Не убоюсь я

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. (Псалтирь 22:4)

Смерть была мигом. Миг ударом ножа отделил жизнь от небытия и канул в ничто. Безболезненный, забытый, прошедший. Лютиэн не удивлялась, не думала о нем. Она спешила. Верно, было странным – умереть по собственной воле и затем неподдельно торопиться в сумрачные Чертоги Владыки Судеб. Но и на эту мысль Лютиэн не желала тратить время. Она только лишь с удивлением оглядела свое оставшееся вроде бы прежним тело, провела до странного теплыми пальцами по поношенному синему платью и после того принялась всматриваться в клубящийся вокруг густой туман ничто в надежде увидеть в нем верный путь. Снежно-белая дымка была столь плотной, что принцесса не сразу приметила в ней чьей-то волей повисшую нить. Но, приметив, она протянула руку и кончиками пальцев ощутила прикосновение гладкого тончайшего шелка. И стоило его коснуться, как натяжение в нити пропало, и конец ее послушно лег в ладонь девы. Приглашение было прозрачным, и Лютиэн, более не медля, двинулась вперед, послушно следуя сквозь туман за путеводным шелком и осторожно сматывая его в невесомый клубок. Она шла сквозь дымку и не знала, сколько времени минуло. Белый туман вокруг оставался прежним, а путеводная нить все так же висела в нем, будто цепляясь за густые извивающиеся клочья. Петляя из стороны в сторону, она не раз пересекала саму себя и затягивалась в крепком узле, заставляя Лютиэн останавливаться и старательно его развязывать. И чем дальше нить убегала вперед, тем больше менялась: бывшая изначально ослепительно-синей, становилась белой, алой, черной; переменяла фактуру, когда гладкость шелка вдруг уступала место колючей шерсти или грубому холсту. Иногда на ней попадались крошечные узелки или же распушившиеся в стороны волокна. Но Лютиэн не отвлекалась на это и уверенно шла вперед, думая только о том, чтобы успеть. Чтобы Берен дождался ее, и она в последний раз смогла взглянуть на него, прежде чем до скончания мира погрузиться в скорбь вечной разлуки. Эти думы полностью завладели помыслами девы, и она не заметила, постепенно ли дымка вокруг стала редеть, или же стены Чертогов действительно выросли пред ней столь внезапно. Поднимающаяся из тумана и уходящая в туман серокаменная кладка дышала холодом, и Лютиэн поежилась, невольно приостановившись перед необъятной стеной, в которой проступала непроницаемо-черная арка прохода. Нить уверенно вела под ее своды, и заробевшая было принцесса взяла себя в руки и вновь последовала за ней. Здесь было еще более зябко, несмотря на то, что источающие холод стены тоннеля находились столь далеко друг от друга, что Лютиэн даже не пыталась рассмотреть их и только ощупью осторожно продвигалась вперед, боясь выпустить из рук путеводную нить. Слабый далекий огонек лампы вынырнул из непроглядного мрака, когда почерневший туман внутри хода под стеной полностью поглотил оставшийся за спиной девы силуэт арки. Ощутив в груди явственный трепет, Лютиэн на мгновение приостановилась, но всплывшее пред глазами лицо Берена придало ей сил, и она сильнее сжала в руке клубок и твердым шагом пошла навстречу покачивающемуся впереди огоньку. Укутанная пепельно-серым плащом миниатюрная женщина появилась из густого тумана, только когда расстояние между ней и Лютиэн сократилось до шага, и робкое пятно света очертила вокруг обеих небольшой круг. Принцесса взглянула в отмеченное печатью скорби бескровное худое лицо и подумала, что оно кажется еще белее из-за льющегося от фонаря бледного сияния, что играло в длинных распущенных по плечам серебристых волосах. – Приветствую тебя, дочь Тингола, – тихим голосом произнесла женщина, протягивая Лютиэн тонкую, будто восковую руку: – Твой путь окончен. Отдай мне клубок. Настала пора вплести его в гобелен. Теперь принцесса увидела, что конец ее нити прячется за полой серого плаща печальной женщины, и без колебаний вложила скрученный шаром шелк в подставленную ладонь. – Приветствую тебя, … - начала она, но запнулась, не зная, как обратиться к проводнице, и та пришла ей на помощь. – Зови меня Фириэль. Это мое нынешнее имя. Я знаю, чего ты ищешь, и послана проводить тебя к Владыке Намо. – Благодарю, – коротко отозвалась Лютиэн, склонив голову. – Ступай за мной и не сворачивай. Здесь легко заплутать, и горе тому, кто выберет себе такую судьбу. – Я не отстану, – твердо пообещала дева и добавила: – Меня ждут, и я спешу. Проводница ответила ей безмолвным кивком, развернулась и двинулась вперед, освещая путь бледным светом серебряной лампы. И они долго брели в тишине, и принцесса не решалась спросить, сколь протяжен путь под стеной. Фириэль же молчала. Но вот сумрак вокруг будто стал рассеиваться, и до слуха Лютиэн донесся какой-то шум. – Мы приблизились к трону Намо? – отважилась нарушить молчание принцесса. Но проводница, не оборачиваясь, покачала головой: – Наш путь еще долог, и многое предстоит увидеть тебе, дочь Тингола. Здесь нет времени, и не страшись узнать средь умерших тех, кого помнишь живыми. Их судьбы уже решены, как решена и твоя, пусть ты сама еще того не ведаешь. – Что же это за шум? – снова спросила Лютиэн, с грустью размышляя о том, кого из близких ей суждено встретить в холодном сумраке Мандоса. – Это Преддверие Чертогов. Ступай за мной – взглянем. Фириэль, все так же держа пред собой светильник, свернула в сторону, и дева с женщиной еще некоторое время шли, прежде чем приблизились к зияющему в серой кладке проему. Он был необъятно велик и лишь слегка задернут легкой серебристой дымкой, словно тончайшим парчовым занавесом. А впереди за ним, будто не было вокруг зловещего мрака, простирались внутрь стен бескрайние залитые солнцем поля, луга и леса. Птицы радостно щебетали в кронах, зверь прятался в зеленой траве, спелые ягоды и плоды пригибали к земле густые ветви деревьев и кустарников. И многое множество эльфов предавалось веселью в этом благодатном краю, вкушая дары лесов и полей, тешась охотой и игрой на свирелях и арфах. И ни тени скорби или страдания не было на радостных лицах, а уныние и сожаление не омрачали собой улыбки и взгляды. – Кто же эти счастливцы? – спросила удивленная открывшейся картиной Лютиэн у своей провожатой, и та охотно ответила. – Авари. Те блаженные, что по незнанию отвергли призыв Валар прийти в Аман и жить в Свете. Погибая, они приходят сюда и здесь в беззаботной праздности дожидаются конца мира. – Почему же они не возродятся в Амане? – еще более удивилась Лютиэн. – Некогда они не возжелали жить в нем и потому ныне довольствуются этой бледной тенью отвергнутой благодати. – Вот как, – только и молвила Лютиэн, и дева с женщиной еще некоторое время молча стояли, глядя на царящий в Преддверии сладостный праздник. Но потом Лютиэн опомнилась и снова спросила: – А что же с другого края арки? Мне мнилось, что какой-то шум доносится и оттуда. – Тебе не показалось, – тихо отозвалась Фириэль, – там расположены Чертоги Детей Аулэ, где ждет конца времен созданный им народ. Туда нет хода Детям Эру, но говорят, что достойные наугрим вечно пируют в богатой зале, оглашая ее своды стуком кубков и ревом здравиц. Насытившись, они встают к горну или к наковальне, к точилу или к ювелирным инструментам и творят прекрасные изделия, чтобы потом, утомившись, снова сесть за пиршественный стол. – А недостойные? – То мне неведомо, – покачала головой Фириэль и поманила деву дальше: – Довольно. Идем. Впереди Первый Чертог. Лютиэн вновь послушно шла за провожатой, задумчиво прислушиваясь к глохнущим за спиной звукам веселой охоты и бесконечного пира. Мрак тем временем вновь стал таять, обнажая проявившиеся далеко вверху и с обеих сторон внутренние края арки. Вскоре дева и женщина вышли за ее пределы, и Фириэль остановилась, давая Лютиэн возможность оглядеться. Первый Чертог был бесконечно велик: под его теряющимися в вышине каменными сводами простирались холмистые луга, в которых здесь и там тускло поблескивали в лишенной света будто предрассветной серой зыби гладкие зеркала озер. Ветер не колыхал их поверхность, не трогал травы, бледные обрывки тумана недвижно лежали в ложбинах, а рядом с озерцами на спине ли, на боку, свернувшись в позе новорожденного или привалившись спиной к редким деревьям спали эльфы. – Квенди, погибшие в Эндорэ до того, как наш народ был обнаружен Валой Оромэ, – не дожидаясь вопроса, произнесла Фириэль и двинулась вперед по едва заметной тропе. – Почему же они не возродятся в Амане? – вновь задала свой вопрос Лютиэн, ступая следом за проводницей. – Они не познали истинный Свет и не готовы к жизни в Блаженном Краю. Но Вала Ирмо одарил их безмятежным сном, и теперь в видениях они узрят сладость Амана. И когда проснутся в свой черед, возрождение их станет безболезненным. – И когда же придет этот черед? – спросила Лютиэн, останавливаясь и опускаясь на колени возле одного из спящих. Его прекрасное лицо было столь мирным и кротким, что дева, не удержавшись, протянула ладонь, чтобы коснуться мягких белокурых волос. – Не дотрагивайся, дочь Тингола, если не хочешь разделить их грезы! – повысив голос, предостерегла Фириэль, и принцесса поспешно отдернула руку: – Спящим предначертано пробудиться самим. Каждому в свой срок, и мне неведомо, когда именно он настанет. Оставим же их и идем дальше. Впереди Второй Чертог. Лютиэн поднялась с мягкой травы и, еще раз взглянув на все так же спящего эльфа, последовала за ожидающей ее Фириэль. Путь через холмы и вокруг озер длился не меньше, чем под аркой, хотя дожидающихся своего часа квенди здесь было не столь много. Дева внимательно всматривалась в их лица, но в этом Чертоге знакомых не было да, верно, и быть не могло. Следующий проход сквозь стену Лютиэн приметила, только когда они спустились с последнего холма. Крошечная железная дверь, изукрашенная грубыми стальными накладками, дышала теплом, и из-за нее доносились до слуха стук молота, удары кайла и грохот сыпящегося камня. – Не пугайся тех, кого увидишь здесь. Они не причинят тебе вреда, дочь Тингола, – произнесла Фириэль и взяла деву за руку. Железная дверь сама отворилась перед ними, впуская путниц во Второй Чертог. И, войдя внутрь, Лютиэн, несмотря на предупреждение, не сдержала вскрика: – Орки! – Несчастные искаженные души, – поправила ее провожатая и горько качнула головой, – нет их вины в том, что сотворено Врагом. Лютиэн остановилась, невольно стиснув в ладони холодные пальцы Фириэль, и пораженно смотрела по сторонам. Множество, великое множество орков сновало по огромному Чертогу. Одни добывали из стен и шахт камень, другие грузили его в тачки, третьи сортировали, четвертые калили в печи и били по нему огромными молотами. – Что же за кара им предназначена? – прошептала пораженная дева. – Это не кара, это путь к исправлению, – вновь поправила ее Фириэль, – они перековывают пустую породу в благородную руду для кузни Валы Аулэ и вместе с тем меняются сами. Приглядись. Лютиэн последовала совету и изумленно вздохнула. Не все работающие в Чертоге орки были привычно уродливы и безобразны. Некоторые разогнулись и выпрямили плечи, другие отличались по-эльфийски светлой кожей или большими ясными глазами. Третьи лишились ужасных клыков и отвратительных выступающих челюстей, которыми прежде терзали в бою своих неискаженных сородичей или после сражения разрывали их свежую плоть, чтобы насытиться. – Они вернут себе прежний облик и очистятся? – спросила Лютиэн, с удивлением думая о том, что более не испытывает к несчастным страха и ненависти. – Когда-нибудь, – кивнула Фириэль и повела Лютиэн дальше. Путь через Второй Чертог вился между кузней и горнил, между провалами шахт и насыпными холмами переплавленного в руду камня. Здесь было тепло, а свет лампы Фириэль более не требовался – пространство освещало множество факелов и разведенных повсюду костров. Бывшие орки сновали перед путницами, не обращая на них ни малейшего внимания, и Лютиэн замечала, сколь слаженно и мирно идет их работа. Лишь изредка среди самых уродливых возникали короткие стычки, но те, другие орки с ясными глазами и светлыми лицами сразу пресекали подобные свары. Фириэль вела принцессу вперед, пока новая стена не явила пред ними новый проход. Высокие врата из серебристого металла не могли утаить доносящиеся изнутри пугающие грохот и крики, а собственное подрагивание створок будто оживляло фигуры отлитых на них сражающихся воинов. – Здесь будь осторожнее, дочь Тингола. Не сходи с тропы и не касайся ожидающих в Третьем Чертоге – не дай запятнать себя. Но смотри и говори с ними, – с этими словами провожатая сильнее сжала руку Лютиэн и ввела ее в распахнувшиеся врата. Оглушительный шум яростного боя обрушился на Лютиэн, подобно морской волне в ненастье. Звон оружия, свист, крики боли и ликования, треск ломающихся щитов и костей, жалобное лошадиное ржание мешались воедино, и дева едва удержалась от того, чтобы заткнуть уши. Эльфы сражались друг с другом, схлестнувшись в яростной сече. И то был не поединок двух воинств, но битва, где каждый дрался против каждого. Острый соленый дух крови и железа наполнял собой Чертог вместе с запахами конского и эльфьего пота, мокрой кожи, паленой щетины и испражнений. Лютиэн видела, как воины обрушивают друг на друга сокрушительные удары мечей и копий, как стрелы пронзают доспех и как края щитов сминают шлемы вместе с черепами. Захлебываясь кровью, воя от боли, путаясь в собственных вываленных наземь потрохах, эльфы бились в бесконечной схватке, но более всего Лютиэн пугало не это, а странное выражение опьянения и ликования, что искажало прекрасные лица. – Воины, пролившие кровь за доброе дело, и невольные братоубийцы из Гаваней и Леса будут вдоволь сражаться здесь во славу Валы Тулкаса, пока не насытятся жестокой сечей и не отринут ее из своих помыслов, – тихо произнесла Фириэль и потянула Лютиэн за собой. – Леса? – на ходу переспросила принцесса, страшась услышать весть о том, что под кронами Дориата эльфы будут убивать эльфов. – Ты слышала, дочь Тингола. Многому предстоит случиться, – произнесла проводница, беззвучно ступая по пропитанной кровью земле. Пораженная, дева следом за ней шла по тропе сквозь самую гущу битвы, пока под ноги ей не рухнул окровавленный воин. Иссеченный, стонущий, он продолжал тянуться к выпавшему из перерубленной руки мечу, и Лютиэн в ужасе прижалась к Фириэль. – Не бойся, дочь Тингола, он не причинит тебе вреда. Присмотрись - ты ведь узнаешь его? Дева с трепетом смотрела на поднимающегося эльфа и не сразу различила в его залитых кровью волосах знакомое золото. – Ангрод?! – наконец, воскликнула она, узнав погибшего родича. – Милая Лютиэн, – тут же грустно улыбнулся Ангрод, протягивая к ней искалеченные руки, но дева, помня предупреждение Фириэль, удержалась от ответного движения, – неужели и тебя забрала жадная смерть? Неужели пал прекрасный Дориат? – Дориат цел, а я сама шагнула в объятия смерти следом за любимым, – ответила Лютиэн. – Вот как, – удивился Ангрод, но задать новый вопрос не успел. Облаченный в лазоревые лохмотья стройный темноволосый воин налетел на него и обрушил на подставленный щит длинный окровавленный меч. Через миг два эльфа закружились на истоптанном пятачке земли, обмениваясь смертоносными ударами. И двигались они столь быстро, что Лютиэн не могла разглядеть лица второго воина, и только видела, как тяжело хлещут по его плечам и спине пропитавшиеся кровью влажные косы. – Славная сеча, Финдекано! – помог ей выкрик Ангрода, раздавшийся за миг до того, как острие меча противника дотянулось до его горла. Сталь со скрежетом оцарапала кость позвонка, обнажив судорожно сжимающийся зев гортани, и фонтан горячей алой крови ударил из рассеченных жил, окатив разом и убитого, и убийцу. – Славная сеча, Ангарато! – ликующе откликнулся победитель и, не глядя на невольно вскрикнувшую от ужаса деву, бросился дальше – в новую схватку. – Он поднимется, – тут же успокоила принцессу Фириэль, – здесь раны затягиваются так же легко, как наносятся. Лютиэн недоверчиво взглянула на родича и увидела, что тот уже поднимается, и его страшная рана излечивается на глазах. Дева хотела было снова окликнуть его, но Ангрод, видно, позабыл о встрече и с громким боевым кличем устремился к новому противнику. – Они слишком привыкли к войне, и ныне для них существует лишь она, – печально заметила Фириэль и вновь двинулась вперед. Они снова долго шли, глядя на то, как по обе стороны от тропы падают пронзенные стрелами и копьями эльфы. Как летят в стороны, разбрызгивая кровь и роняя клочья плоти, отсеченные головы и конечности, а изувеченные устремляются в погоню за ними. Лютиэн успела узнать среди сражающихся Денетора и Ленвэ. Белега, метким выстрелом в глаз сразившего своего побратима Маблунга. Пронесся мимо пугающего роста воин-нолдо, лицом схожий с некогда виденным ею Тургоном. Фириэль, поймав ее взгляд, пояснила, что то был Аракано - младший сын короля Финголфина, павший в битве с орками вскоре после прихода изгнанников в Белерианд. И тогда Лютиэн спросила, где же сам Финголфин: – Не здесь. Его место в другом Чертоге. Идем. Столь же необъятный, сколь предыдущие, Третий Чертог завершался лишенным дверей порталом, проход через который перекрывали переплетенные ветви густого колючего терновника. Шум битвы и запах крови за спиной сделался глуше, когда по мановению руки Фириэль кустарник разошелся в стороны и пропустил путниц дальше. Внутри рос лес. Темный, непроходимый, душный, он кривыми ветвями узловатых деревьев царапал усыпанную мертвой листвой землю и не пропускал к ней свет. Проводница вновь выставила перед собой доселе спрятанную под плащом лампу и вместе с Лютиэн ступила на новую тропу. Путь теперь змеился меж стволами, и дева с женщиной долго шли по нему, нарушая стеклянную тишину одним лишь шелестом лесной подстилки под ногами. Других звуков не было, и Лютиэн хотела уже спросить свою провожатую, для кого же предназначен Четвертый Чертог. Протяжный крик, донесшийся откуда-то из чащи, оборвал ее намерение. – Ау-у-у-у-у!!! – долетело до слуха девы с одной стороны. Затем с другой, с третьей, а вскоре и весь лес наполнился тоскливым перекликанием потерявшихся. – Здесь блуждают среди деревьев те, кто в гордыни и глупости своей отринул истинную Благодать Амана и вернулся в Средиземье. Те, кто потерял путь, слушая дурные советы. Те, кто променял верное на неверное, избрав ложную цель или устремившись к ложной выгоде. – Ау-у-у-у-у!!! – раздалось совсем близко, и на тропу рядом с обдумывающей слова Фириэль принцессой вышла из лесу златовласая дева. Лицо и обнаженные руки ее были жестоко изодраны сучьями и ветвями, через которые она пробиралась. Остановившись, она кротко спросила путниц: – Где здесь верная дорога? Лютиэн вопросительно взглянула на Фириэль, но та только печально покачала головой и негромко пояснила: – Они должны сами отыскать путь и только так заслужить возрождение. Златовласая дева скорбно понурила голову и, не замечая тропы, снова пошла в чащу. – Эленвэ! – вдруг послышалось с другой стороны, и принцесса, обернувшись, узнала в вышедшем из-за дерева эльфе еще одного родича - Ородрета: – Милая Лютиэн! Неужели и тебя забрала жадная смерть? Неужели пал прекрасный Дориат? – повторил он недавние слова брата, заметив остановившихся путниц. – Дориат цел, а я сама шагнула в объятия смерти вслед за любимым, – так же ответила Лютиэн. – Вот как, – удивился Ородрет и перевел взгляд на златовласую деву: – Эленвэ, я нашел Турукано. Он ждет нас, идем же. Милая Лютиэн, ты не знаешь верной дороги? Дева покачала головой, и эльфы, печально вздохнув, убрели обратно в чащу. – Они все время встречаются и вновь теряют друг друга. Ведь путь к возрождению у каждого свой, и однажды они это поймут. Оставив замечание провожатой без ответа, Лютиэн вновь пошла за ней, монотонно шурша палой листвой и слушая протяжные голоса заблудших. Внезапно, тропу перед ними единым прыжком пересек красавец-олень. На мгновение он замер, чутко поведя мягкими черными ноздрями, и вновь сорвался с места. И в тот же миг из чащи появился еще один эльф. Израненный, теряющий на острых сучьях обрывки одежды, спутанных волос и целые клочья кожи, он с гримасой безумной алчности и нетерпения на лице преследовал зверя. Не замечая стекающей по лицу и груди крови, эльф так же, как только что олень, перемахнул через тропу, замер на том же месте, жадно втянул прелый лесной воздух и, сверкнув смоченными слюной обнаженными в оскале зубами, бросился по следу. Лютиэн не успела его окликнуть и только беспомощно прошептала в след качнувшимся черным ветвям: – Отец… – Ложная цель и ложная выгода, – печально проговорила Фириэль, – дичь Валы Оромэ будет вечно ускользать от них, пока осознание ошибок не сменит былую жажду. Не плачь, дочь Тингола. И он однажды найдет путь. В свой черед. Промокнув против воли увлажнившиеся глаза краем рукава, Лютиэн ухватила протянутую руку проводницы и послушно двинулась за ней, думая о том, не увидит ли вскоре Берена, подвергнутого какому-то столь же жестокому наказанию... Их путь еще несколько раз пересекали заблудившиеся и спрашивающие дорогу или же преследующие зверя эльфы, но больше знакомых лиц принцесса не видела. И вскоре лесная тропа вновь вывела путниц к проходу. – Пятый Чертог, – напомнила Фириэль, входя под своды низкой заросшей мхом арки. Здесь не было ни холмов, ни леса, ни поля битвы. Суша заканчивала у входа, переходя в короткую шаткую пристань, в конце которой недвижно дожидался путниц маленький рыбацкий челн. – Садись, дочь Тингола, – пригласила Фириэль первой спустилась в лодку и закрепила на ее носу свою серебряную лампу: – Будь осторожна и не касайся воды. Лютиэн покорно опустилась на скамью напротив проводницы, и сей же миг челн сам собой двинулся по черной водной глади. В Пятом Чертоге пахло торфом, гнилью, плесенью, разлагающимися водорослями и тухлой рыбой. Принцесса невольно поднесла к лицу рукав платья, про себя удивляясь тому, как обнаженная душа осталась восприимчива к запахам. Здесь тоже было тихо, и только изредка болото Пятого Чертога с бульканьем исторгало из себя накопившиеся в глубинах зловонные газы. И снова Лютиэн не видела ожидающих возрождения эльфов, и снова Фириэль предупредила ее вопрос: – Посмотри за борт, дочь Тингола. Но будь осторожна. Дева послушно наклонилась к темной воде, и теперь увидела, что все дно болота покрывают лежащие эльфы. Некоторые из них казались спящими и не переменили своего облика. Другие безобразно раздулись, выпучили белые глаза, высунули из перекошенных ртов разбухшие черные языки и мерно покачивали в глубинах слабо шевелящимися в воде выцветшими волосами и желто-серыми внутренностями, вылезшими наружу из надутых, словно барабаны, лопнувших животов. Третьи частями превратились в скелеты, и Лютиэн с ужасом видела, как мелкая рыбешка и бурые раки ползают по их телам, выедая лица, очищая кости, а черные ленты пиявок шевелятся в опустевших или, напротив, еще целых глазницах. – Кто эти несчастные? – испуганно воскликнула принцесса, отшатнувшись от страшного зрелища. – Потерявшие надежду – утратившие эстэль. Впавшие в уныние. В притворной слабости и пустой тоске своей по собственной воле покинувшие тело и пришедшие в Мандос. Стоячие воды Валы Ульмо служат для них пристанищем, пока не достанет у пребывающих сил выбраться из зловонного болота. – Значит, мое место среди них? – ахнула Лютиэн, но взяла себя в руки и решительно сжала кулаки: – Пусть так. Даже, знай я, что цена последней встречи с Береном – это ужасное место, все равно бы не отступилась. – Не торопись, дочь Тингола, – качнула головой Фириэль, в этом Чертоге отчего-то кажущаяся еще более печальной, – твоя судьба ждет тебя впереди. Не страшись ее раньше срока. Принцесса недоверчиво поглядела на свою провожатую и немного успокоилась. Возможно, ее ждет более страшная участь, но что-то омерзительнее этого болота сама она представить не могла. – Милая Лютиэн… – вдруг раздался за спиной задумавшейся девы скорбный зов, и она едва не коснулась с испугу зловещей воды: – Милая Лютиэн… Поднявшийся из глубин эльф по пояс высунулся из воды. Тело его было бледным, точно полная луна, кости выпирали сквозь кожу и местами виднелись в ее прорехах. В щелях между ребер слабо шевелились серые набухшие от воды внутренности, но Лютиэн смотрела не на них, а на лицо. – Милая Лютиэн… Неужели и тебя забрала жадная смерть? Неужели пал прекрасный Дориат? – послышался уже знакомый вопрос. – Дориат цел, а я сама шагнула в объятия смерти вслед за любимым, – в третий раз повторила принцесса свой ответ. Она узнала родича, несмотря на то, что его некогда золотые пышные волосы теперь бледно-зелеными космами облепляли местами обнажившийся череп. Половину лица объели болотные гады, а уцелевшая казалась плохо привязанной и съехавшей набок кожаной маской. Но ярко-голубые глаза рода Финарфина остались прежними и столь же ясно смотрели на нее из обеих глазниц. – Вот как… – прошептал Аэгнор, тускло, но как-то понимающе улыбнулся остатками лица и, слабо взмахнув облепленной водяными жуками и плотоядными червями гниющей рукой, вновь скрылся в воде, прежде, чем Лютиэн успела что-то спросить. А лодка продолжала скользить вперед, огибая редкие поднимающиеся из глубин коряги, по которым скользили, переливаясь в свете лампы, болотные змеи и ящерицы. Бульканье газов и всплеск воды, сопровождающие появление на поверхности новых эльфов, то и дело раздавались тут и там, и Лютиэн снова вглядывалась в обезображенные лица, боясь увидеть среди утопленников своих близких. Но таковых не было, и только во внезапно схватившемся за край лодки и подтянувшемся к борту нолдо, принцесса угадала короля Финголфина. Фириэль подтвердила предположение, и под ее скорбным взглядом эльф медленно отпустил челн и без слов скрылся под водой. Заканчивался Пятый Чертог так же, как начинался – коротким дощатым причалом, к которому приблизилась маленькая лодка. Дерево глухо стукнулось о дерево, и путницы одна за другой, наконец-то, выбрались на твердую поверхность. – Осталось два Чертога, – сообщила проводница, вопреки обычному поспешно идя вперед, но раздавшийся от пристани тихий грустный голос ее остановил: – Милая Мириэль… Лютиэн обернулась и увидела, что рядом с только что покинутой ими лодкой стоит еще один эльф. Его шею, впавшую грудь и руки опутывали ржавые цепи, уходящие куда-то под днище челна. Только теперь принцесса поняла, что маленькая лодка двигалась по болоту не сама по себе. – Милая Мириэль, как рад я снова тебя видеть, – с улыбкой прошептал утопленник, протягивая к застывшей проводнице обнаженные кости скованных ладоней. Лютиэн подумала, что под весом кандалов руки должны вот-вот переломиться и разнести над болотом сухой тошнотворный хруст. Но этого отчего-то не происходило. – Идем, дочь Тингола. Оставим ожидающих наедине с их ношей, – едва слышно проговорила Фириэль и, так и не обернувшись, пошла к следующему проходу. Лютиэн с сочувствием посмотрела на все еще тянущегося с мольбой в глазах за уходящей женщиной эльфа и, отвернувшись, поспешила нагнать свою провожатую. В след им донеслось еще одно слабое «Милая Мириэль…», конец которого поглотил скрежет цепи и короткий всплеск. Вход в Шестой Чертог походил на высокие деревянные двери конюшни, усиленные стальными поперечинами. Провожатая лишь на мгновение остановилась перед ними, держа у лица тускло горящую лампу: – Не отставай, дочь Тингола. Лютиэн кивнула, и женщина, коснувшись дверей, открыла новый вход и ввела за собой деву. Подобно тому, как грохот и крик бесконечной битвы обрушился на принцессу в Третьем Чертоге, рев, свист и завывание ветра, громогласный птичий грай и стук падающих камней оглушили ее здесь. Огромное голое пространство, усыпанное мелкими валунами, но лишенное малейшей растительности было отдано на растерзание могучему урагану. Он скользил над землей, словно пушинки подбрасывал обломки горной породы, метал в стороны гравий и песок и жестоко безжалостно стегал белеющие здесь и там обнаженные тела эльфов. Лютиэн с содроганием смотрела на то, как порывы, будто лезвия, рассекают кожу и мышцы, отделяя их от костей, обнажая черепа и хребты и заливая алой кровью шевелящуюся почву под ногами несчастных. Иногда ветер подхватывал кого-то из них и вздымал ввысь, где дожидались голодные черные птицы, что сразу же накидывались на подброшенное тело и вырывали из него куски плоти, прежде чем корчащийся эльф падал на землю, и его крик тонул в вое стихии. – Братоубийцы. Глупцы, присягнувшие ложной цели, своей ли, чужой ли, – пояснила Фириэль и впервые замешкалась: – Давшие кощунственную Клятву безумцы. Им суждено пробираться к выходу сквозь порожденный гневом и скорбью Валы Манвэ ветер. И когда-нибудь они очистятся и доберутся до цели. Идем же, эта стихия нам нестрашна. Женщина и дева снова шли вперед по обнаженной каменной пустыне, и вокруг них стенали обреченные на муку эльфы. Лютиэн узнала среди них нескольких воинов, бывших в Нарготронде в свите лордов Келегорма и Куруфина, а затем увидела и самого страшно кричащего Куруфина, терзаемого стаей птиц над головой бредущих путниц. Через миг он сорвался вниз и упал на острые камни, запятнав их мутной кровью. Покатился, прорвавшими кожу и торчащими в стороны сломанными ребрами чертя по земле глубокие борозды, и, поднявшись, снова бросился вперед – к желанному, но недостижимому выходу. Лютиэн более не чувствовала к нему ненависти и отвела глаза, боясь увидеть рядом с братом некогда столь пылко глядевшего на нее Келегорма. А поникшая Фириэль шла впереди и вовсе не смотрела по сторонам, отчего принцесса подумала, что, верно, бесстрастность провожатой тоже имеет свои пределы. Когда женщина и дева приблизились к выходу из Шестого Чертога, эльфов вокруг уже не было. Все они остались позади, корчащиеся в попытках сдвинуться с места под напором ветра или кричащие оттого, что новый порыв оставлял на их теле новую глубокую рану. – Последний, Седьмой Чертог, – сказала Фириэль, подходя к прорезающей стену арке. Та была значительно меньше, чем в Преддверии, но все равно устрашала размерами, а клубящийся внутри мрак был столь же непрогляден: – Там ты встретишь Того, с кем желаешь говорить, и Он решит твою участь. Я проведу тебя до внешнего порога, и там мы расстанемся. Ибо не достает у меня сил смотреть на то, что творится в Седьмом Чертоге. Лютиэн снова молча кивнула и послушно побрела следом за провожатой. Мрак вокруг был почти осязаем, и она держалась как можно ближе к Фириэль, боясь потерять в этой тьме спасительный огонек лампы. Путь снова был долог, но вот впереди начало сереть, и сереброволосая женщина остановилась. – Дальше ты не заблудишься, дочь Тингола, – произнесла проводница, – ступай все время прямо и ты увидишь то, к чему стремишься. – Благодарю тебя за опеку, Фириэль. Ответь же на один мой вопрос, – попросила Лютиэн. – Я слушаю тебя, дочь Тингола. – Для кого предназначен Последний Чертог? Фириэль молчала несколько долгих мгновений, и принцесса подумала было, что женщина отказывается отвечать. Но потом она все же молвила: – Для предателей. Для искусителей. Для обманувших доверие и ввергнувших веривших в них в боль, зло и мрак. Для тех, кому нет оправдания и прощения. А теперь ступай же, дочь Тингола. Осталось немного. С этими словами Фириэль развернулась и пошла обратно во мрак, вскоре поглотивший ее серый силуэт, а Лютиэн осталась одна. Страх на мгновение объял ее, но мысль о ждущем где-то впереди Берене привычно придала сил, и принцесса решительно двинулась дальше. Теперь путь ее был не столь долог и против ожиданий закончился не у новой огромной арки, а перед небольшими вратами с изящно выкованными створками, на которых причудливо изгибался орнамент из трав. Лютиэн приостановилась, увидев в стальных завитках изображения болиголова, белены, волчьей ягоды, дурмана и других знакомых ей недобрых растений. И пока она глядела, створки распахнулись, открывая перед ней Последний Чертог. Он был невелик. Принцесса без труда увидела и его резной каменный свод, и обе лишенные украшений продольные стены, и высящийся впереди огромный трон, на котором в пугающем величии восседал Владыка Судеб. Едва удерживая охватившую ее дрожь, Лютиэн склонила голову и двинулась вперед, ощущая на себе внимательный взгляд Намо Мандоса. – Я ждал тебя, дочь Тингола, – ровный бесстрастный голос, казалось, поколебал твердь каменных стен. Лютиэн не без страха опустилась на колени в нескольких шагах от трона и только тогда подняла голову. – Я пришла… – она хотела сказать «просить тебя», но в последний миг остановилась, передумав: – Я пришла петь для тебя. – Я слушаю, дочь Тингола. И Лютиэн запела. О том, как встретила в лесу Берена, как любовь вспыхнула между ними, как вместе они преодолели встававшие между ними препятствия, и как смерть разлучила их. И что теперь, без Берена жизнь Лютиэн лишена радости и смысла, и не за чем ей жить дальше. И потому добровольно пришла она на суд Владыки и готова принять любую кару, лишь было ей дозволено взглянуть в последний раз на своего возлюбленного и проститься с ним, отпуская на предначертанный ему путь. Так пела Лютиэн, вплетая в мелодию Тему печали и Тему горя. Голос ее, дрогнувший было в начале, обрел прежнюю силу и уверенность, и думала она лишь о Берене, а мысль эта вновь предавала ей сил и отваги. Но соленые слезы, что ручьями стекали по прекрасному лицу принцессы, выдавали ее скорбь и волнение. Они срывались со щек и обильно орошали пол пред троном Намо, и только теперь Лютиэн обратила внимание на стоящее пред ней темное причудливое сидение Владыки Судеб. Войдя в Последний Чертог и узрев в нем его Хозяина, она позабыла о словах Фириэль и том, что здесь заключены самые гнусные и преступные души. Но вот ее затуманенный слезами взгляд скользнул по подножию, и принцесса едва не сбилась с песни. Глубокий, вырезанный из черного дерева трон почти скрывал от глаз облаченную в темный шелк недвижную фигуру сидящего Владыки. Снаружи дерево, словно гигантская паутина, оплетали тонкие стальные нити, и усеивающие их острые шипы, подобно древесным корням, вонзались и вгрызались в подлокотники, в высокое оголовье и в согбенные тела двух нагих эльфов, на которых, как теперь видела Лютиэн, покоился трон Намо. Смиряя охвативший ее ужас, принцесса закончила свою песнь и, отерев глаза, покорно ждала ответа Владыки, с трепетом глядя на то, как мучаются удерживающие на своих плечах трон преступники. Стальная паутина опутывала их цепкими побегами, и дева теперь видела, что нити ее медленно шевелятся, пробиваясь все глубже в плоть пойманных, раздирая обнажившиеся под кожей мышцы, сдавливая до хруста кости, заползая внутрь разверзнутых грудных клеток и перебирая шипами обнаженные внутренности. Кровь двух скованных эльфов обильно стекала на пол и то ли впитывалась, то ли сливалась на нем с блестящим черным камнем плит. Лютиэн не хотела смотреть, но смотрела и даже встретилась взглядом с одним из несчастных. И была поражена тем, что нет в его глазах ни тени раскаяния, страха или мольбы, одна лишь обреченность и невиданное упрямство, в котором – или Лютиэн показалось? – промелькнуло что-то, походящее на странную благодарность. – Не жалей тех, кто не достоин жалости, дочь Тингола, – произнес Намо, и принцесса вздрогнула. Глядевший на нее эльф вновь опустил голову, а его собрат глухо застонал, когда одна из стальных нитей пронзила беззащитный затылок и, раздвинув сведенные судорогой челюсти, поползла дальше. – Я не могу не жалеть тех, кто терпит такие муки, каковы бы ни были их преступления, – склонив голову, произнесла Лютиэн. Намо безмолвствовал бесконечные мгновения и после сказал: – У тебя доброе сердце, дочь Тингола. Ты ведаешь, что такое сочувствие, и способна пробудить его в других. Отведи свой взгляд от преступников, и взгляни на того, кого так жаждешь увидеть. В тот же миг по левую руку от трона Владыки распахнулись высокие кованные створки врат, подобных тем сквозь которые Лютиэн входила в Последний Чертог. Дуновение свежего ветра и радостный теплый свет ворвались в застывший полумрак зала, и принцесса не удержала возгласа радости, увидев на пороге пораженно замершего Берена. Промедлив лишь мгновение, возлюбленные бросились друг к другу и, позабыв обо всем на свете, соединились в объятиях. – Ты дождался меня. – Ты догнала меня. – Я обещала. – И я обещал. Шептали они в тиши Чертога, но после опомнились и, оборотившись, покорно склонились перед Владыкой в ожидании приговора. – Судьбы ваши слишком причудливы, а подвиг слишком велик. И даже я, Намо, не посмею в одиночку решать вашу участь. Ждите, пока испрошу я совета у Короля Мира. Снова Чертог погрузился в молчание, нарушаемое лишь редким протяжным стоном одного из эльфов. Второй же так и не проронил ни звука, и Лютиэн подумала, сколько же достало ему гордыни и упрямства, чтобы безмолвно терпеть подобное. А замерший рядом с принцессой Берен не выпускал ее ладони из своей и отводил взгляд от ужасного трона. И так они стояли долго, прежде чем замерший Намо шевельнулся на своем сидении и открыл глаза: – Слушай решение Манвэ Сулимо, дочь Тингола. Король Арды мыслью обратился к Создателю, и Тот подсказал Ему решение, – произнес Владыка голосом, от которого вновь содрогнулись стены: – У тебя два пути: покинуть Чертоги, возродиться и впредь мирно жить в блаженстве Амана. Или же избрать судьбу смертной девы, отказавшись от былого родства, и вернуться вместе с Береном с Средиземье, где вам будет позволено дожить свой срок, а затем уйти за круги мира Путями Людей. Выбирай же сейчас. И Лютиэн ответила, не медля ни мига: – Бесконечной эльфийской жизни я предпочту краткие дни людей, лишь бы рядом был мой возлюбленный Берен. – Да будет так, – молвил Намо, повысив голос, – ступайте же и живите. Провожатый ждет вас и выведет из Чертогов. И вновь отворились кованные створки врат – третьих, расположенных по правую руку от трона. Благодарно поклонившись Владыке, принцесса и смертный, еще словно не осознавая дарованного им счастья, рука об руку покинули Последний Чертог, и на его пороге Лютиэн обернулась и бросила последний взгляд не на самого Намо, но на придавленных его сидением эльфов. Пусть Фириэль и говорила о том, что нет для них прощения, теперь принцесса решила надеяться на воскрешение каждого. Хотя бы и вопреки. Новый путь, начинающийся у распахнувшихся кованных врат, пролегал в ослепительных лучах света, и Лютиэн не могла разобрать, есть ли у прохода стены и своды. Она просто брела под руку с любимым, пока впереди не показался темный силуэт ожидающего их провожатого. – Ном! – радостно воскликнул Берен, прежде чем дева успела узнать в стоящем улыбающегося Финрода. – Рад вновь видеть тебя, Берен, и тебя, милая Лютиэн, – ответил эльф, протягивая им руки, – пусть Чертоги и не лучшее место для встреч. Идемте, друзья, я укажу вам путь. Принцесса смотрела на Финрода и в уголках смеющихся губ, в блеске глаз и румянце щек с радостью узнавала в нем своего прежнего любимого родича, а не того изможенного изуродованного волчьими клыками мертвеца, которого вместе с Береном хоронила возле руин Тол-ин-Гаурота. – Наш путь ведет через Залы, где под покровительством всемогущих Валиэ ожидают возрождения невинные души, либо души тех, кто искупил свои былые проступки. Срок моего пребывания здесь завершен, и проводив вас, я пойду своим путем и вернусь в Аман, – сообщил Финрод, когда путники оставили за спиной сияющий проход и вышли на просторное поле, где предавались увеселениям эльфы всех народов и племен. И хотя разлитая здесь благодать походила на ту, что царила в Преддверии, где пребывали в блаженстве авари, Лютиэн чувствовала, что здешний покой лишен той неестественной поддельной сладости, походящей на прекрасную, но неживую картинку. – Вам нет нужды здесь задерживаться, – заметил ступающий впереди Финрод, когда приостановившийся Берен принялся пораженно озираться по сторонам: – Вы теперь оба смертные люди, и вам не место в эльфийских Залах. Идемте же. И они поспешили следом за своим провожатым, и шли вперед, пока бесконечное зеленое поле не стало странным образом собираться в пятно кружащегося над землей ослепительного света. И тогда Ном остановился. – Здесь я вас оставлю. Мой путь лежит в другой стороне. Вам же следует ступать вперед, где ждет вас Дор Фирн-и-Гуинар, в котором надлежит вам провести остаток предначертанных дней. Ибо не следует умиравшим, что видели Чертоги и узнали еще не свершившиеся судьбы, находиться среди живых, неведающих их ужаса и величия. А теперь прощайте. Многих лет вам и долгожданного счастья. Улыбнувшись, Финрод махнул рукой и исчез, шагнув в прямо в стену прилегающего к круговороту белоснежного света. А Берен и Лютиэн проводили его прощальным взглядом, крепче сжали руки друг друга и вместе ступили в объятия сияющего вихря. И более не было в их сердцах страха, ведь путь им вновь указывала сама любовь, а вслед женскими глазами глядело милосердие.