Ментор математики

      Лаик производил гнетущее впечатление на всех без исключения унаров. Будь ты сын опального герцога или же наследник одной из самых влиятельных семей в Талиге, Человек Чести или «навозник», в Лаик несладко было всем. И дело не только в холодных кельях, запрете на общение или безвкусной овсянке на завтрак. Те, кто преподавал унарам различные науки, тоже вносили свой вклад в трудности жизни. И если мэтр Шабли быстро завоевал признание молодежи тем, что никогда не злобствовал, то мэтр Альбуциус был его полной противоположностью. Сухонький, лысоватый, с неопрятными космами, окружавшими обширную лысину, в потертом сюртуке, Девор Альбуциус вызывал неприязнь лишь внешним видом своим. И ладно бы только видом – его характер был столь неистов, что даже капитан Арамона морщился от визгливого голоса ментора математики. Мэтр Альбуциус кричал – он никогда не говорил тихо. То ли от старческой глухоты, то ли по природе своей, но он вечно говорил так громко, что было слышно в других кабинетах, в коридоре и даже на лестнице. Передвигался математик весьма быстро для своего почтенного возраста, семеня кривоватыми ножками, обутыми в поношенные туфли. От него пахло пылью – унары называли это «пыль веков». И еще отчего-то пудрой. Насмешники уверяли, что почтенный мэтр пудрится, как девица. Другие возражали, что это попросту мел. Но не любили математика все без исключения. - Встать! – голосил он, входя в кабинет математики. Двадцать крышек парт громыхали, унары вставали, приветствуя его. Он морщился, глядя на них, весьма недовольный видом учеников. - Садитесь! Самые дерзкие демонстративно потирали уши после каждого его выкрика.       В Лаик был дисциплинарный журнал, хранившийся в кабинете самого капитана. Обернутый черной кожей, он назывался унарами «Черной книгой» и обещал «пламя заката» или, в крайнем случае, Занху. Мэтр Альбуциус записывал в него нарушителей порядка. И если после занятий танцами изящной словесностью, рисованием или землеописанием там появлялось одно-два имени, то после математики страница пестрела записями. Математик пару раз записал в «Черную книгу» даже унара Валентина. Это было немыслимо – никто из унаров не соблюдал порядок и правила столь тщательно, как юный граф Васспард. Но старикашке показалось, что тот отвечал недостаточно громко и четко. А уж имя унара Эстебана было упомянуто на каждой странице. «Навозник» преспокойно игнорировал и самого математика и его «Черную книгу» и мог болтать с приятелями либо перебрасываться записками. Либо посмеиваться над унаром Ричардом. Надорского герцога высмеивали исподтишка, заставляя его краснеть и сжимать кулаки в молчаливой ярости. Но на страницы дисциплинарного журнала попадал и он. Увы – в Надоре с учителями было плохо, а уж после мятежа и гибели Эгмонта и вовсе некому было учить юного герцога. Лишь отец Маттео уделял внимание воспитаннику, но более всего – занятиям по Эсператии. Так что пробел в знаниях и отразился на отношении математика к Дику. - Унар Ричард, вы не в состоянии сложить два и два! – орал тот. Класс откровенно веселился, посмеиваясь и над Альбуциусом и над Ричардом. Чаще всего математикой унары занимались после завтрака, и тогда настроение портилось у многих на весь день. Исключением были Паоло и Берто – кэналлийцы не унывали из-за пустяков, и щебетали по-своему прямо под носом у ментора. Близнецы Катершванц тоже могли перешептываться на своем наречии, но не так откровенно, как южане. Колиньяр и его подпевалы же откровенно хамили в лицо «сморчку». Эту кличку дал Альбуциусу самый насмешливый из унаров – рыжий вихрастый Константин, виконт Манро. Кличка прижилась, и теперь за спиной математика шелестело «сморчок-с». Он быстро оборачивался – и видел ясные глаза и невинные улыбки.       Математик заваливал всех работами, которые унары делали на листках бумаги. Эти работы он собирал, нещадно ставя неудовлетворительные баллы, и хранил у себя. - Для того, чтобы на экзаменах комиссия могла видеть, кто достоин первого места, а кому придется довольствоваться последним, - скрипел он, складывая в стопочку листки. Однажды он, по обыкновению, собрал работы, и на следующий урок принес их, намереваясь провести работу над ошибками. Взяв из стопки первый листок, близоруко прищурился. - Позвольте, позвольте, но это не математика. И… неужели вы изучаете это на уроках словесности? - А вы прочтите, что там написано, - наивно попросил один из унаров. Сидевший на первой парте унар Северин выхватил листок и принялся громко декламировать. Я теперь не слишком рад, Когда друзья мне говорят: «Сходим, Девор, к дамам, К благородным самым!» Оставят пусть меня они, И к дамам пусть идут одни. В глазах у знатных этих дам Так жалок я, что стыд и срам. И я бы даму полюбил, Когда бы дамам был я мил. Коль знатных я не стою, Утешусь я с простою. На белом свете их не счесть. Покладистые всюду есть. С какой же стати к знатным лезть? Простых готов я предпочесть! Был и я когда-то глуп, И словеса слетели с губ: «Ах, госпожа! Я стражду. И утолите жажду!» Ответом был мне взгляд суровый. Не говоря худого слова, Лишь в ту рискну влюбиться снова, Что и меня любить готова. Читал он с выражением, громко, делая паузы в нужных местах. Класс покатывался от смеха. Это было одно из фривольных стихотворений, автор которого пожелал остаться неизвестным. - Суза-Муза, - пронеслось по рядам. - Граф Медуза из Путеллы! Мэтр затопал ногами: - Прекратите! Это уже переходит всякие границы! Откуда у вас сий безобразный пасквиль? Лишь вошедшему капитану удалось утихомирить унаров. После этого «Черная книга» вновь запестрела именами нарушителей, а в наказание все были оставлены без ужина. Даже те, кто не принимал участия в общем веселье.       Так и продолжалась вражда между ментором и унарами. Он обзывал их тупицами, бестолковым народом, варварами. Те в долгу не оставались – мазали доску свечным салом, поле чего на ней писать было невозможно. Заливали чернилами его бумаги, подкладывали на стул гвозди, которые сами выдергивали из старых рассохшихся дверей. «В награду» получали записи в журнале, угрозы и лишение ужинов. После Суза-Муза ненадолго отвлек унаров от математика, переключив внимание на доблестного капитана. Но после ночи в Галерее все пошло по-старому, и математика вновь стала «театром военных действий» по выражению унара Арно. И вот наступил первый выходной. За ним – второй. Тогда-то Эстебан, в чьих карманах водились монеты, предложил сыграть с мэтром достаточно дерзкую шутку. Он долго шептался с приятелями, и в коридорах, когда никого не было поблизости, и на прогулке в крытой галерее, куда унаров выводили на час после обеда. В Лаик после выходного они вернулись веселые, перемигиваясь и хохоча. Капитан тщательно проверял личные вещи унаров, думая, что негодники протащили вино в Лаик. Это было строжайше запрещено. Но вина не было. Зато наутро к воротам Лаик подкатила серая карета, запряженная четверкой серых лошадей. И возница грустным голосом спросил: - Где покойный? В карете лежали несколько венков, и на каждом было написано: «Дорогому Девору Альбуциусу», «Несравненному ментору», «Лучшему математику» «От скорбящих коллег». Тут уже капитан разозлился не на шутку. Он хорошо понимал, чьих рук это дело. Но связываться с семьями Колиньяров и Манриков не решился. Дело замяли, Арамона выплатил денежную компенсацию математику, кортеж развернули, уверяя, что произошла ошибка, и никакого покойника в Лаик нет. Похоронных дел мастеру было безразлично – деньги – то уже заплачены, и весьма неплохие. Унары веселились над шуткой. Пока однажды утром математик не пришел на занятия. Его ждали с полчаса, переговариваясь и прислушиваясь, не прошаркают ли по коридору знакомые шаги. Но вошел мэтр Шабли. И грохнули крышки парт. - Унары, садитесь, - печально сказал он, - пока занятия математикой буду вести у вас я. Скажите, какая была последняя изученная вами тема? Уроки пошли своим чередом, мальчишки шушукались в перерывах о том, что случилось со сморчком. - Сбежал. - Ага. С любовницей! - Нет, с любовником! Общее веселье прервал унар Жюльен, показав на окно. Унары бросились к нему. Там во двор въезжала знакомая серая карета. - Вот и сложили два и два – тихо произнес кто-то. Эстебан, Северин и Константин притихли и растерянно посмотрели друг на друга.