Победитель

Кагеру сильнее натянул рукава длинного прокурорского пиджака на тонкие желтоватые пальцы, когда, повернувшись, увидел туфли-лодочки, пересекающие спокойную гладь каменных полов Собрания. С каждым приближающимся хлопком ровных квадратных каблуков о поверхность солнечного берилла он ощущал всё больший зуд неутолённого раздражения, раздражение жарко опаляло вены ускоряющимся током крови и кружило голову. Кагеру думал — и он, и Береника просто должны были возненавидеть друг друга с самого начала. С самого первого совместного дела. С самого первого раза, когда оказалось, что оба предпочитают приходить на работу за час до начала судебного заседания. Быть врагами — тоже своего рода судьба. Его народ верил линиям судьбы. Кагеру внимательно смотрел на туфли. Туфли пересекли длинный берилловый коридор судебной комнаты и остановились у адвокатского места — ровно напротив его стола, где он расположился, опираясь на белое дерево столешницы ладонями — только тогда Кагеру поднял взгляд и поймал ответное раздражение в глазах Береники. Кагеру позволил себе растянуть тонкие губы в ледяной улыбке формальной вежливости, хоть лёгкая дрожь пальцев и выдавала трепетную горячку:  — Как всегда пришла пораньше, Береника, потому что дома слишком пусто? — он протянул гласные так насмешливо-жалостливо, как мог, хрипловатый от волнения голос дрогнул, вызывая у Главного Обвинителя досаду на себя же. Кагеру поймал мрачную мысль, что это ему слишком пусто, в доме, что так не похож на настоящий дом, — вовсе не Беренике. К тому же каждый раз, когда он говорил с ней, отчего-то просыпался почти ушедший акцент родного языка, хрипловатые шипящие буквы, извиваясь, непослушно слетали с губ, прежде чем он успевал скорректировать голос. Это раздражало его ещё больше — до непозволительного, до горячей яростной пульсации в теле и контролировать себя было мучительно-невозможно. Кагеру думал — если бы дуэльные поединки всё ещё оставались легитимными на Плитах, он обязательно бы воспользовался возможностью. На какую-то секунду воображение его затмилось случайной картиной разгорячённого бледного тела и узких тонких ладоней, сжимающих колишемард¹; звуком предсмертного хриплого стона… Кагеру вынырнул из быстро мелькнувших дымчатых картин, когда моментально вспыхнувшая алыми пятнами щёк карьеристка-Береника откинула назад тёмные волосы — как и у самого Кагеру оттенка спелых тутовых ягод. Она сузила глаза, прикусила губу, собираясь с ответом. Её злость повисла в воздухе немым душным маревом. Кагеру чувствовал её, она собиралась на его коже щекочущими, и одновременно обжигающими прикосновениями. Все якты хорошо считывают чужие эмоции. Возможно, именно поэтому исполинские берилловые залы Собрания, полные гелиодорово-изумрудных² всполохов резных колонн, казались Обвинителю такими тесными — шлахты, как называли на его родине исконных горожан Плит, шумны и эмоциональны до безобразия. Особенно тесно было находиться в одном помещении с Береникой. Само её присутствие точно бы сжигало его невыносимым пламенем. Адвокат чувствовала то же самое — Кагеру знал это без слов, её ледяной жар опалял его едва ли не сильнее своих собственных чувств. Кагеру помнил — судьба быть врагами. Тейтмаш, на языке его народа. У этого слова сладковато-острый вкус, кружащий голову запах. Запах Береники. Береника нахмурилась, наморщила длинный прямой нос.  — Тебе повезло, что тебе позволили остаться на Плитах и дали хорошую должность, — резко отвернувшись, разорвав слишком долгий контакт взглядов, она с шумом хлопнула папкой с делом о стол. Невольно цепляясь взглядом за круглое бедро, обтянутое тканью чёрной юбки, изнывающий от неистового, сводящего с ума бешенства, Кагеру поправил душащий галстук и, оторвавшись от своего стола, сделал шаг по направлению к девушке, сложив руки на груди. Тонкие губы обнажили белый ряд зубов, когда его улыбка стала шире — о, он ожидал ответного выпада на тему его позорного бегства.  — Предсказуемость — неотделимое свойство хорошего бюрократа, — хмыкнул он вслух, презрительно поднимая тёмную тонкую бровь. Бледные полные щёки Береники покраснели ещё больше, девушка шагнула ему навстречу. Её потемневшие зелёные глаза сверкнули яростью из-под нахмуренных тёмных бровей.  — Остальным приходится работать, не всем довелось родиться в королевских семьях и бездельничать всю свою жизнь, — холодно продолжила она, задирая подбородок. — Возможно, какой-то достойный человек остался без заслуженного прокурорского кресла, чтобы беглый принц-белоручка мог чувствовать себя так же, как и всегда. Кагеру сжал челюсть, этот удар, в отличие от прошлого, пришёлся точно в цель — несмотря на то, что сама Береника тоже была далеко не простушкой. Мигом преодолев оставшееся малое расстояние, он надвинулся на девушку:  — А вот это, моя милая, — прошипел он, вскидывая руку и касаясь её плеча в неисполнимом, но от того не менее страстном желании придушить, — уже почти чревато судебным иском от моего лица. Дрожащее возбуждение в его голосе добавило в шипящий акцент исконно-яктовую мурлыкающую певучесть.  — Убери свои руки, — в том же тоне зашипела женщина, невольно приближаясь. Кагеру понимал, что она не желает сдаваться. Кагеру понимал, враги всегда похожи, как и друзья. Может быть, даже больше, чем друзья. — Это тоже уже почти чревато судебным иском, как ты понимаешь.  — Проклятая калтмаш, — с ненавистью выдохнул беглый принц, согревая своим дыханием её губы, почти чувствуя их влажность. Его тянуло ближе. Неосознанно он чуть втянул носом воздух, терпкий, сладкий, как тутовник. Много тутовых ягод росло в дикой степной Яктии. От Береники пахло домом, и сердце его сжалось в тоске.  — Готова поспорить, значение этого слова позволит мне выиграть наше дело, — торжествующе ухмыльнулась Береника и всё же подалась чуть назад, шагнула обратно к своему месту, словно, вопреки собственным словам, признавая его победу. Казалось, её податливость должна была утихомирить яростный раж Кагеру, но нет, напротив, маленький успех лишь раздразнил его, он шагнул ещё, и ещё, пока обтянутая узкой юбкой задница Береники не натолкнулась на дорогую белую столешницу. Она растерянно ахнула и упёрлась узкой ладонью в грудь своего вечного противника.  — Перед прошлым судебным разбирательством ты, помнится, тоже бахвалилась, — тихо сказал он, наклоняясь к самому её уху. Близость молочно-белой кожи кружила голову. Это было неправильно, но сладко. Кагеру думал смутить её — смутился сам.  — И это была бесчестная победа, Кагеру! — гневно воскликнула она, снова краснея, чуть отталкивая его, и сама подалась вперёд. Береника снова впилась взглядом в его чёрные глаза. — Мы оба знаем, как ты это сделал! То, что меня отстранили — твоя заслуга, ублюдок! Это было правдой. Но Кагеру прекрасно знал, что романтическая связь с подопечными является нарушением седьмого положения адвокатского кодекса, влекущим отстранение от тяжбы. Нет, он так же знал, что между Береникой и ныне казнённым за убийство местного аристократа нищим кхраатом не было ничего подобного, но умение быть предусмотрительным — национальная черта, выраженная в нём достаточно хорошо. Он лишь воспользовался слабостями врага до того, как грязный кхраат наложил в реальности свои чёрные руки на белокожий зад лучшего адвоката на верхней Плите. А если быть честным — его просто это раздражало. Он и сам толком не знал почему: наверное, из зависти от собственного одиночества, которое ни одна женщина на Плитах не смогла бы погасить. Да и к тому же, якты — иные, они отличаются от белокожих шлахтов, отличаются и от прочего населения. Кровь — не игрушка, и спать с кем попало Кагеру не мог себе позволить. Слишком опасно.  — Не могу не заметить, — усмехнулся он, не отрывая ответного взгляда, — что склочный характер и заурядная внешность отталкивают людей. Береника вспыхнула пуще прежнего. Кагеру знал — одиночество для неё больная тема и всегда при случае топтался по слабой точке противника, проходясь едва заметными намёками вскользь даже во время длинных сонных заседаний. Сонными, они, конечно, были для всех, кроме них двоих, в их длинных обвинительных и защитных тирадах и обмене документацией бушевала старая добрая воинская страсть.  — Довольно! Ты заплатишь за оскорбление, Кагеру! — от ненависти девушки жгло и тянуло так сильно, что ошеломлённый Обвинитель просто пропустил момент, когда она выхватила короткий кинжал из поясных ножен. Несмотря на устаканившуюся ситуацию военного положения с югом, обитатели Плит всё ещё имели привычку носить оружие, преимущественно холодное, и Береника не была исключением. Короткое лезвие, сверкнув в тусклом свете магических ламп, прижалось к его шее.  — Такое на моей родине карается смертью через кровную месть, глупая шлахти, — пробормотал он, не помня себя от ярости. Её грудь прижималась к нему и через одежду он ощущал жар её тела. Смешивающееся тяжёлое дыхание обоих дурманило сознание. Кто подался вперёд первым, Кагеру не понял, да и не до того было — ощущение влажного тепла поцелуя охватило его, концентрируя пламя неистовой ненависти в паху. Когда Прокурор, наконец, смог заставить себя оторваться, чтобы глотнуть воздуха, он усмехнулся, перехватывая её руку с кинжалом:  — Остаётся открытым вопрос, поцеловал ли тебя бы кто, если бы ты не угрожала ему оружием. На самом деле, ему потребовалось много усилий, чтобы сохранить маску хотя бы относительного спокойствия. Береника вздёрнула узкий подбородок — как она обычно и делала, когда считала, что козыри на её стороне. Её свободная ладонь опустилась ему на пах, заставив Обвинителя подавиться следующей фразой. Что ж, тело было не на его стороне, и победно ухмыльнувшаяся девушка провела пальцами по напряжённому стволу, ласково качнула головку сквозь ткань брюк. Кагеру едва сдержал тихий стон.  — Так ты хочешь меня, вот и донимаешь, — её голос прозвучал хриплым шёпотом ему на ухо. — Ты трус, Кагеру. Трус, как и всё твоё… племя.  — Это ты до меня домогаешься, глупая калтмаш, — сбивчиво пробормотал он, неосознанно притягивая её ближе к себе, вжимаясь в бедро. — За попытку… Она больно прикусила кожу на его шее. -…совратить Обвинителя, — тяжело продолжил Кагеру, прикрывая глаза от удовольствия и боли, — можно получить значительный… штраф. Почуяв, что Береника расслабилась и отвлеклась, он резко перехватил её руку с кинжалом и вывернул, разворачивая девушку к себе спиной.  — А за оскорбление моего народа, — с ненавистью прошептал Прокурор на едва прикрытое волосами аккуратное маленькое ушко, — можно поплатиться и жизнью. Гневно сопящая Береника дёрнулась, доставляя и без того возбуждённому Кагеру неудобства — вставшая плоть, упёршаяся меж её ягодиц, требовала внимания к себе, а лишние телодвижения женщины лишь раззадоривали ещё больше. Кагеру тщетно пытался игнорировать яркость влечения. Он знал, что удержать Беренику будет ему не по силам и, нагнув, прижал её к столу, в процессе борьбы всё же толкнувшись, не сдержавшись, в мягкую пышную задницу.  — Отпусти, проклятый бастард… — сдавленно пробормотала Береника, — я тебя прирежу, клянусь!  — Кто ещё кого прирежет, — зло хмыкнул Кагеру, безжалостно отнимая кинжал и затыкая его за ремень. В присутствии Береники всегда было сложно соображать, так ярость охватывала, туманила голову — и сейчас, смешанная с вожделением, усиленная стократ близостью молочно-белой кожи и волн распущенных волос, она действительно грозила перейти границы и излиться преступным деянием. И если не убийством, то изнасилованием. Кагеру с трудом собрал остаток рациональной разумности и нехотя выпустил девушку, напоследок, словно невзначай, пройдясь свободной рукой по привлекательному бедру. Как только он сделал шаг назад, Береника встрепенулась и, подскочив, обернулась. Её щёки пылали от унижения. Взъерошенная, раскрасневшаяся, с помятым коротким адвокатским пиджаком и съехавшей вверх юбкой, она подалась к нему и молча отвесила хлёсткую пощёчину. Некоторое время тяжело дыша и приходя в себя после краткого сражения, они соревновались, кто в ком прожжёт дыру быстрее — Кагеру первым отвёл взгляд, малодушно сделав вид, что отвлёкся на часы. Часы показывали, что до суда ещё сорок минут — и хорошо, что раньше, чем за десять минут до заседаний, Советники не приходят никогда. Голос разума в голове, конечно, твердил о необходимости отдать её оружие и забыть о нелепой стычке — если хоть кто-то из Совета узнает, что они вели себя здесь таким неуважительным к традициям образом, их обоих ждёт суровая кара, но вместо послушания логическим доводам, Кагеру чего-то молча ждал. И дождался: Береника вздёрнула брови, упёрлась пылающим взглядом в его ремень, скользнула чуть ниже, отвела взгляд, нервно облизала губы и протянула руку, хватая гарду с изящной вязью — Кагеру не успел разглядеть в суматохе как следует её содержание, но догадаться было не сложно — дочь Четвёртого Советника носила фамильное оружие. Вопреки голосу разума, Кагеру перехватил её руку. Она мазнула раздражённым взглядом по его лицу, остановилась на губах и потянулась вперёд — и в следующую же секунду они снова поцеловались. Кагеру запустил пальцы под её чёрный пиджак с алыми бортами и легонько сжал и без того торчащие под тонкой тканью рубашки соски. Береника распалённо выдохнула ему в губы и… …выхватив из ремня кинжал, торжествующе усмехнулась, прерывая поцелуй.  — Ты жалок, — дерзко вскинула она голову, сверкнув медной зеленью глаз, — готовься сегодня проиграть, Кагеру. Сунув кинжал в ножны, она насмешливо оскалилась ему в лицо. Рука Кагеру всё ещё оставалась на её груди, чем он не преминул воспользоваться, продолжая ласки — её взгляд тут же стал более растерянным, она издала едва слышный стон и подалась вперёд.  — Проиграть? Я? — он перехватил Беренику за талию и развернувшись, снова прижал её задом к столешнице. Но Прокурор рано праздновал победу, Береника высвободила жаждущий соития член из плена ткани и прошлась пальцами по всей длине. Кагеру тихо застонал.  — Клятая калтмаш, — пробормотал он в соблазнительные губы, греющие его своим жарким дыханием. Он чувствовал, что непременно пожалеет о содеянном, но всё равно не мог противиться притяжению — шлёпнув раскрытыми ладонями по мягкой округлости задницы, он вжался в неё разгорячённым членом, жадно целуя в губы. Язык Береники, влажный и скользкий, проник в его рот. Они целовались так, словно и здесь искали победы в извечном соперничестве. Кагеру задрал её юбку и, подхватив, усадил на стол. Послушно раздвинувшая ноги, она увлеклась выцеловыванием сложных узоров на его ключицах. Когда Кагеру, стащив с неё тонкие хлопковые трусы, вошёл в неё — резковато от несдержанности — Береника больно прихватила зубами кожу на его шее. Он собрал волосы на её затылке и едва ощутимо потянул:  — Ки ва тейт, — едва слышно прорычал он на аккуратное ушко, забывая в безумном порыве говорить на её языке. Первозданная дикость кружила голову, пьянила, сводила с ума, запах тутовых ягод забивался в нос и Кагеру едва соображал в этом тумане вожделения. Поздно было останавливать себя.  — Говори как нормальный слахт, — зашипела в ответ Береника, перехватывая его стянутые в хвост тёмные волосы и накручивая их на собственную руку. Она болезненно потянула волосы и впилась новым не то поцелуем, не то укусом в подставленную шею, и двинулась бёдрами, насаживаясь на член, чем выбила из головы бедного Прокурора остаток разумных мыслей — зарычав от кипучей страсти, он окончательно потерял голову, и быстрыми, сильными фрикциями принялся вдалбливаться в послушно раскрытое влажное и узкое лоно. Береника стонала всё громче, в какой-то момент она без сил опустилась на гладкую белую поверхность столешницы, сдаваясь на его милость — Кагеру усмехнулся, задирая выбившуюся белую рубашку, сквозь которую просвечивали тёмные горошины возбуждённых сосков, сжал её полную белую грудь и был вознаграждён очередным томным стоном. Сдёрнув её со стола, он развернул девушку к себе спиной и толкнул на стол, тщетно принуждая нагнуться в ту самую позу, в которой он видел её ещё минут десять назад. Ладонями он огладил округлость её задницы, поднялся выше, охватил грудь, сжимая и потягивая соски, хрипло зашептал на ухо, прерываясь на жадное вылизывание хрупких точёных хрящиков:  — Ты этого хотела, Береника? Я тебя шен-ки, пока ты не признаешь, моя маленькая калтмаш, что всегда будешь подо мной. Грубое значение незнакомого слова было достаточно очевидным, а потому Береника не переспросила, лишь злобно щёлкнула зубами, не поддаваясь на принуждение нагнуться. Кагеру чувствовал себя обезумевшим — в конце концов, если бы кто зашёл в зал, его карьере пришёл бы конец — но остановиться не мог, жадно целуя белую тонкую шею, ловя едва слышные постанывая и упираясь возбуждённым членом между обнажёнными ягодицами, которые лишь наполовину прикрывала чёрная юбка, вздёрнутая наверх. Береника сопротивлялась недолго, когда Кагеру снова вошёл в её разгорячённое лоно, она сама подалась вперёд, грудью касаясь столешницы. Он яростно вбивался в узость её вагины, выходя почти на полную длину и с силой шлёпаясь о пышность её задницы. Береника стонала очень сладко, эти протяжные вскрики лишь приближали пик его наслаждения. Он не заметил, как и сам начал издавать тихие стоны. Вскоре, почувствовав приближение оргазма, Кагеру вытащил член и, прижавшись к партнёрше, излился на её тело. *** Пока Береника приводила себя в порядок в ванной комнате «юридического» этажа, Кагеру растерянно смотрел на свои пальцы, на которых проступали кровавые руны. Руны цвета тутовых ягод, руны, которым суждено будет разрушить его жизнь — не тейтмаш, Кагеру наивно и жестоко ошибся, тело его, предательское тело, предательская кровь отомстила за позорное бегство рунами любовников. И так как вторая сторона не принадлежала кровью к его народам — односторонними рунами, страшное проклятье для любого якта — верная причина для того, чтобы не связываться с людьми иной крови. Потому что руны любовников — древняя, страшная магия, магия связывания, что работает сама собой, на тонких связях крови и подсознания, возникает лишь раз в жизни и запечатывает навсегда.  — Ох, милосердное Ки, как же так могло… — Кагеру в отчаянии опустил голову на опущенные руки. Дело он проиграл.