Часть 1
13 июня 2017 г., 08:13
Люси заперта. Она словно сидела в клетке, как глупое и своенравное животное, не имеющее право на жизнь вне этих цепей и замков. Она не позволяла себе дергаться, упрямо и настойчиво прячась в темноту своего плена. Люси хорошо знала, что за неповиновением последует новая боль, а боли ей не хотелось.
Люси хотелось жить: тихо и незаметно, так, чтобы никуда не спешить и спать ночами. Она мечтала о покое, мечтала о тишине. Девушка понимала, что мечтам ее сбыться не суждено, что лондонское небо над головой всегда будет пепельно-серым, как будто прокуренным, воздух — душным и спертым, а сама она — почти без копейки в кармане и мало чем отличающейся от нищенок на улицах.
Сидя перед зеркалом и приводя в порядок макияж перед рабочим вечером, она вдруг вспомнила девушку, встреченную днем. Худая, в рваной и грязной одежде, она смотрела на проходивших мимо с мольбой. Люси протянула ей мятую купюру и заговорила с ней, остановившись.
— Много подают?
Девушка подняла на нее робкий взгляд голубых, пронзительных глаз. Люси оправила платок на плечах и прижала к груди пакет с хлебом — душистым и ароматным.
— Меньше, чем обычно, — голос у нищенки был хрипловатый и усталый. — Даже буханки хлеба не купишь...
— Вот, держи, — Люси отломила щедрый кусок от своей буханки. Всю она не отдаст — Спайдер их держит почти на голодном пайке, да и тот грозится еще урезать. — Ты бы нашла работу. Копейки, конечно, а все лучше, чем мерзнуть на улице.
— У меня брат больной. Поправится — будут деньги, — мотнула она упрямо головой. Люси знала таких. Родные у них у всех умирали, и на ноги такие девочки уже не вставали, а приползали в тот или иной публичный дом или мерзли на улице. Если не берут никуда больше или платят меньше, чем нужно для выживания — только и остается, что панель.
— Приходи в "Красную крысу". Неплохо платят.
Девушка вспыхнула болезненным румянцем.
— Лучше уж быть нищей, чем шлюхой! Я не лягу под мужчину ради денег... — она взглянула на хлеб в ее грязной руке и подняла вновь взгляд на Люси. — Нет уж. Я не такая... и я не смогу.
Сейчас, сидя у зеркала, Люси видела ее как живую. Люси думала о ее словах и понимала, что сама предпочла быть ведомой. Сама протянула Спайдеру нити, за которые он дергал с такой легкостью.
Люси знала, что выжить на улице она бы не смогла.
Все ведь когда-то начиналось так хорошо, так красиво! В ее деревеньку, где она жила (ужасно бедно!) с поколачивающим и пьющим отцом, приехал молодой человек по имени Джеймс. Он навещал больную мать и две недели прожил со старушкой, пока та доживала свои последние дни. За это время Джеймс сблизился с ней, и Люси начало казаться, что он всерьез влюблен в нее.
После смерти матери он, уезжая в Лондон, предложил Люси последовать за ним. Терять ей, как она думала, было нечего, а Джеймс был с ней нежен и обходителен и, казалось, настроен решительно.
В первую же ночь в Лондоне у него на квартире Люси отдалась ему, уверенная, что он уже спланировал их свадьбу, но ждать больше не может. Две недели длилась их связь, и за все это время Люси в нем ни разу не усомнилась.
Она, будто мимоходом, задала вопрос о свадьбе, и ответ, который получила, был исчерпывающим. Он назвал ее шлюхой и заявил, что она должна либо остаться его подстилкой, либо катиться к черту. Джеймс никогда не любил ее и всего лишь хотел удовлетворения.
Люси не смогла этого стерпеть и ушла.
На отъезд домой денег не хватило, и спустя еще неделю она наивно последовала за встреченным на улице Спайдером, предложившим неплохо заработать.
Люси вернулась к тому же, с чего и начала. Она не ненавидела себя и свое дело. Напротив, ей чудилось, что это лучше, чем мучиться в глуши среди пасторальных пейзажей деревни без копейки в кармане.
Так что сидя перед зеркалом и готовясь к вечеру, Люси не стеснялась. Она спокойно поправляла волосы, уверенно наносила пудру на и без того достаточно бледную кожу, подравнивала ноготочки, но девушка все еще невольно думала о девушке с улицы и том, насколько ее собственное предложение сомнительно выгоднее.
Царапины на спине уже начинали подживать, но она чувствовала, что шрамы останутся на всю жизнь. Люси с тревогой вспоминала этого человека, будто бы сознавая, что он еще не раз заглянет. Ей казалось, что он дожидается того дня, когда над ней снова можно будет издеваться беспрепятственно.
В этот день она пела лучше обычного, и все взгляды были устремлены на нее: похотливые, липкие, жадные, они раззадоривали ее и заставляли все ярче и ярче блистать перед ними, но когда один из мужчин вдруг крикнул, что он уже готов первым трахнуть ее, Люси как-то вдруг погасла.
Ей стало до ужаса больно от того, что этот круг никогда не выпустит ее на свободу.
— Не торопитесь, — услышала она знакомый и насмешливый низкий голос. — Я забираю ее на всю ночь.
Люси не надо было оборачиваться, чтобы увидеть хрустящие купюры в руках жуткого, мрачного типа в длинном плаще и потрепанном цилиндре, но она невольно сделала это и поняла, что догадки ее подтвердились.
Эдвард Хайд нашел ее, и он мерзко улыбнулся ей, заметив ее чуть испуганный взгляд.
Он снова пришел за ней. Ее личный дьявол, ее мучитель... Ни с кем она не чувствовала себя такой жалкой, такой глупой и такой несчастной.
После шоу он потянул ее к себе, до боли дергая за волосы и жадно, с огнем в глазах, целуя ее шею. Его дыхание обжигало, а сквозь копну взъерошенных грязных волос не было видно глаз.
— Пойдем, моя милая Люси, — он будто передразнивал кого-то, — и ты сделаешь мою ночь ночью огня и жара.
Чувствуя взгляд Спайдера, девушка наигранно улыбнулась и потащила гостя в свою комнату.
В этот момент ей стало противно.