Пять

Милые улыбки, радостные лица – да и все остальное в этой маленькой каморке, которую они скорее из уважения называют офисом, вызывает странное сраное отвращение. Рейген брезгливо дергается, когда Серидзава приносит ему чай. Это место всегда было слишком велико для одного Аратаки. Это место никогда не было достаточно большим для них четверых, даже не беря в расчет факт того, что чисто практически их всего трое. Как будто мелкие букашки бегут по светлой коже, закатное солнце ласкает – не ласкает, сжигает к чертям собачьим, – его ладонь, проходит лучиком по серому пиджаку, касается уха и уголка губ. Еще больше улыбок и смеха; Рейген здесь единственное лишнее звено, которое только портит картину, это не говоря о том, что он – проходимец и обманщик, это можно просто опустить. Ровно как и дрожащее дыхание, нервозные движения, пальцы, не щадящие клавиатуру и бьющие по ней с такой силой, что болезненное щелканье отдает эхом в сознании. И Аратака не видит беспокоящиеся взгляды, с которыми они провожают шарлатана до его дома. И Рейген не осознает, как крутится в агонии на своей узкой кровати. А еще он совсем не понимает, почему задыхается, проснувшись. Утренний кофе на вкус как половая тряпка, и если обычно его спасал запах растворенных зерен, то теперь он его не слышит. Как и любой другой запах. Аратака приходит на работу, не распространяясь о недуге и разглядывая очередные улыбки на лицах подопечных. И его это вновь раздражает, но он не может найти причину. Рейген встает из-за стола, привлекая к себе внимание, берет в руки чашку чая так любезно оставленную специально для него Сиредзавой, и подходит к Мобу, ставя на стол перед ним посуду и наклоняясь к уху ученика, обжигая кожу пламенным дыханием. — Чем пахнет, Моб? Сигео неуверенно смотрит на учителя, после чего наклоняется к чашке, вдыхая исходящий пар. После недолгого молчания, Кагеяма выдает: — Травами. Аратака выкидывает чашку в стену, и та разлетается на мелкие осколки, оставляя большое пятно, медленно стекающее на пол. Кацуя в миг оказывается у места происшествия, уже нервозно дергаясь и собирая осколки, пока Экубо осуждающе глядит на Рейгена, облетая его со всех сторон. Моб дрожит. И Аратаке хорошо, а по телу разливается горячее чувство, согревающее лучше любого чая. Так тепло и приятно, что мужчина тяжело вздыхает в опьяняющем экстазе. Но этого не происходит. Шарлатан выслушивает ответ ученика, после чего кивает и разворачивается к столу. А потом экстрасенс отправляет всех домой, извиняясь и говоря, что все, конечно же, хорошо. А как же, блять, может быть иначе, просто взгляните на свои веселые улыбки, от которых тянет блевать. Рейген сидит на своем рабочем месте, медленно засыпая, но мучаясь от осознания внезапно недуга. Мысли никак не приходят в порядок, а болезненное щелканье возвращается. Он трогает свое лицо, хочет разорвать себя, пройтись постриженными ноготками по коже и оставить ярко-красные полосы, но сдерживается и закрывает глаза. А когда открывает их, перед ним лежат красный шалфей, сирень и тубероза. Аратака приближается к цветам, мягко касаясь их нежных лепестков, проходя подушечками пальцев по красным листочкам, крутя крошечные сплетения соцветий, но ни черта не чувствует. Он берет все, что у него на столе, сбивает это в кучу и окунается лицом, вдыхая абсолютное ничто. А потом мужчина жрет цветы, раздирает их на части, глотает жадно, не замечая вязкой слюны, спадающей с губ. Рейген в безумии смотрит по сторонам, задыхаясь из-за застрявшего кома цветов в горле. Он пытается дотянуться пальцами, засовывая руку в рот, но не может достать. А потом он чувствует мягкие лепестки красной циннии, прилипшие к полости его рта. Экстрасенс вскакивает со стула, желая добежать до зеркала, но спотыкается и падает на пол прямо в сбитую в кучу амброзию. Аратака крутится в ней, пытаясь отбросить салатовые ростки, но ветки миндаля осторожно связывают его, не давая убежать. По ноге проходит желтый мазок мимозы, согревающей своей неловкостью, пока из-под штанины с другой стороны вырывается эстрагон, смешиваясь с амброзией. Штанину словно снег разрывает на части мягкий подснежник, уходящий корнями глубоко в ногу, и Рейген кряхтит от боли. Миндаль лишь сильнее скручивает руки. Рядом с подснежником раскрывается клевер, так навязчиво не уходящий от взора зеленых глаз, и прекрасная алая гербера вырывается из мягкой кожи паха, после чего Аратака давится слюной в немом крике. Когда миндаль ломает Рейгену руку, на помощь приходит ветка сливы, осторожно обволакивая его поврежденное тело. Экстрасенс в слезах глядит на окружающий его со всех сторон жасмин, быстро засыхающий и сменяющийся на розовую азалию. Фиолетовые анютины глазки вырываются из него, заливая кровью белоснежные ромашки на бедрах, после чего оборачиваются вокруг живота, сдерживая гардению, не давая ей высказать все секреты. Акация свисает с полотка, пока мягкие маргаритки появляются тут и там на руках. Аратака уже почти не чувствует боль. Великолепно-идеально-голубая незабудка смешивается с чуть-грязно-белой гвоздикой, вырываясь из залитой кровью плоти и давая ход прекрасным бутонам камелии. Рейген не может двинуть головой, пока лиловая фрезия душит его. Его слезы медленно текут на лепестки бордовой розы, которая вырывается из рта, а потом Аратака чувствует такую страшную боль, что все остальное исчезает из поля зрения. Болезненное щелканье наконец-то прекращается, а нервозность исчезает. Пронзающая искра разливается перед ним во всей красе, наполняя предсмертной эйфорией, после чего Рейген видит прекрасную светлую вспышку. И кромешную тьму. Из его глаз вырываются цветы, заливая слизью и кровью щеки, руки абсолютно свободны и не сломаны, впрочем, как и все тело. Аратака падает спиной на пол, давясь воздухом, пока цветы продолжают рваться из глазных яблок, и мужчина трогает их, вырывает и трогает, а потом приближает к носу и вдыхает яркое благовоние, дарующее свежесть и какую-то медицинскую искру, запах несбыточной мечты, что давит на грудь и заставляет рыдать, и сладкий, пьянящий аромат. И Рейген понимает, что в руках у него красный шалфей. И лиловая сирень. И нежно-белая тубероза. А потом он просыпается в своей постели, в которой он всю ночь провозился в страшной агонии. Аратака вскакивает с кровати, смотря по сторонам. Резкая раздражительность проходит, а все тело преследует приятная тяжесть. Рейген через силу заставляет себя сделать утренний кофе, который пахнет шалфеем и туберозой. Больше туберозой. Его идеально выстиранная одежда отдает ароматом сирени с капелькой шалфея. На улице воняет туберозой, перемешивающейся с запахами других цветов. Утром в офисе воняет сиренью, и Серидзава улыбается, разглядывая расслабленную мину мастера. Ближе к полудню появляется запах туберозы, и Экубо врывается в офис, что-то невнятно мыча. Последним приходит Моб, принося за собой амбре шалфея. Чай Кацуи пахнет сиренью. Учебники Сигео – шалфеем. Любое приближение духа к Рейгену отдает туберозой. И это зловонье медленно сводит Аратаку с ума, и стоит всем троим подопечным к нему приблизиться, как Рейген вскакивает с места и чуть ли не в слезах просит прощения, после чего убегает из воняющей коморки. Экстрасенс бежит без оглядки, все больше натыкаясь на разные источники запаха, а потом Аратака резко останавливается, когда вдруг чувствует что-то другое, не запах цветов. Родные ароматы живых тел. Рейген поворачивает к цветочному магазину и врывается в него, подходя к стойке с туберозой, от которой он чувствует запах Экубо – необъяснимый, мистический, неповторимый. От сирени напротив он слышит Серидзаву, отдающего небольшой испариной и счастьем. Прячущийся в коробочках шалфей пахнет Мобом. Терпко и нежно. Рейген медленно возвращается в офис, понимая, что он действительно едет крышей. Когда мужчина доходит до здания, он вновь слышит три родных запаха, которые приводят его к ближайшей помойке, на которой покоятся Сигео, Кацуя и Экубо. Пустая коробка шалфея, завянувшая сирень и поломанная тубероза. Рейген с широкой улыбкой возвращается в офис, вдыхая запах цветов и трав, медленно паразитирующих в его сознании.