Мы ещё встретимся

Одни и те же, вроде, такие бессмысленные слова, обыкновенная ложь, звучали каждый день в голове Доппо. Детектив не мог понять, что его настолько поразило в глупом обещании его врага, которого он в итоге не исполнит. Почему же Куникида жалел о тех словах, которые сказал Рюноскэ? Ведь никому не хочется встретиться с кровожадным и беспощадным мафиози, но, видимо, это был не его случай. В своем Идеале он хранил фотографию Акутагавы. Не для того, чтобы предупредить надоедливого, постоянно ноющего парня-тигра об опасном противнике, а для того, чтобы любоваться ей, дотрагиваться пальцами до снимка, вспоминать ту необычную встречу. Детектив любил перечитывать свой блокнот, и каждый раз, когда он видел фотографию своего заклятого врага в черном плаще, повторялись надоедливые слова в его сознании. «Мы ещё встретимся». Доппо готов был разорвать этот чертов снимок на мелкие кусочки, сжечь их и победоносно наблюдать за языками пламени, которые напоминали бы о мафиози. Но выхода не было. Этот огонь разыгрался не в камине, где детектив так хотел сжечь фотографию Акутагавы, а в его сердце. Луна озаряет своим сиянием бледное лицо Акутагавы. Он сидит на подоконнике и ухмыляется. Своими черными, как ночь, глазами, мафиози смотрит куда-то вдаль. Рюноскэ потихоньку начинал сходить с ума, из его головы не пропадал образ того отважного, невозмутимого детектива в очках, хотя в тот день Акутагава проявлял к нему лишь отвращение, безразличность. — «Очередной слабак, как я вообще могу о нем думать? Почему я до сих пор не исполнил своего обещание вновь встретиться с ним?» — эти вопросы постоянно крутились в голове мафиози, но он не знал, как на них ответить. Его главная цель — забыть того ужасного противника, который заставил чувствовать предубеждение в сердце, казалось, совершенно бессердечного пса. Неужели Акутагаве становится страшно от его же чувств? Возможно. Рюноскэ провёл своим пальцем по окну, послышался треск. Неужели это треснуло стекло? Да, но только в душе мафиози. У него зародилось новое чувство, какая-та частица его души разбилась вдребезги. Акутагава испуганно выбежал из собственной квартиры. Он считал, что если убьет Куникиду, то новое чувство, которое сводило его с ума, исчезнет навсегда. Как же он ошибался, ведь любовь не сможет исчезнуть из его сердца. Ему хватило бы обнять Доппо и прошептать, как он любит его, но Акутагава не доверял себе, своим чувствам. Рюноскэ направлялся туда, где обещал детективу встретиться вновь, ища спасение от самого себя. Детектив будто знал, что мафиози появится здесь, поэтому он пришёл именно на то место, где Рюноскэ пообещал ему снова испытать удачу и встретиться с ним. Улыбка не исчезала с лица Доппо. Он вспоминал образ того бессердечного пса, которого так хотелось обнять, сказать ему, что он нужен на этом белом свете. Послышались шаги, Куникида вздрогнул и начал приближаться к источнику звука. Он заметил силуэт. Детектив уже чувствовал, как Акутагава отважно бросается в бой, он видел его ухмылку и огромные черные глаза, которые не вызывали у него никаких негативных эмоций. Детективу нравилось утопать в этом чёрном океане отчаяния. Совершенно не боясь Расёмона, Куникида крепко обнял Акутагаву. Тот вздрогнул, но не стал атаковать Доппо. Мафиози лишь тихо спросил, чтобы окончательно убедиться, что его обнимает любимый человек: — Куникида? — в голосе мафиози была сплошная нежность. Он превратился в совершенно другого эспера, Рюноскэ доверчиво посмотрел на детектива. — Да, Акутагава, это я, — Доппо сразу осознал и принял чувства мафиози. Он провёл своей теплой ладонью по щеке Акутагавы, на которой уже успел появиться легкий румянец. — Мы ещё встретимся, и я обязательно убью тебя, — все, что тихо смог произнести мафиози, его слова звучали как некое признание в любви, он прижался к своему названному врагу. — Непременно, я буду ждать нашей встречи, — прошептал Куникида и закрыл глаза. Каждую ночь Акутагава встречался с Доппо и клялся прикончить его, а сам прижимался к детективу. Куникида лишь смиренно кивал и улыбался, ведь он знал, что на самом деле чувствует мафиози. И так началась их собственная история, глупой, но, все же, невинной любви.