Barbie-boy

«Dress me up, make it tight, Iʼm your dolly.» — Aqua «Barbie Girl»

Босиком по битому стеклу из безразличия, улыбаясь, будто сошел с ума. Айзек давно уже и забыл, что такое чувство собственного достоинства и гордость, должно быть, нечто подобное случается со всеми наркоманами, готовыми на все, лишь бы получить очередную дозу. Только вот в случае Айзека все, пожалуй, еще хуже, ведь его наркотик сидит перед ним, закинув ногу на ногу, сжимает пальцами подлокотники кресла и криво ухмыляется, смотря на него, ползущего на коленях. — Я — твоя кукла, делай со мной все, что тебе вздумается, только скажи, что всегда будешь со мной, — хрипло шепчет Лейхи, нервно облизывая пересохшие губы, воровато оглядываясь по сторонам и дрожа всем телом. Глаза Питера вспыхивают обжигающе-холодной синевой, а комната наполняется его утробным рыком. Он, безусловно, доволен, он предвкушает. — Конечно же, лапушка, — его голос, как и всегда, тягуче-сладкий и обманчиво ласковый, он улыбается, но лишь потому, что происходящее его забавляет. Питеру любопытно. Айзек резко вздрагивает всем телом, скуля от нетерпения, ему нужно, жизненно необходимо это услышать. — Я всегда буду с тобой, — если прислушаться, в его голосе с легкостью можно расслышать усмешку, но Айзеку плевать. Он дышит до безобразия часто, его глаза едва ли не подкатываются от удовольствия, а ноги — и вовсе подгибаются, утягивая тело, лишенное сил, на пол, к ногам Питера. Он на грани от того, чтобы кончить, ему нужно совсем немного, совсем капельку. Айзек умоляюще скулит, до побеления пальцев сжимая чужую штанину, не в силах ничего поделать. — Я всегда буду с тобой, волчонок, — хмыкает Хейл, зарываясь пальцами в чужие волосы, проводя по коже кончиками пальцев. Этого хватает. Айзека рвет изнутри. Воздуха критически не хватает, и легкие невыносимо жжет. Он кончает, вжимаясь лицом в чужие ботинки, кончает, взрываясь от эйфории, разливающейся по венам от слов Питера. Питер его не любит. Айзек давно это понял, но предпочитает не замечать. Айзек живет Питером. Хейл прекрасно об этом знает и совершенно точно не откажет себе в удовольствии. Лейхи все еще дрожит, пытаясь прийти в себя, а Питер терпеливо ждет. Терпеливо — только по одной причине: созерцание дрожащего беспомощного тела у себя в ногах ему нравится. В тягучей тишине проходят минуты, кажущиеся часами, прежде чем Лейхи возвращает себе контроль над телом. Он садится на колени, уткнувшись взглядом в пол. Сегодня он воплощение детских девичьих грез второй половины двадцатого века. Сегодня Айзек никто иной, как Барби — одинокая блондинка, живущая в «волшебном розовом мире». Подобная идея пришла Питеру, когда он в очередной раз грубо оттянул Айзека за волосы, когда тот с упоением и каким-то сумасшедшим блеском в глазах отсасывал ему, кажется, не помня даже самого себя. Его волосы легкими светлыми кудрями спадали на потемневшие глаза, он нервно, даже нетерпеливо облизывал распухшие губы, а грудь тяжело вздымалась. И Питер просто не смог удержаться от соблазна посмотреть, как тело Айзека будет смотреться в розовых кружевах. Хейл с полной уверенностью может сказать, что Айзек в них просто невероятно красив. И дело тут даже не в его извращенном вкусе. Питер с удовольствием и без преувеличения может назвать себя ценителем: безупречные полупрозрачные кружева, без лишней аляповатости, почти белые, лишь слегка уходящие в розовый. На бледной коже Айзека они не смотрятся несуразно, смешно или нелепо, он вообще смотрится в женском белье превосходно, не выглядя при этом по-девичьи. — Встань, пожалуйста, волчонок, — Питер всегда говорит с ним мягко, считая грязные разговоры излишне пошлыми и непривлекательными. Лейхи послушно поднимается, нервно облизывая губы, воровато бросая взгляды на чужое тело из-под ресниц. Питер, конечно же, возбужден. Питер хочет его. Питера привлекает его, Айзека, тело. Это пьянит пуще виски, абсента и аконита вместе взятых, это лишает рассудка, земля уходит из-под ног, а возбуждение накрывает с новой силой, несомненно, волнами окутывая и Хейла. — Покажи мне себя, — Питер улыбается мягко, находясь, на самом деле, у черты, он откидывается на кресло и ждет, будто хорошего фильма. Но долго его терпение не продлится. Айзек знает, однако даже не планирует медлить. Он отходит на пару шагов, зарываясь пальцами ног в пушистый, невероятно мягкий и бархатный ворс черного ковра, замирает на пару секунд, приоткрыв дрожащие губы, опаляемые сбивчивым дыханием. Айзек закрывает глаза, слегка подернутые перламутром и фуксией и, пусть не очень умело, но старательно подведенные карандашом. Золотые кудри немного намокли от пота и слегка выбились из укладки, но это лишь оживляет образ, ничуть не портя его. Лейхи рассеяно улыбается, касаясь кончиками пальцев своих скул, представляя, что это руки Питера. Он осторожно ведет подушечками к губам, касается подбородка, а затем — спускается от шеи к ключицам, иногда задевая бретельки лифа. С губ срывается тихий вздох, и становится почти все равно, что это — не руки Хейла: Айзек уже почти верит, что это он. Ладони опускаются на грудь, прикрытую легкой тканью кружева. Это немного странно и совершенно непривычно, но, пожалуй, интересно. Айзек переступает с ноги на ногу, чувствуя, что возбуждение становится почти невыносимым: мучительно хочется коснуться члена, натягивающего тонкие, ничего не скрывающие трусики. Он поворачивается к Хейлу немного боком, специально не поправляя съехавшую с плеча бретельку, старается стать как можно соблазнительные, прогнувшись в пояснице, смотрит в невероятно-темные, кажется, немигающие глаза Питера и накрывает рукой член. С губ срывается тихий стон, а глаза блаженно закрываются. Айзеку невероятно хорошо. Не столько от того, что он нарочито медленно, дразняще ведет рукой по возбужденное плоти, сколько от реакции Хейла. Ему нравится его соблазнять. Нравится делать приятно. Он любит Питера, а на остальное — плевать с высокой башни. Питер оглушительно рычит, в одно мгновение оказываясь рядом. И без того невесомое, почти прозрачное белье распаковывается на лоскуты вместе с молочной кожей в мгновение ока. По коже, покрытой мурашками, стекают струйки крови, раны щипает от пота, но Айзек позволяет себе лишь тихий полувсхлип. — Кричи, — глаза Питера вспыхивают лазурной синевой, но голос, Айзек готов поклясться, сбивает с ног, будто зов альфы. — Я сказал, кричи, — нетерпеливо рявкает Хейл еще раз, резко заламывая руку Лейхи за спину, ломая в нескольких местах. И Айзек кричит. Питер ухмыляется, грубо разворачивая Лейхи, пришпиливая к стене так, что он раздирает о нелакированное дерево щеку. Хейл входит сразу, не церемонясь, трахает Айзека на всю длину, не заботясь ни о чем. Айзеку кажется, что его разрывает пополам. Впрочем, наверняка Питер в очередной раз его порвал, благо, волчья регенерация спасет. Но от боли не избавит. Это Питеру и нравится. Поломанная рука неестественно изогнута и невероятно болит, кожу украшает алый узор глубоких царапин, а шею то и дело пронизывают чужие клыки. Больно, невероятно больно, Айзек кричит, дрожа от боли, скребет когтями стену, оставляя глубокие борозды, но убежать от боли не пытается. Ему это… Нужно. Это можно считать своеобразной расплатой за возможность хотя бы иногда верить в иллюзию нужности Питеру. Эту цену он готов заплатить. Да что там, он готов отдать что угодно. И, по сути уже отдал. Он кукла. Маленькая Барби, у которой есть лишь симпатичная оболочка, скрывающая за собой мертвую пустоту. Ему даже не нужно сегодня играть. Горячие слезы опаляют щеки, голос сорван, а сил совсем не осталось. Айзек плачет, не предавая значения — почему. Свои чувства он давно закопал, собственноручно вырыв могилу на отцовском кладбище, так что попросту не может разобраться в настоящей причине своих слез. Да и не хочет. Куклам подобное ни к чему. Питер резко входит до предела, заливая Айзека обжигающе-горячей спермой, рычит еще громче, чем в начале, впившись клыками в чужую холку. Когда-нибудь он собственноручно вырвет мальчику хребет от переизбытка чувств. Будет очень жаль. Тишина нарушается тяжестью горячих вздохов и тихих всхлипов. Помедлив еще пару секунд, Питер медленно выходит, а Айзек заученно садится у чужих ног, плюнув на боль и неунимающуюся дрожь. Он прилежно и быстро слизывает с чужого члена сперму, смешанную с кровью, почти забывая дышать. — Хороший мальчик, — хрипло шепчет Питер, легко трепля чужую макушку, прежде чем пойти в сторону ванной. Помедлив, он бегло касается губами чужой макушки и скрывается в душевой. Три секунды ступора. Айзек кончает, свернувшись калачиком на полу. Он плачет с новой силой. Но теперь, ему так кажется, его слезы сладкие на вкус. Теперь он знает, что плачет от счастья. — С днем рождения, — ему ведь наверняка кажется: шум воды и собственные всхлипы несомненно тому причина. Да и откуда бы Хейлу подобное знать, а тем более — помнить. Тем не менее, хочется верить. Воздух разрезает шелестящее «Спасибо».