Предназначение

Он возвышался над ней и медлил, наслаждаясь зрелищем, пока она, сгорбленная, скрючившаяся, прижимала ладонь к груди, пряча слёзы. Боль, охватывающая руку целиком, лижущая пламенем, сводила с ума, отбивалась в сознании ударами барабана, громче, сильнее, невыносимо. Голоса неразличимо шептали в голове, и Тревелиан даже не пыталась разобрать их, только бы заткнуть, только бы всё исчезло, провалилось к архидемону. Но он сделал шаг. — Не смей, — почти рыкнула она и подняла на него глаза. Солас уже видел этот взгляд, много раз видел, чтобы оставаться хладнокровным. Раненная волчица, чья лапа застряла в капкане, до крови разодранная в тщетных попытках выбраться самостоятельно, не доверяла ему. — Я помогу, — спокойно произнёс он и сделал ещё один шаг. Маленький, осторожный, невесомый шаг в её сторону. Якорь вспыхнул, грозясь взорваться, разбить на мельчайшие частицы всё вокруг. Обратить Тревелиан в пепел. Она закричала. Он подумал, что от боли. — Даже не думай, не смей, — приказывала она, отползая, забывая, что он ей больше не подчиняется, и в глазах её было большее, чем просто боязнь и недоверие. В отчаянии она завопила, и её лицо потеряло тонкие аристократичные черты: — Не подходи! Правой рукой она выставила барьер, но не учла, что перед ней не старый друг. Бог. Древний эльфийский бог с грустной улыбкой и жестокими глазами. Пугающий её, как ничто и никто до этого. Теперь он мало чем походил на подобранную в пути дворняжку с умным взглядом. Через комнату Соласа всегда было удобно забегать к генералу и заодно немного поболтать. Эльф рассказывал ей то, чего она бы никогда не узнала в стенах Круга, и иногда генерал её не дожидался. Она проклинала своё любопытство и обещала себе никогда так больше не поступать. Но всё повторялось снова, и снова, и снова. Солас ничего не говорил, кроме того, о чём она просила рассказать, и ничего не спрашивал, особенно того, на что она не хотела отвечать. Он наблюдал и выжидал, а она прекрасно знала, что он видел её левую руку. Осознание к обоим пришло не сразу, но они ничего не делали. У каждого были свои причины. Теперь она знала о его. Он сделал ещё шаг. — Тебе станет легче, — пообещал он и дотронулся до её руки очень мягко, не так, как в тот день. Она отпрянула, словно он — кристалл красного лириума, но его хватка стала сильнее, пальцы будто проникали под кожу, плоть, кость, ломая, уничтожая, сжигая. И мысли в голове не осталось, казалось, всё было заполнено болью, искрящейся, как молнии, даже воздух, которым она дышала, судорожно хватала ртом, обжигал лёгкие, и она перестала. Мир остановился, замер на мгновение, утратил краски и запахи, вкус и ощущения, и ей подумалось, вот она, смерть. Какая же жалкая смерть. Стоило ему уйти, и трава снова позеленела.