I'm yours

Такси остановилось у ворот кампуса, дальше пришлось топать пешком. Хань катил за собой чемодан и с радостью оглядывал знакомые места. Университет казался таким привычным, но в то же время слегка изменился за полгода. На крохотной площадке у фонтана стоявшие полукругом скульптуры людей заменили животные (наверное, снова был конкурс), еще одна стена общежития покрылась граффити, а у старого чугунного фонаря появился маленький велосипед, весь покрытый искусным кружевом. Лу улыбался, вдыхая родной воздух, глядя на студентов, которые вечно куда-то спешат или наоборот лениво прохаживаются по мощеным дорожкам. Он остановился у подножия лестницы, ведшей в мужское общежитие. — Хён! — на верхней площадке показался высокий парень, размахивающий руками. — Хён, ты приехал! — прокричал он басом и, перепрыгивая через три ступеньки, вихрем слетел по лестнице. Секунду помешкав, парень сгреб Ханя в медвежьи объятья. — Офигенно, что ты вернулся! Блин, я так скучал! Помочь тебе с сумкой? Он выпустил Лу и с готовностью схватился за ручку чемодана. — Привет, Чанёль, — тепло улыбнулся Хань и стал подниматься вслед за парнем, который уже преодолел несколько ступенек. Весело болтая и обсуждая поездку, они добрались до комнаты Лу. Хань с неясным трепетом открыл дверь и прошел внутрь. Все оставалось прежним, будто его не было не шесть месяцев, а шесть часов. Разве, что пыли прибавилось, а на окне зацвела фиолетовая фиалка. — Бэкхённи, еще на занятиях? — Лу готов был обнять каждую вещь в комнате, но при Чанёле лишь скромно провел пальцами по столу, спинке стула, поправил покрывало с бахромой. — Да, если пойдем сейчас, то как раз успеешь к концу лекции. Только мне нужно на тренировку в бассейн. — Привет! — он похлопал по плечу парня, выходящего из аудитории. Бэкхён обернулся и, коротко взвизгнул, кинулся Лухану на шею. Еще несколько человек остановились, чтобы его поприветствовать, но уже было время обеда, поэтому маленькая группа, после положенных взаимных поклонов, быстро растворилась. — Хён! Хён, как я рад тебя видеть! Давно вернулся? Как дела? Ты надолго? Бэкхён, как счастливый щенок, прыгал вокруг и засыпал друга вопросами. — Можно сказать, что только что. Закинул вещи в общагу и сразу пришел. Как ты тут без меня? Бессознательно они шли за потоком студентов, Бэкхён повис на руке Лу и без умолку рассказывал новости: кто с кем стал встречаться, кто выиграл в конкурсе и теперь выставляется в галерее, о новой студенческой газете и подготовке к новогоднему спектаклю. — Хён, а как твоя-то выставка прошла. Я хочу услышать все подробности, не каждый день друг выставляется в Европе. Лу послушно принялся рассказывать о презентациях, прошедших сначала в нескольких городах Швейцарии и Германии, потом в Италии, Франции, Испании и Великобритании. Конечно, выставка не была персональной, но все же Хань не был самым незаметным. Буклет с крохотной заметкой о его трех скульптурах из мрамора до сих пор лежал на дне чемодана, бережно завернутый в файл. — Это было потрясающе! Я говорил с авторами, они все такие приветливые люди, мы делились новыми идеями, каждый вечер просто ужин превращался в мозговой штурм, у меня столько новых идей. Полно иностранцев, но язык искусства универсален. Я был в перманентном восторге! Будто фантастический сон! Я все время боялся, что меня разбудят! А публика! Ах, они ведь правда приходили посмотреть на наши работы. Настоящие ценители! Эстеты! Бэкхён усадил Лу за стол, а сам убежал к раздаточной. — Только не улетай снова, пока я не вернусь! Расскажешь мне все! — крикнул он, скрываясь в толпе. Хань покивал в ответ и снова огляделся по сторонам. Кафетерий оставался прежним, что и не удивительно, но Лу с удовольствием вспоминал и узнавал его заново, будто видел впервые. Его взгляд зацепился за сумрачного светловолосого парня через два столика от него. Странно, но светлые волосы (несмотря на темные отросшие корни) ему очень шли и не казались крашенными, как у большинства. Будто он и родился таким платиноволосым, а может и светлоглазым, издалека не разглядеть. Зато Лу разглядел меленький рот, с поджатыми губами, словно парень стеснялся их пухлости, прямые брови и чистую светлую кожу. — Бэкхённи, ты его знаешь? — он незаметно указал на блондина, когда друг вернулся с подносом (Ханю досталось только клубничное молоко). Бён посмотрел и неопределенно пожал плечами, продолжая уплетать свой обед, будто голодал неделю: — Ходит со мной на несколько пар, не помню, как его зовут. Странный он какой-то. Ни с кем не говорит, всегда один, всегда занимает угловую студию (ту, что с огромными окнами) и никого не пускает. Но он победил в последнем конкурсе, — Лу приподнял брови, — животные у фонтана — его. — Которые? — Все. — Все? — рот у Ханя стал круглым, как латинская буква «О». — Не может быть! Хм, вы ходите на одни занятия, а ты еще с ним не познакомился? — вновь удивленно вздернул брови Лу и неодобрительно покачал головой. — Дурак! Эй, тебе ведь с ним еще три года учиться. — Ну и что? — пожал плечами Бэкхён, не отвлекаясь от риса и угря под соусом. — у меня есть ты и Чанёль.  — Чанёль пловец, а я выпускаюсь через полгода. Идем, — он ткнул друга локтем в бок и направился к незнакомцу, — познакомимся. — Хён! — возмутился Бён, потирая ушибленные ребра, но послушно поплелся за Лу, которого было уже не остановить. Блондин лениво ковырял палочками в тарелке с остывшей едой, уставившись на экран смартфона. — Привет, — Хань лучезарно улыбнулся, будто это был самый счастливый момент его жизни. Он-то знал, что немногие могут устоять перед его милым личиком. Незнакомец поднял на него тяжелый взгляд. — Вы кто? — Я Лу Хань с четвертого курса, направление — скульптура, а это Бён Бэкхён, его ты, наверное, знаешь, он с твоего потока. Парень пожал плечами и вернулся к смартфону, Лу ничуть не смутился: — А в этом месте ты должен представиться, — он улыбнулся еще шире, а Бэкхён испугался, что у хёна сейчас лицо треснет или мышцы сведет так, что он останется с этой дурацкой улыбкой навсегда. — Должен ли? — спросил блондин сам себя и пожал плечами. — О Сэхун. — Вот видишь, не так уж трудно, — Лу засветился, будто на него направили прожектор, и без приглашения плюхнулся на стул. Бэкхён неловко потоптался и тоже присел на краешек. — Что вам нужно? — подозрительно спросил Сэхун. — Понимаешь ли, — у Ханя сделалось озабоченное и серьезное выражение лица, — через полгода меня здесь уже не будет, а вот у этого парня, — он похлопал опешившего Бэкхёна по плечу, — совсем нет друзей. — И? — Может, вам подружиться? — предложил Хань с самым простодушным видом, хотя Бён ясно знал, что все это обман и Лу только прикидывается таким странноватым простаком. Сэхун громко хмыкнул и посмотрел на него как на идиота. — Просто так? Ни с того, ни с сего? — он отложил смартфон, а Лу подумал, что это хороший знак. — А почему бы нет? — Хён, — прошипел Бэкхён, которому надоело позориться, к тому же на них уже стали оглядываться. Может, мало, кто знал имя Сэхуна, но сам он был довольно известен в кампусе. Еще бы, гениальный бука, закрытый ото всех! А тут вдруг запросто болтает с другим золотым мальчиком. Бэкхён удивлялся, как еще первокурсницы в обморок пачками падать не стали. — Почему бы и да? С чего мне с ним дружить, я его не знаю. И вообще, — он поднялся и взялся за поднос, — мне никто не нужен. — Всем кто-нибудь нужен. — Мне — нет. Лу разочарованно смотрел вслед удаляющемуся Сэхуну. — Хочу с ним подружиться, — мечтательно заявил он, взлохматив пятерней волосы. Бэкхён закатил глаза: — Зачем? — Он интересный. Лу проснулся, когда за окном только заалело, и провалялся в кровати еще полчаса. После вчерашней попойки с Бэкхёном и Чанёлем голова была тяжелая и какая-то чужая. Он сползал в душ, а когда вернулся, часы показывали только десять минут седьмого. Вся общага еще видела сны, но зато можно было пойти и занять самую лучшую, ту самую, угловую, студию. Хань напялил старый серый спортивный костюм и пробежал через кампус к корпусу, утренняя прохлада покусала щеки, и на них распустились красные цветы. Стояла стеклянная, непроницаемая тишина, небо горело желтым и алым без единого облачка. Он взбежал по ступенькам и вошел в безмолвный холл. Что-то неясное, будто шум дождя послышалось Ханю, когда он только поднимался на третий этаж. Потом вдруг зазвучала скрипка, он пошел на звук. Звук разгорался все сильнее, Лу ускорил шаг, побежал прямо к открытой двери в конце коридора, откуда на кафельный пол падал белесый свет. Быстрее-быстрее! — звала музыка. Внезапно в мелодию вмешался звук бензопилы, Хань замер в дверях. Сэхун в маске и перчатках безжалостно кромсал ствол дерева, установленный на пьедестал посреди студии. В стороны летели щепки и целые поленья, а О не останавливался, будто музыка подгоняла и его. Сэхун спешно отсекал кусок за куском, словно внутри дерева был заключен тот, кого он отчаянно надеялся освободить. Мелодия оборвалась, и он остановился. Мужчина, вдруг понял Лу, сгорбленный, прикрывающий худое, нагое тело руками. Хань хотел было отступить в коридор, ему вдруг стало стыдно, будто он увидел что-то интимное, чего ни за что нельзя показывать чужим. Но Сэхун, видимо, почувствовав его взгляд, обернулся. — Что ты здесь делаешь? — резко спросил он. Лу, все еще стесняясь (чего за ним никогда раньше не водилось), опустил голову и пробормотал: — Прости, я не думал, что здесь кто-то еще будет. Не мог больше уснуть. И я услышал музыку. — Ничего, — уже мягче отозвался О, — остальные студии свободны, выбирай. Он взялся за нож и вернулся к скульптуре, намекая, что разговор окончен. Музыка, очевидно, специально закольцованная, началась заново. Вновь пошел дождь, а затем звучала скрипка. — Я знаю эту мелодию, — Лу не хотелось уходить, наоборот, он до смерти желал задержаться, хоть еще на минутку. — Сомневаюсь, — покачал головой Сэхун, не оборачиваясь. — Это Макс Рихтер «Ноябрь», я слышал ее в Германии… О удивленно посмотрел на него, по-птичьи наклонив голову. — Ты прав, — в его голосе слышалось изумление. Хань, чуть осмелев, шагнул в студию. Кругом все было покрыто стружкой, валялись инструменты — крупные на полу, мелкие на столе — вещи Сэхуна кучей лежали на подоконнике. — Можно… — неловко начал он, стряхивая кусочки дерева с шаткого колченогого стула, — можно мне… остаться? Я правда не буду тебе мешать! Можно? Сэхун долго глядел на него, отчего Хань все сильнее втягивал голову в плечи, вздохнул и привычно пожал плечами. Лу решил, что это согласие и, чуть улыбнувшись, пристроился на стул. О вернулся к работе, будто ничего не случилось. Его движения были уверенными и четкими, фигура все яснее проступала в дереве. Формы сглаживались, углы исчезали. На грубой руке-варежке появились пальцы, на лице наметились нос и лоб. — У меня была выставка в Германии… — внезапно, в паузе между повторами музыки, сказал Лу. Он зажал ладони между коленями, глядя на Сэхуна из-под капюшона толстовки. — Я знаю, а ты что, хвастаешься? — Нет, — тихо ответил Лу, — просто я говорю всем, как мне все понравилось… Но это был кошмар. Кошмарный сон, от которого я не мог проснуться. Сэхун обернулся, нажав на кнопку, резко оборвал композицию. — Почему? Хань сглотнул и покусал губы. Зачем он вообще начал говорить да еще и какому-то почти незнакомому парню, которого впервые увидел вчера в кафетерии? И ведь даже не спишешь на эффект «случайного попутчика», разве что придется избегать его следующие полгода. Но кампус-то не такой большой… — Все оказалось совсем не таким, как я думал. Я думал, меня пригласили потому, что оценили мои работы. Я был горд и рад, что именно меня выбрали для международной выставки. Только я один из Кореи, из все Азии! Понимаешь? Только я! Сэхун, скрестив ноги, сел прямо на пол напротив Лу. — Из всех участников конкурса поехал именно я. Но… дело было не моих работах, не в моих стараниях, им… — он выдохнул, будто перед прыжком в холодную воду, — им… нужно было всего лишь этническое разнообразие. Долбанная толерантность. Туда мог попасть кто угодно. Может, организаторы просто ткнули пальцем в фотку с моей скульптурой, вроде как: «Ну пусть будет он». Никому не нужен был — я. Только какой-нибудь азиат. Будто это меня привезли показать публике, а не мои скульптуры. Всем было плевать… на искусство, на авторов. Люди покупали то, что советовал куратор, особенно если он часто повторял слова «модно», «современно», «неоклассика». Лу поджал губы и уставился сквозь Сэхуна куда-то в пространство. Тот, прищурившись, изучал его лицо: большие, наивно распахнутые глаза, аккуратный рот, правильный нос. Объективно красивый он не знал об этом, а может просто не придавал значения. — Бедный знаменитый мальчик, — с притворным сочувствием вдруг сказал О, губы скривились в насмешке. — Что? Не так? — Я… я только тебе об этом рассказал. — И что? Хочешь, чтобы я тут же бросился тебя утешать? Погладить тебя по голове? Бедный мальчик, которого выбрали для международной выставки. Ты представляешь, сколько людей здесь убили бы за такой шанс? Они готовы на все, часами загибаются в мастерских, делают и делают, забывая о еде и сне, но чаще слышат критику, чем похвалу. Пусть они выбрали тебя наугад, но у тебя был шанс, а у кого-то не было даже такого. Какая разница, почему, но люди видели твои работы. Пусть половина, даже три четверти из них не поняли вообще ничего, но чей-то взгляд ты зацепил. Так что… — он поднялся с пола, — кончай ныть и принимайся за работу. — Я… Сэхун подошел и, опершись руками в колени, заглянул ему в глаза. — Ты знаешь, что ты первый, кто заговорил со мной за полтора года. Первый, представляешь? — Почему? Сэхун усмехнулся, Лу казался каким-то инопланетянином, будто никогда не варился в общем университетском котле. В его глазах О мог прочитать только любопытство и обиду за прошлые слова. Хань не смотрел на него с презрение или жалостью, или страхом. — Не знаешь? — уточнил Сэхун. — Тогда возвращайся, как узнаешь. Иди, мне нужно работать. Лу посидел еще немного, но парень больше не обращал на него внимания, только сосредоточенно работал резцом, время от времени отступая, чтобы оглядеть скульптуру в целом. Хань вышел молча, не прощаясь, и побрел обратно в общежитие. Вдохновение, которое и так стремилось к нулю, окончательно его покинуло.