C'est La Vie

      Хантер не видел Себастиана с тех пор, как тот выгнал его. Они не пересекались в кампусе, их совместные пары были всего несколько раз в неделю, и это значит, что он не увидит его до следующего вторника. Друг Хантера, Калеб, все ещё разрешает ему оставаться у него. Настроения и желания видеть кого-либо нет. Все эти люди, которые названивают, шлют смс, ждут встречи и упоминают его во всех соцсетях подряд, начинают раздражать, а уведомления нервируют, поэтому он отключает все уведомления. Все, кроме тех, которые могут быть связаны с Себастианом. Он всё ещё ждёт. Звонка, сообщения — чего угодно.       Он понимает, что облажался, но поделать с этим ничего не может. Не знает, что делать. Отношения с Себастианом никогда не были для него чем-то легким, чем-то естественным. Всю жизнь он считал себя натуралом, у него были девушки, они, можно сказать, в очереди за ним стояли. Он знал, что есть и парни, которым он нравится. Кларингтону было всё равно, его интересовали девушки.       Хантер всегда хотел быть образцовым сыном, любил порядок, во всём брал пример с отца. Военная академия лишь укрепила его убеждения и закалила характер. Они были примером идеальной американской семьи. Хантера всё устраивало. Устраивала его жизнь.       И вот он перевёлся в Далтон, чтобы помочь их хору победить, надеялся провести год без проблем, немного повеселиться. Едва переступив порог, Хантер услышал: «Зачётная задница!». Он обернулся, чтоб найти, кто это крикнул, и объяснить, почему плохая идея делать ему такие комплименты. Парень, выкрикнувший это, стоял у лестницы в окружении других, но Кларингтон сразу понял, кто из них это был. Он стоял и самодовольно ухмылялся, пялясь и совершенно не скрывая этого. Наглость и вызов в глазах обескуражили Хантера, и он лишь ухмыльнулся, продолжив свой путь. «Подумаешь, это ничего не значит», — отмахнулся он тогда.       Но, как оказалось, всё же это что-то да значило. Много чего значило, если быть честными. Это было только начало их истории. Себастиан, тот самый наглец из холла, оказался действующим лидером хора «Соловьёв» и не хотел добровольно отдавать власть в руки новенького. Это была война насмерть, в ход шло всё: шантаж, лесть, крики, уговоры, компромиссы, ультиматумы. Хантер был прямолинейным человеком, а Смайт изворотливым, с чертовщинкой. Вероятно, это и делало его интересным в глазах Кларингтона.       Сейчас он садится на диван и открывает заметки на телефоне. Его отец когда-то вел дневник, он показывал Хантеру его, когда тот немного повзрослел. Там были записи о маме Хантера, их фотографии, разные списки, множество разных вещей. «Это память. Я с удовольствием перечитываю эти записи вечерами, когда мне одиноко, если я когда-то останусь один, то у меня всё равно останется это», — сказал отец. Хантер поначалу решил, что это слишком сентиментально, а после пытался вести дневник, но, когда его дневник нашли и Хантера засмеяли, он понял, что это не его. Он слишком боялся раскрывать свои чувства и боялся, что их кто-то обнаружит. Но привычка писать осталась. Тогда парень понял, что нужно писать где-то, где никто не найдёт. Он решил, что заметки на телефоне самый удачный выбор. Мало кто ими интересуется, и к тому же его телефон почти не бывает в чужих руках.       «17 Октября 20**. Себастиан Смайт — проблема, которую нужно устранить. Усмирить. Подчинить? Этот парень серьёзно действует мне на нервы. За месяц знакомства я пожалел больше тысячи раз, что познакомился с ним. У него нет совести, чувства такта и элементарной вежливости. Когда я начинаю что-то говорить, он лишь отпускает пошлые замечания и совершенно несмешные шутки. Однако все лишь поддерживают его смех и не обращают никакого внимания на мои призывы к порядку. Нужно признать, что, когда дело доходит до вопросов о соревнованиях, он становится серьёзным и сосредоточен только на деле. Ко всему прочему, он двигается лучше всех в хоре и голос у него хороший, что удивительно с его образом жизни…».       Хантер вспоминает это время, погружается в него, пока закипает вода для его ромашкового чая. Заметка за заметкой меняет его настроение и отношение к Себастиану. Раздражение уходит, они становятся приятелями.       «29 ноября 20** Это был неплохой день. Мы с Себастианом неплохо повеселились, ворвавшись к новым направлениям и украв их кубок. Это была его идея, он, можно сказать, взял меня „на слабо“. Наивный. Всё же он забавный парень, когда выходит из своего имиджа главной сучки города. Это раздражает, даже не так… это утомляет. Хоть и выглядит забавно…»       Дальше шли заметки о рождестве, семье, праздниках… О Себастиане он вспоминал пару раз, но очень вскользь. Чайник закипел, оторвав парня от чтения. Он налил в чашку воды и забросил туда пакетик. Комната наполнилась ароматом, придавая какой-то уют пустой съёмной квартире. Хантер подумал о том, что ему следует решать свой жилищный вопрос. Скорее всего он вступит в братство футболистов. Он не слишком любит этот вид спорта, но он открывает многие двери. Задумавшись, Хантер делает глоток и обжигает язык кипятком. Забавно шипит и ставит кружку на стол. «Ты оооочень похож на кота», — смеялся Смайт, когда впервые услышал, как Хантер зашипел.       «16 января 20** Это провал-провал-провал. Я не знаю, когда всё пошло не так. Вчера мы заслуженно выиграли региональный кубок, а сегодня решили отметить это. Кто-то из ребят притащил спиртное, и мы собрались в хоровой после отбоя. На выходных как обычно в школе почти никого не осталось. После пары недель упорных тренировок, я решил, что было бы неплохой идеей расслабиться, поэтому позволил себе выпить с ребятами. Себастиан… Все время перед соревнованиями он нервничал. Мы победили, но он не расслабился. Выглядел напряжённым и озадаченным. Даже на вечеринке. Я выпил не так много, как, например, Джеф или Ник, которые вовсю целовались на диване так, будто рядом никого не было. Ко мне подошёл Себастиан и попросил пройтись с ним до его комнаты. Я не видел повода отказать, да и выглядел он неплохо подвыпившим. Но уже на лестнице я понял, что это скорее напускное, потому что он шёл прямо, почти не шатаясь. Мы зашли в комнату, и он поцеловал меня. Он меня поцеловал. Я хотел что-то сказать и приоткрыл рот, но, видимо, он понял это не так и проник своим языком в мой рот. „Ты мне нравишься, Хантер, — сказал он. — Я, блять, влюбился в тебя, Кларингтон. Влюбился в натурала“. Я сбежал. Как трус. Не смог ничего ему ответить».       «30 января 20** Мы не говорим с утра после вечеринки. Он меня игнорирует. Он сказал, что был пьян и не помнит, что наговорил. Сказал, чтобы я не брал ничего в голову. Сказал „извини“. Но я помню, как он смотрел на меня, он был трезв. Знал, что говорит. Я до сих пор вижу это в его взгляде: обида, недосказанность. Но мы больше не разговариваем. Он меня избегает также, как и я его. Я не понимаю, что происходит. Я постоянно думаю о том поцелуе, о том, как чувствовал себя. Я запутался».       Хантер вспоминает то время. Это было очень трудно для него. Все его убеждения пошатнулись. Он испугался, что перестанет быть собой, если откроется чему-то новому. Боялся сближаться с Себастианом ещё больше, но мысленно каждый вечер возвращался к его образу. Видел его разочарованный взгляд. Чувствовал, как длинные пальцы гладят его за ухом и перебирают пряди на затылке. По его коже бежали сотни мурашек от одних только воспоминаний. Это пугало и завораживало. Как пламя: притягательное и опасное. Всё, о чем он думал, это то, что ничего не понял. Что хочет во всём разобраться, но Смайт игнорировал его. Даже на репетициях они вели себя подчеркнуто вежливо.       Так прошёл февраль. Февраль молчания и взаимного игнорирования. Кларингтон пытался отвлечься на девушек. За полтора месяца он сменил больше десятка. Ни одна из них не цепляла, ни с кем не хотелось встретиться второй раз, а когда он попытался всё же переспать с парой из них, это был величайший провал. Во снах его преследовал всё такой же желанный и нахальный Смайт, который в жизни нарочито громко хвастался своими приключениями в клубах.       «2 марта 20** Я поехал на выходные к родителям. Это было странно. Очень. Они спрашивали меня о школе, занятиях, личной жизни… На самом деле обычная беседа, ничего нового. Но мне было неловко, будто я скрывал какой-то страшный секрет, за который мне стыдно. Так и было. Я влюбился в Себастиана Смайта и думал об этом каждый день. — Ты очень молчаливый сегодня. Всё хорошо, Хантер? — спросила мама. — Нет. Я… я влюбился, но всё так сложно… я не понимаю, как так вышло. — И кто же она? — спросил отец. — В чём сложности? — Это парень из школы. Простите, что разочаровал вас. Они сказали, что я не разочаровал их. Сказали, что не все могут набраться смелости, чтобы рассказать о таком родителям. Сказали, что горды мной и поддержат во всём. В любом моём решении. Они приняли это. Проблема в одном: я не принял».       «13 марта 20** После сегодняшнего, пути назад уже не будет. Меня разбудил звонок на мобильный около часа ночи. Себастиан. Он первым прервал наше молчание. Не знаю, что произошло, но он звучал очень пьяным. Сказал, что он в гей-клубе. Нёс какую-то чушь. Я на самом деле переживал, поэтому решил поехать туда. Не знаю какой черт меня дернул, но мне надоело это подвешенное состояние. На улице было холодно, и я трижды проклял Себастиана: когда вышел на улицу, когда назвал водителю такси адрес и когда зашел в „Скандалы“. Внутри было душно и пахло явно не как в первоклассном заведении. Несколько полуголых трансвести-див танцевали и гладили друг друга. Я хотел только одного: найти Себастиана и забрать его оттуда, чтоб он больше никогда не появился там. У барной стойки его не было, хотя у пустого стула скопилось приличное количество пустых стаканов. Как оказалось, это всё его. Я продолжил свои поиски на танцполе. Несколько парней пытались утащить меня в танец, но всё что вызвали их прикосновения — отвращение. Это стало приятным открытием. Себастиана я нашел, а точнее перехватил, на полпути в туалет с каким-то блондином, который бессовестно лапал его за зад. Не знаю, что на меня нашло, но я отшвырнул его так, что он впечатался в стену. Смайт лишь испуганно посмотрел на меня и не сопротивлялся, пока мы не вышли из этой дыры.       Он спросил, что я делаю, я ответил, что не знаю, и поцеловал его. Сам. В этот раз поцелуй снова вышел однобоким. Себастиан был слишком потрясен, чтобы ответить. За полтора месяца у меня было двенадцать девушек. Себастиан тринадцатый. Он мой. Я нашел свой покой в нем. Будет сложно, но я не отступлю. Сейчас около четырёх утра. Он спит на моей кровати, пьяный, счастливый. Я сижу на стуле и смотрю на него. Утром нас ждёт серьёзный разговор».       Хантер улыбается, вспоминая то утро. Утро, когда Смайт проснулся в обед, выслушивал всё, что говорил ему Кларингтон, сонно кивая головой. Закончилось всё тем, что они пролежали в обнимку до конца дня, иногда разговаривая между поцелуями, но чаще молчали. Им было комфортно. А дальше всё только набирало и набирало обороты. Это точно не были радужные отношения с самого начала: истерики, крики, едва ли не драки. Это было после первого их примирения, которое, как и многие, состоялось в постели. Смайт хотел говорить о чувствах, не мог скрываться. Устал. — Любить тебя непросто для меня, но я люблю. Это то, что я чувствую. То, чего я не могу изменить, — сказал Хантер, целуя своего парня в висок. — Но я не хочу выносить все это на всеобщее обозрение. Я не готов. И я хочу, чтобы это осталось только между мной и тобой.       Прошло немало времени, прежде чем он сменил свою точку зрения. Но далеко они не ушли. Они всё ещё прятались на съёмной квартире. За пределами кампуса. Увидев фотографии Себастиана с тем парнем, Хантер понял, что сам виноват в том, что его парень перестал сиять. Он спрятал его от всех, оставил для себя, но и сам оставил без внимания. Хранил как красивую вещь за стеклом, вспоминая о ней, когда хотел порадовать свой взгляд.       Он понял, что во чтобы то ни стало вернет Себастиана.