моя трагедия комедий балаганных смешней, и потому безумно мне дорога: я научился находить себе прекрасных друзей, но не могу найти по силам врага.
Он с детства шел по трупам. Переродившись в районе Зараки, этот на вид хрупкий мальчик, загнанный волчонок, скалящийся хищным зверьком на каждого, кто пытался его обидеть, давал отпор и ни разу не был побежден. Со временем безымянному мальчику понравилось то ликование, которое он испытывал при победе над очередным противником. Со временем мальчик осознал свою силу. Он шел по районам Руконгая, оставляя за собой кровавый след, шел по трупам, переступая через отрубленные руки, пиная отсеченные головы, как земные мальчишки его возраста пинают футбольный мяч. У одного из трупов он отобрал меч, еще даже не зная, что такое асаучи и занпакто — впрочем, ему было плевать. У мальчика была единственная радость — битвы. Только во время сражения (обязательно насмерть!) он чувствовал себя живым. Счастливым. На своем месте. Со временем мальчик подрос, превращаясь в мужчину. Он нашел маленького ребенка, которого решил воспитать, как свою дочь, нашел последователей, что восхищались им, а потом, обнаружив в себе силу шинигами, обрел не только имя, но и звание капитана Одиннадцатого отряда Готей-13. И все же… Та женщина. Та прекрасная женщина, смертоносная, как клинок, оставившая уродливый шрам на его лице и получившая такой же на груди — Зараки не верил, что она сдалась. Она ведь тогда его почти убила. Только в сражении с ней Зараки чувствовал себя… слабым. Обычным. Только в сражении с ней ему приходилось не только нападать, но и обороняться. Только ради нее он и вступил в этот долбанный и нахрен ему не нужный Готей-13. А она изменилась. Даже имя взяла другое. И теперь вместо чудовища, опустошавшего деревни, была женщина, скрывающая ярость за добродушной улыбкой, накрывшая шрам причудливо заплетенной косой, а окровавленные одежды — белоснежным, идеально выглаженным капитанским хаори. Почему, Ячиру? Зараки не здоровался с ней ни разу, с тех пор, как стал капитаном. Она тоже старалась проходить мимо, и когда они встречались на улицах Сейретея, чуть ли не переходила в шунпо. А ему хотелось поймать это маленькое чудовище, встряхнуть и спросить: почему ты отказалась от своего пути? В то, что договориться можно словами, а не насилием, Зараки нихрена не верил.***
Этот прошлый Кенпачи, место которого занял Зараки, был слабаком по сравнению с ней. В бою с ним Зараки даже особо не старался, ему было очень скучно, и когда он победил, он испытал не радость, а облегчение, будто закончил выматывающую бумажную работу. И лишь на прощание наступил на левое запястье врага — хруст костей доставил хоть немного удовольствия. Она смотрела на этот бой. Улыбалась. Зараки не понимал, почему она отказалась от титула Кенпачи. Ушла непобежденной, просто переродилась заново. Он знал, что Ячиру не струсила — эта женщина не могла струсить. Но тогда почему?***
— Ячиру! Рык Зараки остановил ее в коридорах Четвертого. Женщина повернулась и мягко улыбнулась коллеге, чья рука была на перевязи. Очередная вечеринка Одиннадцатого — ничего особенного. Скорее всего, руку сломал себе сам же Зараки, неудачно упав — кто падает удачно после столько выпитого саке? — Зараки-тайчо, вам надо вернуться в свою палату. — Ебал я твою палату, — кулак капитана врезался в стенку совсем рядом с лицом Уноханы, но та даже не дрогнула, лишь нахмурила черные тонкие брови. — Если вы не будете слушать вашего лечащего врача, я… приму меры. — Так прими! — почти взмолился Зараки, — ведь меч при тебе? Вот он я, — он раскинул руки в стороны, — заебись, смотри, как я тебя не слушаюсь. Возьми меч и верни меня в палату. Рецу продолжала мягко улыбаться, а потом протянула руки двумя пальцами вперед и коснулась лба Зараки. — Сокацуй! — почти нежно произнесла она.***
Во снах Зараки видел только кровь. Кровь тех, кого убил, но это были отнюдь не кошмарные сны. Ему нравились эти сны. Он чувствовал гордость. Но он ненавидел, когда во снах ему являлась Ячиру Унохана и тот самый бой. Он был даже согласен пасть от ее руки — потому что она сильнее. Она всегда была сильнее. Он так и остался глупым невоспитанным мальчишкой. Она — разумная и справедливая, все ныне живущие шинигами уверены в йонбантай-тайчо, как в добрейшей женщине и лучшем враче в Готее. Она сильнее, потому что отказалась быть врагом — его врагом.***
Зараки очнулся, видя сквозь пелену сна ее маленький силуэт. Унохана давала какие-то распоряжения своему лейтенанту. Кенпачи захрипел, и Рецу наконец обратила на него внимание, распрощалась с подчиненной и присела на край его кровати. — Вам лучше, Зараки-тайчо? — Нет, блять, мне не лучше, — он хотел кричать — не получалось. Вот она, так близко, дотянуться рукой до беззащитного горла и сломать позвонки… — Если вы будете и дальше так выражаться, я вам язык отрежу, — мило улыбнулась Ячиру, и Зараки моментально проглотил всю нецензурную лексику в ее адрес — отрежет ведь. Сражаться можно и без языка, но по некоторым причинам дар речи был ему дорог. — Ячиру… — почти беспомощно, с надрывом. — Рецу, — поправила его Унохана, — меня зовут Унохана Рецу. — Ячиру, — упрямо повторил Зараки, — я не могу так легко отречься от твоего имени. — Ты назвал этим именем свою дочь, — улыбнулась Рецу, — мне даже лестно. — Я же люблю тебя! — выдохнул мужчина, приподнимаясь на локтях. Унохана горько вздохнула и снова возложила пальцы ему на лоб. — Сокацуй. «Снова» — Зараки даже мысленно не успел выматериться, погружаясь во тьму. Рецу снова победила. Он не мертв, но он — проиграл. Проиграл женщине, пусть и женщине-чудовищу. Но даже проиграв… Зараки не собирался сдаваться.