Дорога №2

Корпус был построен прямо рядом с Дорогой №2, поэтому целыми днями за окнами стоял гвалт, как на базаре. Спать при открытых окнах невозможно, зато в случае вызова все рядом и не нужно тащиться через весь город и стоять в пробках у подъездов. Раньше Баки здесь нравилось – жизнь на базе означала отдых, веселую компанию, свободное время, когда можно было заниматься чем угодно, и девчонок – солдатам позволялось ходить в город. Но сейчас тут было слишком пусто, слишком много эха и чужих забытых, истирающихся из реальности вещей. Было такое ощущение, что само здание внезапно одряхлело, состарилось – по стенам пошли трещины, штукатурка отваливалась пластами, даже оконные рамы рассохлись и скрипели, открытые, с грязными стеклами и облупившейся краской. Так что первый день Баки полностью посвятил уборке и приведению помещения в жилое состояние – неизвестно, сколько еще ему предстояло тут болтаться, а искать другой дом в гудящем, будто улей, городе не хотелось. Не хотелось знакомиться с новыми, наверняка по-своему несчастными, людьми, выстраивать с ними какие-то, наверняка ущербные, отношения. Не хотелось тратить и без того скромное содержание на съемную комнату с такими же неудачниками-соседями. Суеверно не хотелось отходить далеко от Дороги. Неизвестно, как повернутся обстоятельства, и, возможно, его присутствие потребуется раньше, чем они рассчитывали… Ведро воды, тряпка, щетка – и вот уже деревянные полы дышат свежестью, из углов и с потолка сметены гирлянды пыльной паутины, а в личной комнате со скрипучей койкой сияет чистотой письменный стол и уходят под потолок темные стеллажи с книгами и тетрадями. Для блокнотов с записями Баки освободил целую полку, а на стол поставил фотокарточку Стива – такого, каким его видел в последний раз: огромный, скорбящий дурень, который думает, что если состроить суровую морду, Баки не увидит, насколько ему хреново. – Ничего, – сказал он бумажному Стиву, стоя перед столом. – Не дрейфь, сопляк. Все не так плохо, как могло бы быть. Бумажный Стив только горестно заломил бровь. Идеалистичный придурок. Сердце разрывалось на него смотреть, так что Баки отвернулся от стола, сунул руку в карман и привычно, на ощупь, пересчитал наличность. Пожалуй, можно было позволить себе ужин и свежее белье. Серые рваные простыни с койки он содрал в первую очередь – на них стояли расплывшиеся чернильные клейма ГИДРЫ, так что даже стирка бы не помогла. К черту. Всю эту срань – к черту. Удивительно, но магазинчик на углу до сих пор оставался на месте вместе со своим хозяином – толстым одышливым австрийцем, с вечно багровым, расширяющимся книзу, лицом и коротким ежиком бесцветных волос, обрамляющих лысину. – О, солдат! – Паулер выглядел не менее удивленным. – А я думал, ваши уехали. – Я остался, как видишь, – Баки неловко повел плечами, оглядывая скудный ассортимент. – А ты все торчишь тут, старый пень? Паулер хохотнул, опираясь огромными ручищами о прилавок. – Восемь лет, приятель. Такое ощущение, что я здесь застрял навсегда. – Здесь никто не бывает «навсегда», – хмыкнул Баки и ткнул пальцем в пачку риса за стеклом витрины. – Дай мне этот и банку мясных консервов. Поприличней. – Есть хороший кофе, – сообщил Паулер доверительно. – Оставил себе пять пачек, но одну могу уступить. Баки покачал головой. – Нет, кофе мне не нужен. Я и так неприлично бодр для своего состояния… Паулер снова рассмеялся, выкладывая на прилавок рис и тушенку. – А я все пугаю врачей. В нашем положении, знаешь, лучше быть как можно более беспокойным... Баки хмыкнул, достал деньги, собираясь расплатиться, и на секунду нахмурился от неожиданно пришедшей в голову мысли. – У тебя есть сливы? – Сливы? – Паулер кинул взгляд на овощной лоток с парой жухлых луковиц и сморщенным кочаном капусты. – Нет, приятель, слив нет. Заходи завтра, я достану специально для тебя. Баки мотнул головой, будто устыдившись собственной слабости, выложил смятые купюры в пластиковую тарелочку. – Не нужно. Это так… Купил сливы, а попробовать не успел. Здесь не стоит. – Правильно, – серьезно кивнул Паулер, отдавая сдачу. – Примета плохая. – Я не верю в приметы. – И зря. Во что тут еще верить? – В тех, кто там. За Дорогой. Паулер невесело усмехнулся и бросил на прилавок одноразовый пакет. – А ты оптимист, Первый. Или просто дурачок. – Меня зовут Баки Барнс. – Барнс, – Паулер пожал плечами. – Как скажешь. Приходи завтра, будут апельсины, витамин Цэ. Оставлю тебе килограмм. А то ты бледный совсем, загоняли тебя эти, которые за Дорогой. Баки невольно стиснул челюсти, морщась. – Тех больше нет. – Вот оно что, – Паулер покивал. – Я так и понял, когда твои маршем через весь город шли. К Дороге №1. Их там уже ждали. – Кто ждал? – А кто обычно там ждет? – пожал плечами Паулер. – Матери, отцы, старые друзья… Третью дочка ждала. Долго она тут, видать, проторчала… – Долго, – согласился Баки, забирая покупки, кивнул Паулеру и вышел на улицу. Там уже совсем стемнело, пора было ужинать и ложиться спать. Одному в пустом здании. Разве не этого он хотел все последние два года? Одиночества. Чтобы его просто оставили в покое, позволили засунуть Первого в нору поглубже и дали держать себя подальше от любых неприятностей… Как все-таки меняется отношение к жизни, стоит пройтись по Дороге в ту или иную сторону. Спать на голом матрасе было не так уж неприятно – физические ощущения вообще оставались какими-то смазанными, поверхностными. Того же риса с тушенкой он едва впихнул в себя пару ложек и уже почувствовал, что объелся, хотя еще неделю назад был способен в один присест умять всю кастрюлю, закусить парой протеиновых батончиков и запить парой литров сладкого чая. Окна так и не получилось закрыть, так что в комнате было шумно – у выезда с дороги кто-то ругался, кто-то рыдал, кто-то просто старался перекричать гвалт, отчего становилось еще более шумно. Жизнь, если это так можно назвать. Сон упорно не шел, так что Баки просто лежал на спине, глядя на призрачно-бледную луну в черном небе – шторы за время его отсутствия тоже пропали. Хорошо, что остались книги – это была настоящая ценность по местным меркам. Он собирал их долгие десятилетия, экономя не слишком щедрые суточные. Иногда получалось купить что-то стоящее, иногда попадалась откровенная дрянь. Почему-то люди всегда охотней запоминают дрянь. Этой библиотекой можно было гордиться – на страницах его книг почти не было пустых страниц и даже пропусков. Он всегда очень тщательно выбирал продавцов, но и заплатить был готов дороже рыночной цены. А одна книга, как оказалась, была вообще настоящей жемчужиной коллекции – ее не существовало там, за Дорогой. Автор так и не успел ее написать, зато, ознакомившись с содержимым стеллажей, с удовольствием продал Баки. То есть, Первому. Тогда его так звали – Первый… Баки стиснул зубы, пережидая знакомый, неожиданно острый приступ отвращения к себе. За прошедшие два года он вспомнил слишком многое. Иногда ему малодушно хотелось все закончить, прекратить это мучительное непрерывное самокопание, но у него не было на это права. Баки не мог отрезать себе все пути к возвращению – потому что где-то там был Стив, бросать его в очередной раз было бы бессовестно. Вместе до конца – так что уж Баки постарается дотянуть до этого чертова конца, чтобы плечом к плечу – маршевым шагом через весь город. Чтобы выйти к Дороге №1, а там уже все – мама, папа, сестра, миссис Роджерс, маленькая хохотушка Конни… Она бы пришла, Баки уверен. Хотя бы просто чтобы обнять и чмокнуть в щеку. Баки иногда представлял себе, как их окружат родные и любимые, как Стив будет давить горделивую улыбку, оглядывая радостно хохочущих Коммандос, пихая Баки в плечо, мол, смотри, мы дошли, мы все сделали правильно, дружище, теперь мы на своем месте, теперь мы дома… А потом понимал, что его-то встречать придут не только родные. А еще и все те, кого он убил за свою долгую жизнь. Они будут стоять темными тенями вдоль дороги и смотреть, как Баки Барнс, Первый Зимний Солдат, идет через строй. Каждый, кого он помнит в лицо. Каждый, подробности убийства которых он не может вытравить из памяти никаким ядом. Каждый – а это чертовски много людей, примерно на бесконечность больше, чем Баки сможет выдержать. Чем Баки готов показать маме и сестрам. Даже Стиву. Даже себе. Паршиво понимать, что выхода нет. Провести жизнь в маленькой европейской стране, ежесекундно сожалея о своем существовании, или провести вечность там, куда ведет Дорога №1, где нет ни Рая, ни Ада, где нет ни прощения, ни забвения… Неудивительно, что он в который раз оказывается здесь, в своеобразном Чистилище, которое, правда, никогда не поможет ему очиститься… – Это не Чистилище, – раздраженно произнес незнакомый голос над его головой. Баки напрягся, распахнув глаза в кромешную темноту – луна куда-то пропала с неба, пропало вообще все, был только раздраженный голос со снобским акцентом, который утомленно выговаривал Баки как школьный учитель за порванную книжку. – Это буферная зона между двумя измерениями, которая не должна ничего очищать. Это зал ожидания для тех, кто по каким-то причинам задержался при переходе. Баки попробовал было дернуться и вскочить, но с растерянностью понял, что вскакивать, собственно, некуда – не было ни продавленной койки, ни щелястого пола. Ни верха, ни низа, ни высоты, ни глубины, даже тела собственного не было – только бархатная мягкая тьма и чужой голос. – Прошу прощения за неудобство, – вздохнул тот. – Я уже пытался поговорить с вами иначе, но вы отказались меня слушать, время истекает сегодня через девять минут, и так я могу задержать… Пускай тела он и не ощущал, но мозг, расценивший вторжение неведомого голоса как покушение на безопасность, моментально соскользнул в боевой режим, выискивая логические несостыковки в чужих словах. – Когда? – перебил его Баки. – Когда мы говорили? Я вас не помню. – Разумеется. Мне пришлось сместиться относительно вашей временной шкалы, потому что только сегодня у меня была возможность застать вас не под контролем. Голова, которой не было, пошла кругом, тревожно замерцали аварийные лампы внутренней сигнализации. – Под контролем? Здесь? Это невозможно. – Увы, факт – упрямая вещь, – отрезал голос. – Однако, давайте по порядку. Меня зовут Стивен, но вам лучше обращаться ко мне как к доктору, потому что именно в этом качестве меня направил к вам капитан Роджерс. – Стив… – Доктор. – Вас отправил Стив? – Ммм… да. Стив Роджерс. Капитан Америка. – Как? В смысле, вас тоже заморозили? – Этого не потребовалось. Я управляю своей ментальной проекцией здесь в то время, как мое тело лежит на кровати моей спальни в Нью-Йорке. Буферная зона между измерениями находится вне условного пространства, так что попасть в нее можно из любой географической точки. Впрочем, это вы знаете, вы ведь общаетесь здесь с коматозниками со всего света. – Вы говорили о перемещении во времени, – сказал Баки. – Не припомню, чтобы кому-то из местных коматозников это удавалось. – Да, для этого потребовались особые умения, которыми я обладаю. Вернее, мне пришлось научиться перемещать свою ментальную проекцию еще и во времени, потому что я пытаюсь решить поставленную передо мной задачу уже три с половиной месяца, и до сих пор не продвинулся ни на дюйм. – Три с половиной месяца? – поразился Баки. – Прошло так много времени? Доктор отчетливо вздохнул и нехотя ответил: – С момента вашего помещения в криокамеру прошло больше двух лет. Три с половиной месяца назад ко мне обратился капитан Роджерс с вопросом, не знаю ли я способа избавить вас от последствий программирования… Должен признаться, сначала эта идея мне показалась забавной и интересной, так что я взялся за работу, не раздумывая. Однако любые попытки войти с вами в контакт либо вышибали меня обратно в наше измерение, либо не приводили ни к чему. Вы отказывались общаться. Вы не помнили того, что с вами произошло, не помнили, кто вы, а при упоминании имени капитана Роджерса впадали в некоторое состояние… пожалуй, сопоставимое с трансом берсерка. Несколько раз вы пытались меня убить, вероятно, забыв, что здесь это сделать просто физически невозможно… – Почему?.. – Сначала я считал, что сам процесс перехода между измерениями, инициированный криозаморозкой, лишает вас воспоминаний, и пытался работать с этим. Но довольно скоро я понял, что каким-то образом вы оказались под контролем очередного лингво-кода. Не того, который активировал режим Зимнего солдата в нашем мире, этот вариант я отработал сразу же, ничего не вышло. – Есть еще один код? – теперь внутренняя сигнализация уже надсадно выла. Баки на секунду порадовался тому, что висит в неосязаемой пустоте, а не заперт в физическом теле, которое наверняка выдало бы сейчас что-нибудь вроде панической атаки. – Боюсь, что да. И активирован он был уже после вашего погружения в крио-сон. Полтора месяца у меня занял поиск способа перемещения по временной оси внутри буферной зоны, и еще месяц я занимался тем, что перебирал прошедшие годы день за днем в надежде вычислить тот день, когда был запущен процесс. Наконец мне удалось поймать момент – оказывается, ГИДРА и здесь держит куратора для Солдат. Через девять минут он войдет в эту комнату и над вашим спящим телом произнесет пару слов по-русски. Проснувшись, вы не вспомните свое имя, а когда услышите зов и ступите на Дорогу №2, то вернетесь в наш мир в полной готовности убивать всех, кто встанет на вашем пути. – И Стив… – Думаю, капитан Роджерс – ваша основная цель. – Нет, – решительно сказал Баки. – Я не… Ох, черт, я же просто хотел спрятать Солдата подальше. – Благородное намерение, – сухо отозвался доктор. – Но кто-то оказался умней вас, так случается. – Почему я должен вам верить? Я вас первый раз вижу. Вернее, я вас даже не вижу. – Не верите? Просто встаньте и подойдите к окну. Баки судорожно вздохнул, выныривая из вязкой темноты обратно в свою комнату – сияющая за окном луна, синеватые стены, резкие силуэты мебели. Ошеломительная материальность собственного тела. И черная фигура в углу – у самого изголовья кровати – смазанный плавный силуэт, будто визитер с ног до головы укутан в струящееся, полностью поглощающее свет одеяние. – Выгляните в окно, – повторил доктор, – и убедитесь. Тело действовало на инстинктах – слишком это все было похоже на мягкие, но четкие приказы, которые отдавали в этом доме Первому всего несколько лет назад. Через секунду Баки обнаружил себя уже стоящим и глядящим на улицу, а занозистые доски подоконника впивались в ладони. Дорога шумела. Топот сотен, а может быть, и тысяч ног сливался в монотонный гул – большая часть выходящих с Дороги №2 однородным густым потоком текла дальше, по широкому проспекту, как стрела проходящему навылет сквозь город. Люди шли, ослепленные ведущим их светом, и ничего не замечали вокруг – кто-то из них радостно улыбался, кто-то ошеломленно глядел вдаль на ему одному ведомые картины. Кто-то боялся, кто-то недоумевал. У кого-то на лице не читалось ничего, кроме облегчения. А кто-то – очень редко, раз, много два в день – спотыкался у самого края Дороги, промаргивался и с изумлением оглядывался по сторонам. Этим предстояло задержаться в городе на какое-то время. Но почти никто и никогда не пробирался деловито сквозь толпу, расталкивая других плечами, не шагал уверенно и торопливо, так, будто его ждет важное дело. Не вскидывал снайперски-точный взгляд вверх, безошибочно выцеливая окно единственной обитаемой комнаты заброшенного дома у Дороги №2. Баки тут же отшатнулся вглубь спальни, не позволяя себя увидеть. – Паулер, – тяжело сказал он. – Если вы о владельце лавки на углу, то мне нечего возразить, – доктор подплыл ближе, его присутствие почти не ощущалось реальным – так, какая-то слишком густая тень с глубоким голосом и высокомерными интонациями. Ментальная проекция, мать его. – Его нужно нейтрализовать. Доктор хмыкнул. – Полагаю, это такой изящный эвфемизм для слова «убить». Вы ведь помните, что здесь никого убить невозможно? – Ваш план? – Ложитесь в постель. Баки скептически приподнял бровь, глядя на него в упор – длинное породистое лицо с бородкой, неуместно вычурный наряд, высокомерный прищур, щеголеватая волнистая прядь падает на лоб. Еще один самовлюбленный гений с мессианским комплексом – Стиву везет на таких знакомых. – Да бросьте! – поморщился доктор. – Я не позволю ему вам навредить! Не для этого я столько времени потратил на эту работу! Не для этого, согласился Баки про себя, укладываясь в кровать и стараясь дышать как можно ровнее. Ты взялся за эту работу, чтобы доказать что-то в очередной раз. Не можешь позволить себе облажаться. Не взять самую высокую вершину. Сдаться. Бедняга, так и будешь всю жизнь бегать за собственным хвостом, как укушенная пчелой дворняга. Впрочем, мне-то какое дело? Вытащи меня отсюда, вот и все. Только вытащи меня, а дальше я уже разберусь… Он закрыл глаза в тот момент, когда едва слышно скрипнула дверь в комнату. В ту же секунду огромная тишина навалилась на него и придавила своим весом так, что он не мог даже толком вздохнуть, только почему-то считал про себя, размеренно и четко: один, два, три, четыре… На счет «сорок шесть» тишина отступила, и это снова ощущалось как невероятное облегчение и почти ошеломление – как и в прошлый раз с пустотой. – Он ушел, – негромко сказал доктор. – Теперь Паулер и те, кто ему приказывают, будут уверены, что держат вас в руках. Баки осторожно сел на кровати, глядя на доктора снизу вверх. – И как я должен себя вести, чтобы Паулер не понял? – Точно так же, как и раньше – быть нелюдимым отшельником, не склонным к контактам с незнакомцами и проведению времени в толпе. У вас впереди два года, постарайтесь не высовываться. И да, не упускайте из виду, что сейчас вы не помните своего имени. Доктор протянул ему листок бумаги. – Второй код. Признаться, его наличие было для меня неожиданностью, и если я уже примерно представляю, как дезактивировать первый, то что делать с этим, пока ума не приложу. Взгляните, может быть, у вас возникнут какие-то мысли? Баки прищурился, разглядывая в слабом свете неудобочитаемые каракули. Похоже, что его ночной визитер и вправду был доктором – кто еще может писать настолько неразборчиво?.. Pozharnaya lestnica Sil'nyj Portsigar Vtoroj Tysyacha vosem'sot dvadcat' pyat' Fotografiya Drug Баки нахмурился – все это звучало как-то… слишком знакомо? Poceluj Он аккуратно сложил листок и сунул его в карман, поднимаясь. – Вы сказали, что знаете, как дезактивировать первый код? Дома здесь были высокие и каменные, старинной капитальной постройки – бог знает, сколько им могло быть лет, учитывая местное безвременье. Но выглядели они солидно пожилыми, не богатыми, но довольно основательными – кованые решетки на мелких оконцах цоколей, курящиеся сизым дымком трубы каминов. Аккуратные палисадники, широкие лестницы, ведущие к дверям, мягко светящиеся желтым уютным светом окна. – Что это за место? Никогда не был в этой части города. Доктор издал какой-то неопределенный звук, продолжая плыть по залитой лунным светом мостовой. Ни на секунду не сомневаясь, что Баки в любом случае последует за ним. – Уверены? – бросил он с нарочитой небрежностью. Внутренняя сигнализация снова тихонько запела внутри. – У меня некоторые проблемы с памятью, как вы знаете, – выдавил Баки. – Чего-то я могу не помнить. – Рекомендую напрячься, – посоветовал доктор. – От этого зависит успех нашего предприятия. – Кажется, Стив просил вас избавить меня от триггеров, включающих Зимнего солдата? – Угу, – доктор резко свернул в темный проулок, только взметнулся острый край нелепого, какого-то опереточного плаща. – И я нашел способ это сделать. Видите ли, мистер Барнс, в самом начале, когда капитан Роджерс только ознакомил меня с предположительным фронтом работ, у меня возникло закономерное предположение о том, что набор слов, активирующий ваше альтер-эго, не случаен. Он резко остановился у очередного, ничем не примечательного крыльца и кивнул на белую дверь с тускло поблескивавшим на ней латунным номером. Семнадцать. Баки невольно нахмурился, а доктор тем временем продолжал. – Суть кода в том, что он опирается на какие-то глубинные и очень значимые воспоминания, каждое из которых, во-первых, достаточно глубоко сидит, чтобы его было невозможно стереть поверхностной очисткой временной памяти с помощью электрошока. А, во-вторых, не может быть разрушено в ходе предполагаемой операции – то есть, нет смысла опираться на ваши воспоминания о жизни в Нью-Йорке, если вам предстоит операция в этом городе, и что-то из ваших глубинных воспоминаний может быть затронуто новым впечатлением – якорь всплывет, и целостность программы будет нарушена… – Бруклинский мост, – сказал Баки, глядя на странно знакомую дверь с цифрой «17». – Прошу прощения? – Бруклинский мост, – повторил Баки. – Его длина тысяча восемьсот двадцать пять метров. Стив сказал мне об этом, когда нам было лет по десять. Этакая громадина. В детстве сложно было не поражаться таким большим числам, так что я хорошо запомнил тот момент… Доктор помолчал несколько секунд, а потом кивнул. – Хорошо. Очень хорошо. Значит, для второго кода использовались воспоминания-якоря из нашего измерения. Для первого же… Вспоминаете? Баки покачал головой, не сводя глаз с двери. – Попробуйте мыслить логически, – посоветовал доктор. – Буферная зона предназначена для тех, кто не может попасть в измерение, которое у нас неграмотно именуют «загробным миром». Их тела еще живы, и душа, привязанная к ним, находится здесь, пока тело не погибает – и тогда душа уходит по Дороге №1 в следующее измерение, или пока не выздоравливает или просыпается от крио-сна – тогда душа чувствует своеобразный рывок – призыв от тела, и устремляется на Дорогу №2. Никогда не задумывались, где находилась душа капитана Роджерса в то время, как его тело оставалось замерзшим во льдах? Баки покачнулся как от ударившей в грудь пули и слепо шагнул вперед, к лестнице в три ступени. – Как я мог не вспомнить, – пробормотал он себе под нос. – Я же вспомнил все, кроме этого... – Такова уж природа этого места. Мало кто способен, вернувшись, вспомнить то, что с ним происходило за Дорогой. Тем более, из вас эти воспоминания тщательно вытравливали с помощью программирования и электрошока. Дверь подалась под ладонью мягко, даже не скрипнув. С полминуты Баки стоял в прихожей, прикрыв глаза и вдыхая знакомые запахи – удивительно, но дом Стива, их дом не разрушился в их отсутствие, не истлел без хозяев, как большая часть построек в городе. Вся мебель была на месте, плащ на крючке, брошенная на подлокотник кресла рубашка, смятая газета на журнальном столике в гостиной… Даже угли в печи еще тлели, а из кухни пахло недавно сваренным томатным соусом – Стив обожал макароны с томатным соусом... Наверное, его выдернули внезапно – как всегда это происходило. Баки помнил – они могли обедать или беседовать, покупать продукты или заниматься стиркой, но в какой-то момент Баки дергало, это было похоже на сердечный приступ. Он едва не падал на колени, задыхался, бледнел, и лицо Стива в одну секунду становилось до ужаса обеспокоенным и напряженным. – Опять? – говорил он. Баки кивал, стараясь не встречаться с ним глазами. Стив подхватывал его под локоть и вел – по щелястым мостовым улиц, по утоптанным дорожкам парков – к Дороге №2. Обнимал напоследок, пока Баки дергало от боли и отчаянья, что приходится снова уходить. – Я буду ждать, – повторял Стив неизменно, и Баки так же кивал и отворачивался. Можно было сколько угодно оттягивать неизбежное, но с первым же шагом на Дорогу Стив исчезал. Оставшийся позади город с высоким кирпичным домом – девять окон по фасаду, плоская крыша, на которой они так часто встречали рассветы, крохотная кухня с вечно текущим ржавым умывальником, зато отдельная гостиная, в которой никто никогда не принимал гостей, и самое главное: спальня с широкой постелью на двоих, из которой они иногда не выбирались целыми днями – все это покрывалось трещинами и осыпалось, исчезало, будто никогда не существовало на самом деле, сама память истончалась и рвалась в клочья с каждым шагом, и Баки оставался один – навсегда, совершенно, непоправимо один… После каждого задания он возвращался в казарму, в пропахший солдатским потом и хлоркой корпус у самой Дороги. Он не помнил ничего. А Стив каждый раз приходил за ним, пережидал насмешки Второго и агрессивные выходки Третьей. Стив дожидался и уводил его – домой. Каждый чертов раз. Не расспрашивая о том, что произошло на этот раз, не упрекая ни намеком… Баки сел в кресло, глядя прямо перед собой – на противоположной стене висели черно-белые фотографии в рамках, единственное, что осталось у них со Стивом от прежней жизни. Тут были портреты каждого из коммандос, полковник Филипс, фотография молодой Сары Роджерс и семья Баки. Была эффектная Пегги Картер и милая Конни, какой Баки запомнил ее в последний вечер перед отправкой на фронт – смешливая, с лукавым взглядом и ямочками на щеках. А в центре – они оба, Стив и Баки, в форме коммандос, на фоне грузового вагона, из которого выглядывает расплывшаяся до ушей в улыбке физиономия Гейба. Счастливые, смеющиеся. Вместе. Раньше рядом висела фотография Говарда Старка, но некоторое время назад Баки ее убрал со стены. Стив не спросил, почему, и Баки был за это благодарен. Только темный прямоугольник на выцветших обоях продолжал мозолить глаза... – Выходит, в ГИДРе знали, что Стив жив, – сказал он, уловив едва слышимый шорох плаща за спиной. – Боюсь, что так. Они не могли убить его здесь и не могли найти его тело в нашем мире. Так что вам внедрили второй код для подстраховки. Подозреваю, что он не так универсален, как первый, и не требует формулировки задания. Он сам по себе – задание. – Я должен был убить Стива, как только приду в себя после разморозки, – Баки покачал головой. – Хорошо, что мне бы это не удалось в любом случае. – Да, – согласился доктор. – Но все-таки приятно, что нам не придется ломать голову, думая, как вас дезактивировать и избавить от реакции на очередной лингво-код. Думаю, вы уже примерно представляете, о чем следует вспоминать, когда вы проснетесь? Но, не забывайте, до возвращения домой еще два года. Постарайтесь не выдать себя, пока якоря второго кода как следует не расшатаны в вашей памяти. – Паулиг ничего не поймет, – уверил его Баки. – Никто ничего не поймет. Я очень хорошо умею быть незаметным…

Эпилог

– Пожарная лестница у тебя в доме? – хмыкнул Стив. – Да, мы там курили, если удавалось раздобыть папирос. – И однажды ты чуть не сломал ногу, когда с нее навернулся. – Да? Не помню... – Конечно, не помнишь. Это я помню все твои самоубийственные выходки. Стив пожал плечами, опуская ресницы и улыбаясь. – Ладно, ладно… Заладил. «Сильный»? – Я, конечно, – соврал Баки, не моргнув глазом. Стив с подозрением прищурился, но смолчал. – «Портсигар»? – Серебряный, шикарная вещь. На нем была выгравирована потрясающая полуголая девица. Стоил мне… – Баки покачал головой и вздохнул. – Когда в плен попал, какая-то падла все карманы обшарила, уплыл мой портсигар… До сих пор жалко, веришь. – «Второй»? Баки помотал головой. – Не скажу. Дурак я был, вот и все. – Но ты помнишь? – Лучше бы не помнил. – Ладно, – протянул Стив с сомнением, и по его взгляду искоса было понятно, что ничего не ладно, он еще вернется к этому вопросу в самый неожиданный для Баки момент. И тогда уже точно не слезет, пока не добьется ответа. – Ну, тысяча восемьсот двадцать пять – это понятно, доктор Стрендж упоминал… «Фотография». Мм? Стив снова обернулся к нему, и Баки тяжело вздохнул, махнув рукой. – Обычная фотография одного чумазого сопляка, которую я таскал с собой с момента призыва. Стив нахмурился, глядя на него с непониманием. – Ты имеешь в виду… – он осекся и сглотнул, не отводя тревожных глаз. – Почему? – Потому что ты мой «друг»? – с нажимом сказал Баки. – Никто не берет на фронт фотографии друзей. – Звучит категорично. Я был достаточно сентиментален, чтобы таскать с собой фотографии всех, кто мне были дороги. Но твоя, конечно же, пользовалась особым вниманием. – Прости, что задел твои чувства, – хмыкнул Стив, сворачивая листок и убирая его во внутренний карман куртки. – Уверен, что этот код последний, и ты с ним отлично справился. – Там было еще одно слово, – напомнил Баки, и Стив тут же отвел глаза. – Наверняка это слишком интимное воспоминание, – сказал он преувеличенно твердо. – Твои поцелуи – не мое дело. – Ну почему же. Это как раз твое дело, потому что имелся в виду поцелуй с тобой. Так странно было смотреть в совершенно ошеломленное лицо Стива: приподнятые брови, округлившийся рот, хрустально-бирюзовые глаза младенца. – Но… – лицо стало жалобным, – мы ведь никогда… мы ведь?.. – В этом измерении – никогда, – подтвердил Баки, стараясь игнорировать бьющееся уже в горле сердце. – Но я так часто думал об этом, фантазировал, представлял себе, что… для меня этот поцелуй почти реален. Стив снова сглотнул, опустив голову и хмурясь. Баки мог поклясться, что слышит, как в светлой голове супергероя бешено крутятся шестеренки. Собственное волнение отступило на второй план, Баки раздирало двумя абсолютно противоположными стремлениями: сказать «Забудь» и легко улыбнуться, будто глупо пошутил. И попросить «Вспомни». Стив, вспомни, ты ведь не мог все совсем забыть… – Мы никогда не целовались в этом измерении, – медленно сказал Стив. – Хорошая формулировка. Кажется, я начинаю понимать, о чем ты… Он потер лицо ладонью и решительно вздохнул, поднимая взгляд. – Фантазии – это, конечно, хорошо. Но я считаю, что нам обоим уже давно пора было бы перейти от фантазий к делу. Баки только кивнул, не сводя со Стива глаз. Он бы все равно сейчас не смог выдавить из себя ни слова.