Необъяснимая связь

Вечер. Ржавая, Богом забытая железная дорога простилает свой путь на тысячи километров, непонятно где начинаясь и неизвестно где заканчиваясь. Казалось, она бесконечна. Бесконечна как космос, как человеческая глупость, как любовь. Равномерный стук колёс, отдающийся эхом в полнейшей тишине окружающего мира, действовал как успокоительное, приводя в умиротворение всё безумие, творившееся на этой планете. Уставшее за весь день солнце уже ложилось под тёплое одеяло горизонта, потихоньку скрываясь из виду. После его огненной шевелюры остались нежно-розовые и оранжевые разводы, очень хорошо сочетавшиеся с тёмно-синим фоном неба. Чёрные силуэты деревьев и построек проносились мимо, не давая возможности себя рассмотреть, как будто ускользали из-под взгляда грузного, почти пустого поезда, отправившегося в свой нелёгкий путь из столицы России в Санкт-Петербург. Кажется, расстояние небольшое, и на «Сапсане» его преодолеть намного быстрее, нежели на старом еле живом пассажирском корыте с прицепом, но спешить было не за чем, ни к чему и совершенно не нужно. Двое мужчин ехали в одном из последних купе по назначенному маршруту в полном молчании. Один из них — высокий и светловолосый сидел на нижней полке и бесстыже разглядывал своего соседа, который, в свою очередь, отрешённо смотрел куда-то далеко-далеко, за пределы реальности, расфокусировано устремляя взгляд вдаль. Иногда он украдкой поглядывал на человека напротив, и, встречаясь с ним глазами, быстро отворачивался от чисто-голубого света радужки, пытаясь найти что-нибудь занимательное в пейзаже за окном, снова погружался в себя. Этот круговорот повторяющихся действий любого бы свёл с ума, но только не их. Они не были в ссоре, не были чужими друг для друга или стеснялись заговорить. Нет, просто оба знали — так надо, поэтому не пытались прервать идеальной чистоты тишину. Каждый оставался сидеть на месте, наслаждаясь присутствием в этом тарахтящем вагоне. Но идиллия прервала своё существование. Послышался скрип давно неменяющейся выдвижной двери и по купе разнёсся эхом разбивающий всю ныне интимную атмосферу женский деловитый голос: — Чай? Кофе? Сладкое? — её далеко не модельные ноги еле закрывала короткая чёрная юбка, а спутанные локоны ярко-жёлтых волос были разбросаны по всей спине в совершенно хаотичном порядке. Она выглядела устало и неопрятно, но в голосе проскальзывала неприсущая такому виду бодрость. Короткой фразой один из мужчин попросил для них двоих чёрный чай без сахара. Его голос был так сладок, а улыбка так очаровательна, что щёки проводницы покрылись румянцем, и, пообещав выполнить всё как можно скорее, она удалилась. Через пять минут на столике стоял поднос, застеленный кружевной салфеткой, с двумя большими кружками, доверху наполненными кипятком. Получив слова благодарности, и, собственно, деньги, женщина, довольная своей работой, быстро удалилась, оставив соседей наедине друг с другом. Снова. Снова тишина и присущее ей спокойствие. Она как птица счастья безмолвно влетела в окно, демонстративно показывая своё золотое оперение, и разнесла по всему помещению волшебную атмосферу уюта и тепла. К стуку колёс прибавилось позвякивание старых кружек, кажется, бренчащих какую-то мелодию или передающих послание… Второй — скромный парень в очках и с лесом не уложенных волос на голове взял одну из чашек в руки, и, обжигая пальцы, приложил краешек стеклянного сосуда к губам. В ту же секунду его рот был согрет горячим напитком. На глаза невольно навернулись маленькие хрусталики слёз, а полость уже горела от боли, но, не смотря на это, опустошение стакана продолжилось. Сидящий напротив парень не мог оторваться от такого рода захватывающего зрелища: он глядел на своего спутника округлёнными глазами, редко моргая, и невольно сглатывал вмиг накопившуюся слюну. Прямо перед ним такой лохматый, домашний парень пил чай, часто обжигая язычок кипятком, что для него не становилось причиной закончить трапезу. Секунда – и тонкие пальцы мягко берут ручку нетронутой чашки, «случайно» проводя подушечками по чужой руке, от чего второго пробирает крупная дрожь, а на щеках выступает детский румянец. Соприкосновение длилось не больше секунды, но обе кисти почувствовали невыносимый жар. Теперь их роли поменялись: светловолосый отпивал глоток за глотком, а его сосед смотрел, смотрел и любовался, сам не зная чем, но он явно хотел наблюдать за этим действием столько, сколько будет возможно. В это время солнце совсем скрылось из виду, оставляя ключи от мира покровительнице волков, разбойников и романтиков — ночи. Её тёмная, украшенная звёздами вуаль бережно накрыла небосвод, а земля потемнела под тенью космоса и умиротворённо погрузилась в сон. Её пальцы щелчком зажгли золотой свет фонарей, а тепло рук создало ароматный ветер. Кажется, всё уснуло. Тащившийся из последних сил поезд стал двигаться ещё медленнее, проводница положила голову на нерешённую судоку, да и сама железная дорога засопела ржавыми рельсами. Чай в чашках давно остыл, а взглядов стало намного больше. Ночь — время волков, разбойников и романтиков. Последними двое молодых людей и являлись. Оба задумчиво вглядывались в глаза друг друга. Опьянённые молчанием этого вечера, оба как завороженные не могли отвести взгляда и думали, думали, кажется, каждый о своём, но, как ни странно, их мысли соприкасались и получали ток, от которого у обоих зажимало сердце. Парень с необычными серебряными волосами посматривал на правую руку, точнее, на безымянный палец, украшенный золотым кольцом. Оно — источник памяти, его история жизни, точнее, их история. В последнее время Виктор начал понимать, что он перестал жить ради своего удовольствия, как было раньше: делал, что хочет, захотелось — попил, захотелось — поел, уединился с кем-то и пошёл, даже не вспомнив, что пил, что ел и с кем проводил время. А сейчас... Сейчас он совсем не такой. Каждое действие, каждый шаг — он помнит, как это проделывал, помнит, что не сделал чего-то недозволенного. Раньше он этого даже не замечал, но сейчас к нему пришло осознание того, что это тот мальчик, которого он приютил у себя под крылом — не обычный «на перепих», а тот, с кем бы он хотел оставаться как можно дольше. Жаль, что до него долго не доходило. Если бы он не совершил той роковой ошибки, не сказал бы тех слов, всё было бы по-другому, а теперь… теперь он пожинает плоды своей глупости. Юри уже в течении нескольких дней проматывал весь его разговор с Виктором раз за разом, пытаясь найти в нём хоть каплю чего-то утешающего, но безуспешно. Он помнил каждый взгляд, каждый жест и до сих пор не мог поверить в случившееся. *** Юри сидел на кровати рядом с Виктором, держал его за руки и смотрел прямо в глаза. Губы парня были сжаты, а некогда спокойное дыхание резко сбилось. Только что Виктор его чуть не ударил. Виктор. За что? Зачем? Почему? Кацуки сам не понимал и хотел разобраться в этом раз и навсегда: — Витя, что происходит? Почему ты такой агрессивный в последнее время? Я тебе что-то сделал? Я тебе чем-то навредил? Пожалуйста, ответь. Я сделаю всё возможное, чтобы исправиться. Прошу, мне не хочется терять тебя, — Виктор расфокусированным взглядом уставился на собеседника. В его нетрезвости можно было не сомневаться — великий фигурист всея Руси напился в харю и еле держался чтоб не упасть. Его взгляд бегал по всей комнате, а потом он схватил Юри за плечи, обнял и… заплакал. Его руки крепко сжали парня в тисках, а слёзы мигом сделали рубашку мокрой. Кацуки в недоумении смотрел в потолок и свободными руками поглаживал мужчину по спине, приговаривая успокаивающие слова: — Ну же, Витенька, не плачь, — начал причитать он. — Я понимаю, что жизнь стала намного сложнее, но всё исправимо. Только скажи мне, что не так, и мы попробуем что-то исправить. От этих слов серебряная голова медленно поднялась с плеча Юри и красное лицо уставилось прямо на Кацуки. — Юри, — начал он не своим голосом, — я давно думал, но всё понял только сейчас. Я знаю, что будет больно и, пожалуйста, не делай ничего с собой после этого. Кому как не мне знать, что ты чрезмерно раним, — парень кивнул, понимая, что дело серьёзное и продолжил слушать. — Я подумал и решил, что надо что-то поменять. Я долго думал, но лишь сегодня понял. Юри, ты всегда был для меня хорошим человеком, но только игрушкой, не более. Я хотел испытать новые чувства и эмоции через тебя, понимаешь? Вся эта любовь была специально обыграна, чтобы ты не ощутил подвоха. Честно сказать, ты оказался не таким бесхребетным, как я думал, но ты — всего-лишь марионетка в моих руках, которой я вскоре обрежу нити, чтобы она, потеряв кукловода, потихоньку погибла. Ну, знаешь, с цветами, когда их срезают, тоже такое бывает. Да, я жесток с тобой, но максимально честен. Ты — часть моего плана, который ты прекрасно выполнил. Твоя роль сыграна и ты можешь идти. И знай, я запомню тебя как хороший опыт в моей жизни, — с этими словами Виктор снова потупил взгляд и залился слезами, но сейчас Кацуки было не до этого. Он понял, что его использовали, а теперь хотят выкинуть как старую, никому не нужную куклу. Было очень обидно, больно и неприятно от осознания этого. Какой же он дурак — думал, что в него реально может влюбиться его кумир. Ха! Как глупо и наивно! Конечно, как можно было полагать, что всё это — правда. Его — такого жалкого и беспомощного — никто никогда не полюбит. И на что только он надеялся? Следующим утром Юри не появился в их номере. Они пересекались несколько раз, но почти не разговаривали, а через неделю у них были билеты на поезд. Кацуки, конечно, думал о том, чтобы поехать одному, но менять он ничего не хотел, поэтому принял решение послать всё к чертям и ехать вместе с тренером. Да, он всё ещё помнил его слова и очень плохо всё перенёс, но чувства никуда не делись, даже усилились, отчего было ещё больнее, так что решение было принято, и теперь они уже четвёртый час едут вместе, не обменявшись ни словом. *** Но вот поезд остановился на остановке, и этот толчок как будто пробудил наших пассажиров, и они, поняв, что идёт уже второй час ночи, засуетились, вытаскивая с полок матрасы и подушки, точнее, этим занялся Юри, а Виктор только смотрел на него и всё думал о том, как мог упустить такое лохматое счастье. И вот его взгляд остановился на чужой руке, из-за чего по коже пробежал холод, а сердце начало стучать громче: по всей длине вен виднелись длинные, глубокие порезы, кажется, даже не продезинфицированные, так как кое-где виднелась чёрная корка. Что-то треснуло и разбилось, а потом снова собралось, чтобы повторить действие. Снова. Снова он пытался вскрыться, а судя по его вялому состоянию — еще и отравиться. Его взгляд в панике бегал по телу Юри, который решил поменять рубашку — на спине образовался рисунок царапин, а шея была украшена цепочкой отпечатков жгутов верёвки. От этого Виктор пришёл в шок. Он не думал, что всё может так далеко зайти, да и ещё — он же просил Юри ничего с собой не делать. Почувствовав чужой взгляд, Кацуки решил быстро надеть рубашку и лечь спать. Разговаривать совершенно не хотелось. Он улёгся в объятия мягкой постели и попытался заснуть, но под внимательным взглядом соседа сделать это было невозможно. Юри поднялся и посмотрел в ответ на причину его бессонницы. — Я тебе говорил не делать ничего с собой. Почему ты меня ослушался? — эти слова ударили по сердцу сильнее чем что-либо. Он немного помешкал, а потом на выдохе рявкнул: — Нити же обрезаны! Теперь я могу тебе и не подчиняться! — повернулся к стене и еле сдержался чтобы не закричать. Как же больно говорить такое любимому человеку, даже такому эгоистичному и не любящему. Они так и лежали: Виктор лицом к Юри, а Юри лицом к стене. Тогда они думали так же о своём, но об одном и том же. Брюнет в поисках надежды поцеловал кольцо и подумал о том, что всё-таки очень любит этого невозможного эгоиста, так и заснув, не узнав, что в это же время Виктор сделал то же самое. Утро. Впервые за долгое время пошёл снег, застилая землю пуховым белоснежным одеялом. Ветви деревьев так же накинули на себя новый наряд, а оконные стёкла покрылись витиевытыми узорами инея, из-за которого внешний мир казался искажённо красивым. Никифоров привык мало спать — два или три часа, поэтому часто уходил из номера раньше, чем Юри и мог посмотреть на него спящего. Но в этот раз, проснувшись ровно через час после погружения в царство Морфея, он обнаружил соседнюю полку совершенно пустой. Недолго думая, Виктор направился в умывальную, а оттуда, в тех же мягких тапочках с ушками кроликов, на крышу поезда, не удосужившись даже накинуть что-нибудь более тёплое чем обычный белый халатик на голое тело. На удивление, не смотря на неожиданно выпавший снег, ветер не был холодным и, благодаря небольшой скорости самого транспортного средства, Виктор не рисковал слететь с вагона в первые же секунды. Конечно, крыша успела впитать в себя всю суровость Российской зимы, но это было совершенно не важно, когда на краю железного пласта длинной три метра сидел человек, решивший покинуть своего учителя в столь неподходящее время. Он тихонько подошёл к нему, так и застыв в удивлении: парень пускал в воздух никотиновые кольца дыма, сигареты одна за другой летели на землю. Нет. Это был не его маленький мальчик Юри. Он вырос, и Виктор чувствовал себя виноватым. Как он мог причинить боль такому милому и добродушному существу как Кацуки? Никифоров немного помешкал, а потом подошёл к парню со спины и обнял. — Пожалуйста, не кури, — Юри бросило в дрожь, но он ответил без капли сострадания: — Почему раньше ты об этом не думал? Тебе всегда было наплевать на меня? — Виктор не нашёл что ответить. Только сильнее сжимал парня в руках и гладил тонкими пальцами влажное от слёз лицо. Так они и сидели на крыше поезда, глядя на нежно-персиковое небо, покрытое бежевыми облаками. Они чувствовали, что счастливы, не смотря на всё то, что произошло между ними. — Мне никогда не было наплевать на тебя, Юри. Я всегда хотел тебе только хорошего и ты об этом знаешь. А теперь пойдём. Той очаровательной блондинке влетит, если мы не явимся на подъём, — с этими словами он взял парня за руку и потащил вниз. К счастью, никто даже не заметил их отсутствия. Вернувшись в купе, кажется, вернулась и непоколебимая тишина, но теперь она не казалась такой сказочной. Никифорову хотелось слушать голос своего мальчика, разговаривать с ним и наслаждаться его смехом. Он понимал, что ужасно ошибся, сказав, что обрезав нити от управления он убьёт паренька изнутри. Это не так. Мальчик сможет подняться. Да, ему будет больно, сложно, плохо, но ему удастся стать мужественнее, превратиться в мужчину. Может, они не встретятся в ближайший месяц, два, но их встреча точно произойдёт, и не раз, так как их связывает кое-что более крепкое, чем верёвки или цепи. Они соединены красной нитью судьбы, куда бы их не занесла жизнь, куда бы они не попали, они всегда будут рядом друг с другом. Не смотря ни на что. Посадка. Поезд остановился на Московском вокзале города Санкт-Петербург. Такой знакомый голос проводницы, просящий о спокойствии и так в почти пустом вагоне. Они выходят на платформу молча и также молча расходятся, но они ещё увидятся. Обязательно.