Lilium

Карли, свернувшись клубочком, лежала на кровати в темной спальне, наматывая прядь волос на палец. Она проснулась рано, но не хотела подниматься, это казалось таким лишним. Ей снились плохие сны, в которых перемешалось все, что беспокоило ее в прошлом, которое ей так и не удалось похоронить: Сэм, Дилан, пепел, падающий с серого неба, разрушенный город, ледяные оптосенсоры и алые... Она подтянула одеяло, словно хотела спрятаться в нем от всего мира. Сэм. Они расстались вскоре после свадьбы, измученные друг другом, истерзанные любовью к другим, к тем, кто даже не были людьми, сгинули в неизвестности. И однажды его вещи исчезли из ее шкафов и с полок, а она не взяла телефон в руки, чтобы ответить на прощальный звонок, и сидела всю ночь, глядя в окно. Карли закрыла глаза, но слезы уже жгли веки. Человек в черном костюме и очках говорил с ней вежливо, даже ласково, как с маленькой девочкой. Карли была так напугана, что лепетала что-то невнятное, стараясь не смотреть на снисходительную улыбку страшного человека. Она не решилась на свои привычные в обществе мужчин хитрости – встряхнуть волосами или игриво продемонстрировать запястье, побренчав браслетом. Локоны потускнели, и она машинально царапала облупившийся лак на ногтях. Никто не смог бы упрекнуть ее в том, что расставание с Сэмом далось ей легко. Да и вряд ли ее милые штучки подействовали бы на людей такого сорта. Она боялась этого строго одетого агента и того, что он мог бы с ней сделать, чтобы узнать про Сэма. Она подумала даже, как хорошо, что они расстались, когда шумиха вокруг автоботов только занималась, словно лесной пожар, превращающийся из костерка в бесконтрольное адское пламя. Тем вечером, когда ее наконец отпустили из стеклянного куба правительственного кабинета, похожего на мышеловку, она шла по пустеющим тротуарам, кутаясь от осеннего ветра в короткий плащ, отравленная выхлопными газами проезжающих машин и собственным страхом. Она обнимала себя за плечи, потому что больше некому было ее обнять, и растерянно смотрела по сторонам: с высоких серых стен небоскребов и рекламных щитов ее настороженно разглядывали человеческие глаза, а слоганы под ними призывали сообщать о любой подозрительной инопланетной деятельности. Эти глаза смотрели прямо на нее, внутрь. И куда бы она ни отправилась, она ощущала за спиной слежку. Карли решила, что не будет пытаться связаться с Сэмом, не оставит ни одного электронного или бумажного следа, ни отпечатка губной помады на утренней записке, как она делала раньше, когда ей казалось, что она действительно любит этого мальчишку. Теперь она не допустит даже мысли о нем. Возможно, она была не лучшей женой, но она не станет предательницей. Карли вернулась из воспоминаний в реальность и шмыгнула носом, но плакать почему-то больше не хотелось, хотя чувство жалости к себе продолжало ее терзать. Карли устало поднялась, пробираясь сквозь маленький женский мирок одинокой спальни в ванную комнату. Девушка со вздохом рассмотрела себя в зеркале. Кожа требовала тонального крема, волосы – укладки, глаза – жизненного блеска. Она покусала губы, чтобы те сделались ярче, чтобы кому-нибудь захотелось наконец их поцеловать, и встала под душ. Пальцы пробежали по старым, зарубцевавшимся шрамам, и Карли впервые почувствовала отвращение к этому уродству. Саундвейва больше не было в ее жизни, как и Сэма, даже имя его было невозможно выговорить, и воспоминания вместо того, чтобы дарить облегчение, лишь тяготили ее душу. Иногда груз становился слишком тяжел, и она скучала по себе прежней, беспечной, солнечно-лилейной куколке. Накинув халатик, Карли размешивала кофе, сидя за кухонным столом и читая письмо от матери. Мать да пара коллег из маленькой галереи, где Карли теперь работала, – те немногие, с кем девушка решалась общаться. Мать уже в который раз, не стесняясь в выражениях, настаивала, чтобы глупышка Карли переезжала к ней в Нью-Йорк. Карли иногда казалось, что даже Дилан обращался с ней более вежливо, чем собственные родители. Ложечка замерла. Карли достала ее из чашки и швырнула в стену, потом саму чашку. Девушка уставилась на благоуханное пятно, расползающееся по белым обоям, на которых играли солнечные зайчики. Какого черта она позволяет всем решать за нее, словно она не человек? Раздраженная, Карли вывернула наизнанку содержимое шкафов, которое не обновлялось несколько последних сезонов. Натянула узкие джинсы, надела шелковую блузу, всунула ноги в любимые «лодочки» от Джимми Чу. Девушка вышла из дома, жадно, даже зло вдохнув летний воздух. В первую очередь она пойдет к парикмахеру, потом в спа и по магазинам. Карли давно не надевала каблуки, и лодыжка подвернулась на первом шаге по брусчатке, Карли зашипела. «Мир тебе ничего не должен, детка», – заявила как-то одна из ее полупьяных подружек на вечеринке Дилана. После этих слов Карли расхотелось с ней дружить. Еще чего. Мир ей задолжал и по-крупному. От этих мыслей ее шаг стал уверенней. Не нашелся еще тот мужчина, будь он из плоти или металла, что способен ее погубить. Она уберет с помощью пластики шрамы с тела, чтобы ничто не напоминало о страшной аварии, переедет, но только не к матери, а куда-нибудь на Юг, сменит работу и не будет больше плакать, никто не заставит ее больше плакать. Она найдет кого-нибудь, кто станет для нее новым убежищем. Карли возвращалась поздно, когда на асфальт падали первые капли дождя. До дома осталось совсем немного, Карли вздрогнула, услышав за спиной рокот мотора. Ей показалось, что это те мрачные люди, что допрашивали ее несколько месяцев назад, вернулись за ней, и Карли инстинктивно застыла на месте, вцепившись в пакеты с покупками. Она наблюдала, как по дороге проехал «корвет» ядовито-зеленого цвета и начал крутиться невдалеке, выбирая место для остановки. Карли разглядывала машину какое-то время, и тревогу затмило странное дразнящее чувство, похожее на забытое прикосновение, приглашение к чему-то новому, ласкающему душу и плоть, чему она не могла подобрать слов. Карли смутилась и шагнула через порог.