Ты и город твой

***

Зима, нехотя, сопротивляясь внезапными ночными заморозками, уступала место весне. Сквозь пелену серого хмурого неба то и дело проглядывало солнце, робко трогая лучами прохожих. Сугробы уходили, превращаясь в сплошное месиво из грязи, воды и песка. По дороге домой Юри в очередной раз окатило из-под колес, заляпав куртку, очки, и даже волосы, пришлось лезть в душ сразу с порога. — Витя, а какая у тебя была любимая книжка в детстве? «Колобок» Кацуки уже в значительной степени утомил вслед за «Курочкой Рябой». Хотелось новых свершений. — Хмм… Рука Виктора с расческой замерла над еще чуть влажными прядями жестких волос Юри. Теплый долгий выдох, прочувствовавшийся всем затылком и шеей, навел на мысль, что он потревожил какие-то давние воспоминания. Расческа вновь пошла по волосам, медленно, не упуская ни местечка, до приятных мурашек по всему телу, даже думать о чем-то связном было сложно. Ответ вырвал Юри из этого умопомрачительного гипноза только через пару минут, когда он уже и про вопрос-то забыл, расслабившись до состояния киселя. — «Муми-тролли». Это были «Муми-тролли» Туве Янсон. Читал? — Смотрел аниме. — Ну конечно, — усмехнулся Виктор и принялся лениво массировать ему плечи. — Когда мама мной только забеременела, — продолжил он после паузы, и Юри весь обратился в слух, Витя отчего-то нечасто рассказывал о прошлом: — Она задалась целью собрать для меня пристойную домашнюю библиотеку на вырост. Тогда в Советском Союзе хорошие книги были в большом дефиците, но можно было выменять их на талончики, которые давали за собранную макулатуру. На один талон много нужно было собрать, килограмм 10-15, но у меня очень упорная изобретательная мама, она умеет разворачивать масштабную деятельность. Поедем в апреле в Турку, познакомишься с отчимом и с ней, сам поймешь. — Так у тебя появились «Муми-тролли»? — Юри честно попытался отвлечься от пугающих мыслей о знакомстве с родителями. Витина мама рвалась познакомиться с загадочным японским зятем еще с января, но мешало отсутствие времени в преддверии Чемпионата Мира. — Да. Жюль Верн, Джанни Родари, Джек Лондон, по которому я в юности с ума сходил, и те самые «Сказки скандинавских писателей», розовая такая книжка, сборник. Там были какие-то еще повести, которых я не помню, и «Муми-тролли». Мама читала мне их, когда я только собирался родиться, потом перед сном, когда я пошел в садик, а после я уже сам продирался по слогам, разглядывая картинки. Взрослея, перечитывал снова и снова, каждый раз обнаруживая новые мысли. Мироощущение менялось, и эти истории волшебным образом менялись тоже, будто росли вместе со мной. Я мечтал быть Муми-троллем и пускаться с друзьями в головокружительные приключения. Юри встрепенулся: — А мне кажется, ты больше похож на Снусмумрика. Настоящий ты, не тот, которого все видят обычно. На Снусмумрика, который все-таки до куда-то дошел и построил дом. — Это разрушает всю концепцию Снусмумрика, — рассмеялся Виктор и откинулся на спинку глубокого кресла, потянув Юри за собой. — Я не знаю. Не слушай меня, не умею я объяснять, что чувствую. Просто… чувствую. Виктор разворошил его идеально причесанные волосы и переплел пальцы, обнимая. — Ладно. А ты тогда — моя губная гармошка. Хочешь, я на тебе сыграю? У Виктора были узкие ладони с длинными пальцами, которые потрясающе смотрелись бы на клавишах фортепиано, но он играл на гитаре. К вящему сожалению Кацуки, происходило это крайне редко, но всегда совпадало с внезапными приступами меланхолии. Если Витя забивался в дальнее кресло в гостиной, бренча по струнам, его было лучше не трогать некоторое время, зато можно было слушать. Юри плохо улавливал смысл мелодичных романсов, но сами звуки проникали глубоко в душу, задевая какие-то щемящие струны, тихий голос тревожил и заставлял замирать. Как-то, зачехлив гитару, Виктор наткнулся на беспокойный вопросительный взгляд Юри, подошел и обнял так, что невозможно было вздохнуть. Сказал: «Не вздумай искать причины в себе, периодическая неясная тоска у русских в крови». И потащил кататься на трамвае по центру, рассказывая о домах и местах, которые они проезжали, словно осторожно знакомя двух близких ему людей, которые ну никак не хотели ладить. А иногда, Юри долгим шантажом выпрашивал его поиграть, особенно полюбился малопонятный «Гоп-стоп», эти два слова были простыми и постоянно повторялись, так что он рьяно орал их в унисон с Виктором, а тот, желая развеселить еще больше, пел низким голосом, натужно хрипя и залихватски подмигивая. Если бы кто-то попросил Юри проассоциировать Виктора с каким-нибудь словом или понятием, то это была бы «непредсказуемость». Предугадать его было невозможно, что он скажет в следующую секунду или сделает, казалось, было неведомо ему самому. Объясняясь с родителями Кацуки, когда они приехали на новый год в Хасецу, чтобы расставить все точки, Витя хлопнулся в догедзу, растеряв всю заготовленную речь, хотя по пути был совершенно спокоен и расслаблен. Как-то, возвращаясь вечером домой, вдруг схватил за руку и потащил куда-то за фонари в темноту, где на вершине искусственного насыпного холма обнаружилась опасно крутая ледяная горка. Блестя глазами, бухнулся в своем дорогущем зимнем пальто на зашарканную фанерку и потянул Юри к себе на колени. Юри и вспомнить не мог, когда еще так орал от страха и восторга. Нельзя было угадать, в каком настроении Витя проснется, рассердится или махнет рукой на провинность, как посмотрит, среагирует. Словно он был инопланетянином. Без меры любимым пришельцем с других планет.