По ту сторону чемодана

Персиваль дошел до дома и, не снимая костюм, поднялся в свой кабинет. Это единственное место, где он мог чувствовать себя хорошо. Здесь были лишь книги, темные шторы, которые он опустил и включил тусклый торшер с цветами. Мысли о внезапной встрече засели в голове. Никто еще так не мучил его, никогда. Это было изощреннее заклятия круциатус. Впервые он не владел ситуацией, не он правил балом, а Ньютон Артемис Фидо Саламандер. Кто он сам? Лишь приглашенный в погоне за хозяином этого маскарада. Но нет никого способнее Ньюта в смене масок. За ним не угнаться. Особенно когда неожиданно для самого себя ты попал в зеркальный лабиринт. На тебя смотрят тысячи Персивалей. Таких похожих, серых. Позади холодные ладони ложатся, закрывая тебе глаза. «Ты меня не поймаешь. Я — птица, для которой нет рук». Грейвс, думая об этом, физически чувствует теплое дыхание на своей шее, щеке, трепетное прикосновение губ к черным жестким волосам. Закрыв глаза, он сжимает мягкие подлокотники кресла. Невыносимо даже думать об этом. Сердце глухо и быстро стучит в груди. В полутьме он ищет в шкафах бутылку ирландского виски, достает стакан в тумбочке стола — все схвачено. Не первый раз он расслабляется с помощью алкоголя. Кто-то думает о работе, для кого-то наркотик — книги, музыка, любовь, кто-то пережимает ремнем руку и с трепетом ищет вену, чтобы быстрее вколоть иглу. Этот Зверь лишь наваждение, но спасает ли виски или, наоборот, освобождает все самые темные комнаты в разуме Персиваля. Но другого выхода просто нет, ибо Ньют находит его даже во снах. Спесивый мальчишка подобный мальчику-звезде из сказки: «и золотые кудри его были как лепестки нарцисса, а губы — как лепестки алой розы, и глаза — как фиалки, отражённые в прозрачной воде ручья. И он был строен, как цветок, выросший в густой траве, где не ступала нога косца». Темно-рыжий будто смола виски льется в стакан. Чуть покусанные губы щиплет, эта боль тягучая и приятная, делая сразу большой глоток, Грейвс ощущает, как в груди вспыхивает пожар, но тут же утихает. Мягкая нега разливается по всему телу, даруя туманные мысли. Медленно он думает о чем-то размытом: о добре и о зле, о дальней природе из детства, о школе, где-то в глубине вздымаются мысли об одиночестве и медленно захватывают все. Жизнь была посвящена не только работе, не раз он приглашал девушек и женщин на свидания, но два-три свидания, а затем становилось скучно. В молодости мысли о женитьбе вводили в тоску, затем первое место заняли книги, карьера, изучение магии. И вот, что он имеет теперь? Ни работа, ни дом, ни деньги не спасают его от одиночества. Вновь ему на ум приходит лишь улыбка Ньюта, взгляд из-под челки. Его теплое отношение ко всем подопечным, спокойно увлеченное лицо во время рассказа о животных. Беспечность и доверие, с которым он засыпал с нюхлем в руках, положив голову на подлокотник того самого кресла, где сейчас сидит Грейвс. Наверное, он сам бы не заметил, что с Саламандером творится нечто неладное. Но такое ощущение, что того Ньютона уже нет. В какой момент Персиваль перестал чувствовать ситуацию? Рядом с зоомагом было легко расслабиться, раствориться в историях и мнимом будущем. Грейвс поднял стакан и осмотрел его при свете. В нем переливалась золотистая карамель. Он долил себе еще. За мягким теплом последовала усталость. Глаза закрывались сами собой. На улице, за шторами, блестели от уходящего солнца стекла. Оно спускалось все ниже, но очень медленно. Никогда еще Персиваль не чувствовал себя таким измотанным. Он проснулся из-за того, что кто-то коснулся его ног. Свет был выключен. Солнце будто застыло на небе, оно все еще медленно уходило. Его свет еле задевал верхушку дома. Грейвс убрал с подлокотника руку со стаканом (как еще не уронил во сне), она совсем немного затекла. Еще сонный он коснулся рукой чего-то мягкого на своих коленях и тут же затаил дыхание, закрыв рот рукой. — Уже проснулся? Он взглянул на Персиваля, но голову не поднял. Грейвсу так и хотелось сразу спросить: а настоящий ли он. Ньютон опять опустил голову. — Я все еще не нашел чемодан. — Он спокойно выводил узоры короткими ногтями на черных брюках Персиваля. От этого мужчину накрывало с головой сильнее, чем от крепчайшего алкоголя, поэтому на следующую фразу он среагировал не сразу: — Но я знаю, кто его украл. Прежде чем Грейвс успел что-то сказать, Ньют тихо и спокойно ответил: — Это был я.