гм, ну понятно. Он быстро и ловко срубил несколько нижних веток у тридцатирублёвых ёлок (сам собой залюбовался – надо же, как наловчился, а ведь отродясь топор в руках не держал!) и торжественно вручил их радостно загомонившим пацанам. – С Новым годом! И девчонок позвать не забудьте. С ними веселее… – Ещё чего! – ребятня унеслась, на бегу выкрикивая «спасибо». – А Петрович лапник продавал, – в пространство поведала Люба. Эрик поморщился. – Да ну… На детях, что ли, наживаться? Он словил ласковый взгляд голубых глаз и улыбнулся сокрушённо. – Не выйдет из меня коммерсанта. Да и ладно. Мне бы только на билет заработать… Билет был куплен на шестой день. – Надеюсь, раньше времени не свинтишь? – подозрительно скривился Борис Иванович, вручая деньги. – Не свинчу, – Эрик старался не очень явно стрелять глазами в сторону фигуры в алой ушанке, маячившей слева, деловито склонившейся над собственным прилавком. – А, – проследив за очередным залпом, начальник хмыкнул с пониманием, – ну, смотри, я на тебя рассчитываю. До отъезда оставалось три дня. Каждое утро Любу привозил на работу высокий чернявый парень лет тридцати. Помогал выгружать столик, ящики с товаром; деловито и очень собственнически чмокал девушку в нос и отчаливал, чтобы вечером повторить ритуал в обратном порядке. – Это твой хозяин или… парень? – Эрик и сам не заметил ревнивых ноток, проскользнувших в голосе. – Хозяин? Ну, можно сказать, что и так, – Любаша почему-то предпочла игнорировать вторую часть вопроса, а он не решился настаивать. В конце концов, кто он ей? Но заноза в сердце осталась. Чернявый тоже не очень приветливо поглядывал каждый раз, когда девушка бодро выкрикивала «до завтра, Эрик», садясь в серебристый пикапчик. Но дальше сердитых взглядов дело не пошло. «Без шансов». Эрик тряхнул головой. Наверное, правильно, что он уезжает.***
– Ну что, студент, с Наступающим! – Борис Иванович потряс Эрику руку. – Спасибо, что выручил. – Что вы, – тот искренне ответил на рукопожатие, – это вам спасибо. Без вас я бы умер. – Ну-ну, не преувеличивай, – со смехом потрепал его по плечу только что ставший бывшим работодатель. – Но кошельки больше не теряй. Не всякий раз встретишь такого Деда Мороза, как я. А захочешь ещё ёлками поторговать – приезжай через год, возьму с дорогой душой. У тебя хорошо пошло. Это было правдой. Талант или везение, но Эрик распродал весь запас зелёных красавиц. Лишь одна, маленькая и невзрачная, с полуобломанными веточками и поредевшей хвоей, ещё валялась в углу огороженного базарчика так и не нашедшая своего покупателя и обречённая быть выкинутой на свалку, минуя стадию блестящей королевы новогодней ночи. – Ты прямо отсюда на вокзал? – Да, – Эрик кивнул за спину, – вещи и скрипка со мной. Поезд в 23.40. Подожду там. Было ещё только около шести вечера, но улицы практически обезлюдели. Народ, затарившись заранее, спешил к родным пенатам, заканчивал последние приготовления, заправлял салаты майонезом и полировал бокалы, в которых зашипит шампанское под перезвон курантов и речи президента. Новый год грозился наступить в ближайшие часы. Люба сегодня не работала. И Эрик чувствовал себя обманутым. Они не попрощались, он даже телефона у неё не взял. Каждый раз, бросая взгляд на пустующее место слева, он ощущал болезненный укол в сердце и обиду, смешанную с ревностью. Она же могла просто прийти, хотя бы для того, чтобы пожелать счастливого пути. Но нет… Видать, с тем, чернявым… Он больше никогда её не увидит. Чёрт, что ж так больно? – Ну, бывай, Эрнест, – крепкая пятерня вновь протянулась навстречу, – музицируй дальше. Может, когда-нибудь увижу тебя в телевизоре и буду хвастать – этот парень у меня ёлками торговал! – начальник довольно хихикнул над собственной шуткой. – А эта… Борис Иванович небрежно и криво воткнул оставшееся неприкаянным деревце в ближайший сугроб – результат Эриковых уборок территории. – Может, хоть бомжам пригодится. Шум мотора стих. Молодой человек со вздохом последний раз обвёл глазами маленький и почти безликий уголок Минска – таких тысячи по всем городам и весям бывшего СССР – но неожиданно ставший ему очень близким и почти родным. Как знать, может, когда-нибудь он вернётся сюда, просто чтобы вспомнить… – Эрик, слава богу! Я так боялась, что ты уже ушёл. Парень резко обернулся, боясь поверить. Люба. Именно такая, какой он представлял её, мысленно освобождая от громоздкого пуховика, нелепой ушанки, всех этих свитеров-шарфов-валенок. Худенькая и грациозная, в приталенном чёрном пальто, словно статуэтка на фоне белоснежных сугробов. Волосы, светло-русые, длинные, чуть вьющимися прядями рассыпаны по кашемировым плечам. Эрик много раз раздумывал, какая же причёска у Любаши, но так и не решился спросить. А в мечтах рисовалась толстая светлая коса. Угадал, значит. То ли неверный свет фонарей, как волшебный фильтр преобразил внешность девушки, то ли радость, безудержная и обжигающая, прокатившаяся от макушки до пяток сумасшедшими мурашками, исказила зрительное восприятие Эрика, но перед его глазах была сейчас невероятная, сказочная красавица, фея, сильфида, самая желанная и прекрасная женщина на свете. – Люба… – Я решила, что мы обязаны отпраздновать этот Новый год вместе, пусть даже так, на улице, – её взгляд сместился, вспыхивая радостью при виде криво притулившейся ёлки. – О боже, как чувствовала… Она проворно полезла в сумку, извлекая из неё блестящую мишуру и несколько глянцевых шариков. – У нас будет собственная ёлка! Что ещё нужно для праздника? Эрик в блаженной растерянности наблюдал, как она увивает гирляндами куцые веточки, навешивает немудрёные украшения. Из сумки возникли бутылка шампанского, нагло-оранжевые мандарины, шоколад… – Откроешь? Эрик очнулся. Пробка смачно хлопнула, выпустив на волю бурную пену. – Погоди, это ещё не всё, – Люба извлекла из недр своей бездонной сумки бенгальские огни, – наш маленький фейерверк. Глупо улыбаясь от невозможного, неожиданного, нежданного счастья, Эрик принял искрящую палочку. – Загадывай желание, – скомандовала Люба. И он произнёс то, что первое вспыхнуло в мыслях, то, что искренне и истово желал сейчас всем сердцем. – Поехали со мной в Питер. Над головой бабахнуло гулко и радостно, рассыпаясь тысячами звёзд разноцветного салюта. Кто-то начал досрочное празднование Нового года. Но ярче всяких звёзд сияли сейчас голубые глаза, оказавшиеся вдруг близко-близко. – Что, и на скрипке сыграешь? Эрик с трудом сглотнул, чуть не раздавив в руке стаканчик с шампанским. – Всё, что пожелаете, мадемуазель. Любаша на секунду задумалась. – «Грозу» Вивальди. – Будет тебе «Гроза»… Стрельба и сполохи разрывали чернильное небо, передавая эстафету следующим и следующим фейерверкам. – Люба, а этот… хозяин? – Брат, – девушка на миллиметр отодвинулась от целовавших её губ с откровенным нетерпением. – Прости, я немного интриговала. Конечно, целоваться на морозе не самое разумное решение, но иногда единственно верное и просто… жизненно необходимое.