Грёбаный Джесси

Джесси меняет вкус на женщин, предпочитая теперь милашку с серыми глазами, любящую отвратные светлые цвета и розовые кофточки. Слушает, несомненно, кантри и гладит рубашку дважды в день. Не прекращает пить, хоть проповеднику это и не к месту. Продолжает самозабвенно качать головой при виде очередного пьяницы, себя к таковым ни в коем случае не причисляя. Грязные намёки Кэссиди однажды доводят его до ручки и поцелуя взасос чуть ли не у всех на виду. После Кастер нелепо чертыхается, а стодевятнадцатилетний вампир победно ухмыляется, убеждаясь, что с пастором ещё не всё потеряно. Теперь на Кастере неизменно чёрное – как отражение его души и некий неопознанный сигнал «берегитесь». Он меньше обращает внимание на детали, что, опять же, не идёт ему на пользу. И почти не говорит с людьми. Часто засматриваясь на то, как Кэссиди сидит в тени, в самом углу церкви, будто стараясь быть чрезмерно незаметным, и медленно покуривает сигарету, поднося тонкие пальцы ко рту и выдыхая ювелирными губами клубы дыма. Проповедник борется с желанием подойти и попросить у него затянуться, ведь то, с каким прирождённым шармом вампир делает это, даёт основательный повод думать, что сигарета какая-то особенная. Когда на душе становится до смертельного скверно, Джесси выдаёт: - Укуси меня. Кэссиди смотрит неверующе, с прищуром. - Ты рехнулся, падре? Зачем тебе это? Затем, придурок, что так ты будешь ближе ко мне и я смогу ощутить твою ледяную кожу. Почти вырывается. Почти. - Хочу обезвредить тебя на некоторое время. Мне не нужны убитые прихожане. - Лучше скажи, что хочешь меня облапать. Это правдоподобнее. Прэнсис готов поклясться, что в азартных глазах Кастера мелькает страх правды, расползающийся тёмными полосочками к краям зрачков. Кэссиди понимающе улыбается уголками губ и опускает взгляд. - Будет больно, - предупреждает вампир. – Всё ещё хочешь? - Ты долго отпираться намерен? Думаешь, я невкусный? Кэссиди аккуратно надкусывает кожу и тянет кровь, словно из трубочки. Она похожа на пряный коктейль, дающий по шарам, как дорогой алкоголь. - И как я тебе? - Словно выдержанный виски. Весьма достойно для проповедника. Прэнсис забывает сказать, что оторваться ему удалось только посредством очуметь какого самоконтроля. Он давно себя так не сдерживал. Грёбаный Джесси. На следующий день просьба Кастера повторяется. И через день. И через ещё один. Кэссиди даже в один момент выдаёт шутку про «личную скотобойню», на которую получает пронзительный чёрный взгляд в ответ. Чёртов проповедник не желает быть чьей-то собственностью. - Не неожиданно, - цедит сквозь зубы вампир, продолжая выполнять то, чего желает и боится одновременно. Ему уже легче справиться с голодом и терпким вкусом крови пастора, но другое, более первобытное желание, усиливающееся при каждой их близости, бьёт жаром в голову. - Слышь, падре, а мужское желание тоже считается грехом? Ты уж разъясни, а то я во всей этой библейской мути никогда не мог разобраться. - Если мужчина желает женщину, он сперва должен подумать о её чести и жениться на ней. - Ну-ну, ты-то, я смотрю, уже раз пятьсот Тюлип замуж брал, а? – Кэсс коротко смеётся, а потом отводит взгляд, будто вспомнив нечто совершенно печальное. – Не, падре, я так-то про другое желание хотел спросить. Не к противоположному полу, - он закусывает нижнюю губу и в раздумьях поднимает правую бровь, отчего на его лбу появляются небольшие морщинки. – Как ты думаешь, за гейские штучки в ад попадают? В тусклом свете одинокой свечи Кэссиди видит только блеск в глазах пастора. Кастер многозначительно и со свистом вдыхает воздух в лёгкие, словно набираясь смелости, чтобы сказать что-то невероятное. Подносит бутылку пива к губам, делает пару мучительно долгих глотков, словно стараясь оттянуть момент истины, наклоняет голову слегка в бок, как умудренный опытом человек, и изрекает: - Кэсс, в ад и не за такое попадают, – но не даёт Кэссу полностью разочароваться, продолжая: - Но если чувство гарантированно сильное и настоящее, то не всё ли равно, что будет после? Кэссиди закрывает глаза, медленно сморгнув, ощущая себя во сне, сдвигает брови к переносице и не верит своим ушам. - Значит, нам всё позволено, падре? - Аминь. Прэнсису хочется всё свалить на выпитый алкоголь. Но, вероятно, не в нём дело. Кэссиди, не намеревающийся теряться и упускать момент, подходит к Кастеру, присаживается рядом и гипнотическим взглядом прожигает его насквозь. Тот отвечает определённо такими же действиями, приплюсованными к ним прищуром и морщинками у глаз. Кэсс чувствует какой-то невероятный запах его одеколона, сладкого пива и горячего воска. Он придвигает лицо максимально близко и в сантиметре от лица пастора останавливается, выжидая момент. Это похоже на охоту, только гораздо увлекательней. Сердце бьётся, как заряды тока. Джесси мельтешит взглядом между глазами и плотно сжатыми губами вампира и самодовольно пьяненько улыбается. - Эх, Кэссиди, ты всё-таки боишься ада. Такое хрен-знает-сколько-летнему вампиру говорить совершенно нельзя. Он молниеносно впивается ядовитым поцелуем в губы проповедника, обжигая и завораживая. - Я знал, что это тебя заденет, - смеётся пастор, на секунду отрываясь от него. Кэсс почти его не слышит: пульсирующая кровь в голове заполняет теплом всё тело, ему тяжело дышать самому, получается только через Кастера. Он чувствует что-то неописуемое. Поэтому продолжает властно целовать проповедника, придвинув его к себе сильной рукой за шею. Кэссиди не знает, сможет ли остановиться. Грёбаный Джесси.