Редкие звери

— Песец! Это восклицание прозвучало бы странно из уст Юури, почти никогда не использовавшего нецензурную лексику (даже на русском, хотя выучить русский мат первым — естественное побуждение любого иностранца), если бы не являлось кое-чем иным. И даже не эвфемизмом. Слово «песец» в данном случае являлось констатацией факта, самой настоящей. Действительно ведь — песец. Хотя Юури признал его и не сразу. Но все признаки были налицо: густой белый мех, длинный пушистый хвост. Аккуратные закруглённые уши, шелковисто-шерстяные с обеих сторон. — Умница, догадался, — Виктор лукаво улыбнулся и подмигнул. Юури смущённо улыбнулся в ответ, ощущая, как к щекам приливает жаркий румянец. Столько времени прошло с начала их отношений, а он до сих пор не научился принимать комплименты как должное! По крайней мере, не всегда. На людях ещё ладно, там можно было расценивать их как игру на публику и списывать со счетов — но не так, как сейчас, в самой интимной из обстановок, когда голубые глаза, кажется, смотрят прямо в душу и видят только его, Юури. — Это было несложно, — полуобъяснил-полуоправдался он. Осторожно провёл ладонью по блестящему меху. Зарылся пальцами в мягкий подшёрсток, тёплый от тела под ним. Выдохнул: — Красивый… — Спасибо, — Виктор прижмурился от удовольствия, подаваясь касанию. Повернул голову, чтобы Юури было удобно прочесать его за ухом. Юури подчинился, поражаясь тому, каким мягким кажется мех по сравнению с волосами, тому, какой чудесный цвет у отдельных шерстинок. Какими синими остались глаза, несмотря на смену облика. И больше всего — тому, что перед ним в своей звериной, самой интимной ипостаси стоит человек, в сторону которого Юури когда-то боялся даже дышать. Что этот невероятный человек сейчас отдаёт ему себя и ничего не требует взамен. — Ты красивый, — снова повторил он, и запустил в мех пальцы уже смелее, ободрённый довольным «ммм» Виктора. Несколько мгновений посомневался, но искушение было слишком велико, и он спросил: — А можно я… потрогаю ухо? — Будь с ним нежен, — мурлыкнул Виктор и чуть наклонился, чтобы Юури было сподручнее осуществить желаемое. Юури оценил заботу: очки он уже давно снял, чтобы не мешали целоваться, а уши Виктора в этом облике были расположены на голове выше, чем в человеческом. И он мог бы не уточнять — Юури никогда не отважился бы причинить любимому боль или обойтись с ним физически грубо. Даже сама мысль о подобном вызывала отторжение, особенно теперь, когда Виктор выглядел более уязвимым, чем когда был просто обнажён. Казалось бы, почему — ведь сейчас его тело покрывал густой мех, что скрадывало гибкость и добавляло с виду несколько размеров, а улыбка казалась неровной от лисьих зубов, среди которых явственно выделялись клыки? Но именно такое ощущение складывалось — быть может, потому что открытие своего звериного облика всегда было знаком высочайшего доверия, которое оказывалось только самым близким, самым родным людям на свете? Сказать, что Юури не ожидал его увидеть — значит ничего не сказать. Может быть, в своих самых тайных, самых волнующих фантазиях он представлял себе когда-то, что видит Виктора — с оленьими рогами, венчающими гордо поднятую голову величественной короной, или с почти русалочьим чешуйчатым хвостом, что заканчивается полупрозрачным плавником цвета морской волны, в воде почти невидимым, если бы не запутавшиеся в нём пузырьки пены. Но он всегда знал, что это лишь фантазии, сказки, которыми он тревожил своё воображение. Волшебство, которому не было дано осуществиться. Потому что так не бывает. Или бывает, но не с такими людьми, как он. И вот… Не благородный олень, не сказочная золотая — или лучше сказать «серебряная»? «платиновая»? — рыбка. Песец. Арктический лис. Настоящий. Живой и тёплый, в отличие от эфемерных фантазий, которые готовы рассыпаться на радужную водяную пыль при любом неосторожном касании, как имеют обыкновение делать мыльные пузыри и воздушные замки. Юури затаил дыхание и провёл пальцами по бархатистой кромке уха. Ухо дёрнулось, и Виктор совершенно нецарственно хихикнул. Юури поспешно убрал руку. — Извини. Неприятно? — спросил он, мысленно кляня себя за оплошность. С облегчением вздохнул, когда Виктор ткнулся холодным носом в сгиб его плеча, где оно переходило в шею, и отрицательно умкнул. — Нет, что ты. Просто щекотно. Юури теперь тоже было щекотно, и немного странно от ощущения, с которым шерстинки касались обнажённой кожи. Оно было… необычным. Но необычным в хорошем смысле. — Я буду осторожнее, — пообещал он. И, пользуясь возможностью, провёл ладонью по шерстистому затылку, где мех был почти такой же длины, как волосы Виктора в его основном облике. Пальцы тонули в нём и едва добирались подушечками до кожи, которая казалась на ощупь тоньше и нежнее, чем человеческая, и намного чувствительнее. — Не надо осторожнее, щекотно как раз потому что ты осторожно. Берись смелее, — Виктор подкрепил свои слова поцелуем, несколько неловким из-за изменений в анатомии лица. Юури подумал, что, наверное, он должен был сейчас бояться — звериные зубы, и так близко от беззащитной шеи, от яремной вены. Если бы это был кто-то, кроме Виктора, он бы и боялся, наверное. Напрягся бы и чувствовал себя пленником в чужих объятиях. Думал бы только о том, как выпутаться и сбежать. Но страха не было, и выпутываться не хотелось. С виду грозные, клыки с тем же эффектом могли быть игрушечными, или фарфоровыми, или сахарными — с ними Юури чувствовал бы себя не в большей безопасности, чем сейчас. Он снова коснулся уха, пропустил его между указательным и средним пальцами, подивился тому, каким нежным и почти ненастоящим оно кажется из-за мягкого меха, насколько непохожим ни на одно звериное ухо, которое ему доводилось до сих пор видеть. Не кошачье, поросшее короткой жёсткой шерстью снаружи и гладкое внутри, с торчащими у основания длинными шерстинками, не цветочный лепесток полупрозрачного хомячьего с прожилками сосудов, не тонкий бархатистый лопух собачьего. А широкое у основания и круглое, пушистое настолько, что не было видно кожи под ним. — Так вот ты какой, северный песец… — задумчиво пробормотал Юури. И непонимающе воззрился на Виктора, когда тот отстранился и зафыркал от смеха, почему-то отворачивая голову и скрывая лицо за оставшейся с человеческого облика чёлкой. — Что такое? — Да нет, ничего, — Виктор отсмеялся и теперь снова смотрел на Юури пристальным прищуренным взглядом. Улыбка с его лица никуда не делась, и в глазах мерцали золотистые искры, которых не было раньше. — Просто… Есть одна похожая фраза. И я знал, что научить тебя русскому языку было хорошей идеей. — Если бы ещё учитель из тебя был такой же хороший, как по фигурному катанию, — Юури притворно вздохнул и специально произнёс эту фразу по-японски. Виктор ухмыльнулся в ответ. Юури прикрыл глаза, запечатлевая в памяти и на внутренней стороне век эту ухмылку. Широкую и искренне счастливую. И зубастую, чего уж там. Она и золотистые искры в знакомой синеве радужки придали ему решимости. — Теперь моя очередь. Он открыл глаза и посмотрел на Виктора, такого же прекрасного в превращении, как и посреди каскада прыжков. Хотя, впрочем, нет — сейчас Юури кривил душой, наверное. Нет никого и ничего восхитительней, чем Виктор на ледовом поле. Но тут следовало учитывать ещё одно обстоятельство, очень важное. На катке Виктор был недосягаем. Этот Виктор, домашний, тёплый и пушистый, в отличие от Виктора-на-катке — вполне. И сейчас он смотрел на Юури очень обеспокоенно. — Ты уверен? Я не потому тебе показался, чтобы ты мне обязательно ответил тем же. Ничего страшного, если ты не готов, или если вообще не захочешь. Я понимаю, что нельзя просто так обрушиться на тебя с превращением и требовать в ответ… Юури прекратил поток заполошенных слов, протянув руку к пушистому загривку Виктора и наклонив к себе его голову, чтобы чмокнуть в нос. Улыбнулся, глаза в глаза — карие человечьи против сине-золотых звериных. — Я уверен. И он постарался вложить в голос всю силу своей решимости, чтобы у Виктора даже сомнений не осталось в том, что он сам этого хочет. — Ещё никто не видел меня… таким. Родня знает, кто я, но они не видели. Виктор торжественно кивнул. Как будто только что принял титул, пожалованный ему королевой, или был произведён в рыцари, или что-то вроде — какие почести были в ходу у русских?.. Юури не знал. И не собирался сейчас вспоминать. Быть может, потом, но не сейчас, когда он видел, как лучится встречный взгляд человека, с которым они выбрали друг друга — поначалу даже не зная, насколько. — Не смотри, — предупредил он Виктора. — Я скажу, когда можно будет открывать глаза. Тот послушно кивнул, и на всякий случай даже закрылся предплечьем и отвернулся. Сам он не требовал того же от Юури, хотя был готов отойти за дверцу шкафа, если тот выразит нежелание смотреть на превращение. Юури не выразил — он знал, что Виктору нечего стыдиться, в каком бы состоянии он перед ним ни предстал. Даже если это переход из одного состояния в другое. Но сам Юури… он был пока не готов, чтобы взгляд любимого человека лежал на нём, когда с его телом происходит — такое. Он и сам не был готов наблюдать за своим превращением, если честно. Так что он сперва зажмурился, и только потом дал телу команду меняться. Когда-то он боялся, что будет больно — в детстве часто рассказывали страшилки про то, как ломаются при превращении кости и выворачивается наизнанку кожа, как прорастают из пальцев наружу когти. Особенно больно, говорили, когда ты однажды становишься взрослым и перекидываешься в самый первый раз, — и поэтому Юури так долго боялся момента, когда вторая сущность впервые попросится наружу. Надеялся — быть может, превращаться никогда и не придётся? Боялся — а кому он без второй ипостаси будет нужен, если именно пребывание в ней при другом человеке служит знаком действительно близких отношений? Но выяснилось, что страхи были напрасны. Превращаться оказалось совсем не больно. И — Юури был в этом уверен — Виктор принял бы его и так. И без превращения. И тем приятнее было превратиться для него. Точно так же приятно, как выполнять для него на льду самые сложные элементы. Его сознание затопила жаркая тёмная волна. Удары сердца отдавались теперь пульсом не только в ушах, висках и запястьях, но и во всём теле, как будто оно целиком превратилось в обнажённый — во всех смыслах! — сосуд для чего-то, что больше его самого. По коже прошла дрожь, оставившая за собой зуд, который перешёл в третье, ни на что не похожее обжигающее чувство. Юури выдохнул, ощущая, что воздух теперь проходит через него иначе, свободнее и вибрируя, как бывает иногда на выступлениях. Ещё несколько мгновений — и всё закончилось. Юури открыл глаза, оглядел себя. Повернулся к Виктору, который всё так же стоял, отвернувшись и спрятав лицо за рукой, и на всякий случай ещё и за чёлкой. Сказал: — Всё, можешь смотреть. Щёки продолжали гореть — то ли ещё от превращения, то ли уже от смущения. Виктор повёл ушами, убрал руку. Повернулся обратно. Уставился на Юури. Юури шмыгнул носом и неловко передёрнул плечами. Подумал, не поздно ли измениться обратно или завернуться в простыню, а потом вспомнил свои недавние мысли и решил, что плевать. Плевать на смущение и простыни, он откатывал «Эрос» под взглядом Виктора и ещё десятков тысяч человек несколько раз, Виктор уже видел его и замученным, и плачущим, и простуженным, чего ему ещё бояться? Того, что от него снова отвернутся — на этот раз с омерзением? Как бы не так. Он развернул плечи и улыбнулся. Протянул Виктору мохнатую руку-лапу тёмной ладонью вверх. — Будем знакомы. Виктор шагнул к нему и взял предложенную руку, как берут раскрытую на нужной странице книгу. Завороженно посмотрел на острые кончики втянутых когтей, на сросшиеся до половины пальцы. — Что же ты за зверь такой, Юури? — произнёс он приглушённым голосом, в котором явственно звучало изумление, если не благоговейный трепет. Юури наклонил к плечу голову, почесал свободной рукой себя за почти полностью утопленным в шерсти ухом. — Потрогай меня где-нибудь ещё и догадайся, — и улыбнулся шире, демонстрируя ряд зубов с клыками лишь немногим короче викторовых. Виктор сделал ещё один шаг навстречу. Не отпуская руки Юури, зарылся носом обратно в сгиб его шеи, только теперь — ещё и в прямом значении этого слова. В короткий тёмный мех. — Он такой… необыкновенный. Пуховой и густой, — удивлённо и не совсем разборчиво произнёс он. — Никогда такого не видел. Юури польщённо хмыкнул, ощущая, что жар смущения и не думает проходить. Только постепенно начинает отступать от щёк и перетекать в другие части тела. Пока он горячим солнцем разместился в груди, чуть пониже сердца. — Что ещё думаешь? — спросил он, забирая у Виктора руку — только для того, чтобы снова её вернуть, но уже переплетя его пальцы со своими. Насколько получилось, на две фаланги. Виктор сжал ладонь Юури — когти коснулись тыльной стороны кисти, но даже не оцарапали её — и отстранился. Посмотрел на него — неожиданно серьёзно. — Думаю, что он самый замечательный из всех, с какими мне доводилось сталкиваться за почти тридцать лет моей жизни. Тебе очень подходит. Он поднёс сцепленные в пушистый чёрно-белый замок руки к губам и поцеловал ту, что была темнее и меньше, что явственно выделялась на фоне сияющей белизной шерсти и выглядела совсем не похожей на человеческую. Прижал её к щеке — и Юури пожалел, что через два слоя меха почти не может уловить тепла. — Непросто понять, что ты собой представляешь, если смотреть со стороны. У тебя мягкие подушечки пальцев, в которых скрываются острые когти — но ты не кот. У тебя ладони существа, которое не умеет красться, выслеживая добычу, или гнаться за ней через саванну — но при этом зубы хищника. Ты щуришься, и у тебя, кажется, во второй ипостаси столь же плохое зрение, как и в человечьей — но ты не крот. — Я действительно не кот и не крот, — согласился Юури. Он мысленно начинал уже гадать, додумается Виктор или нет — и не знал, чего ему хотелось больше. Быть узнанным и понятым — или раскрыть загадку самому, на своих правилах. — В котах и кротах нет ничего плохого, — бархатисто мурлыкнул Виктор. — Но если подобраться к тебе ближе и узнать тебя лучше… Выясняются поразительные вещи. Оказывается, ты куда более редкий и удивительный зверь… — М? — теперь Юури был уверен, что Виктор к чему-то ведёт, что эти его слова — лишь прелюдия перед откровением, что сейчас он скажет самое важное. То, о чём он уже догадался и что уже знает, но не торопится произнести. — Редкий, удивительный зверь… — тон Виктора приобрёл ещё большую бархатистость и ушёл в вибрирующие, резонирующие в груди Юури низы. — Зверь, которого не каждому дано встретить в жизни лицом к лицу… Слишком нежный, чтобы держать в неволе… Слишком невероятный, чтобы забыть его, если однажды встретил… Юури затаил дыхание, ожидая, когда, наконец, Виктор уже скажет… — Простияправданезнаючтотызазверькаконназывается? — на одном дыхании выпалил Виктор и зажмурился. Даже, кажется, обречённо прижал уши — впрочем, по ним было сложно понять, прижаты они или нет. Юури понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что ему только что сказали. Когда он осознал, его сложило пополам от смеха. — Я… я правда думал, что ты понял… — выдавил он из себя между приступами хихиканья, которыми он как минимум наполовину был обязан не комичности ситуации, а нервам, сперва натянутым тугой тетивой, а потом так внезапно отпущенным. — Это что сейчас было?.. про «слишком нежный, чтобы держать в неволе»?.. — Ну-у… — покаянно протянул Виктор (раскаяние тоже было напускным, Юури видел это по сиянию в глазах, по приподнятым уголкам губ), — я думаю, если бы я встретил такого чуднóго зверя в зоопарке, я бы запомнил? Юури хихикнул — теперь уже точно в последний раз — и привалился боком к меховому боку Виктора. Тот немедленно воспользовался возможностью и приобнял его за плечи. Обернул вокруг его ног пушистый хвост. — Ты прав, на самом деле, — признался Юури. — Их действительно очень редко содержат в неволе. Морских выдр, я имею в виду. Виктор повернул голову и, кажется, воззрился на его макушку. — Каланов?! Твоя вторая ипостась — калан?.. Восклицание прозвучало заметно громче, чем было необходимо — особенно если учесть, что прозвучало оно прямо над ухом Юури. Но в нём звенел неподдельный восторг, и это более чем компенсировало неудобства. — Ага, — ещё раз подтвердил он. Виктор издал нечленораздельный звук, похожий на произнесённое в голос короткое «!!!». — Тебе нравится? — Юури постарался проронить эти два слова небрежно, как нечто незначительное; но уже с первого слога понял, что не выходит. Что в них — по вкравшейся дрожи, по предательски забравшейся к концу вопроса вверх интонации — явственно слышится, насколько важно для него получить ответ. И ответ не заставил себя ждать. — Очень, — твёрдо и уже негромко сказал Виктор. И поцеловал Юури в макушку. К которой в последние несколько мгновений, судя по всему, примеривался. Юури сполз ниже и уткнулся лбом ему в плечо, ощущая, как один за другим убираются из груди стальные когти, всё это время — а он и не знал — сжимавшие его сердце. Или растворяются в тепле. В волне облегчения, которая прокатилась по нему от макушки до пяток и кончика хвоста, когда он услышал нужное слово из нужных уст. — Я слышал, каланы спят, лёжа на воде и держась за лапы друг друга, чтобы их не отнесло в разные стороны течением? — Виктор спросил его и снова взял за руку, теперь — ладонью к тыльной стороне. Провёл подушечкой большого пальца по запястью. — Да, есть такое. Предлагаешь попробовать? — сердце Юури снова стучало оглушительно, как при превращении. И теперь — не только от смущения и близости. Если Виктор вычитал этот факт о каланах, не вычитал ли он что-нибудь ещё? Совсем не такое романтическое? Совсем-совсем не такое. А ведь он рано или поздно наткнётся, когда полезет гуглить. В Википедии или в бесчисленном множестве статей, стоит только ввести в поисковик слова «калан» или «морская выдра». Конечно, все знают, что вторая ипостась никак не влияет на характер человека, что изменения больше косметические, что качества зверя, которые он проявляет в природе, не отражаются на разумной личности, что… Юури не хотел ассоциироваться с куда менее симпатичной стороной милого внешне зверя. Тем более — не хотел такого для любимого. И ещё более — зная, что не сделает ничего подобного сам. Ни за что. Никогда. — Только не лёжа на воде, пожалуй, — жизнерадостный голос Виктора вырвал его из непрошенных мыслей. — Незачем зазывать в гости простуду, когда есть замечательная двуспальная кровать. Юури кивнул, согласно и благодарно, ощущая, как тревоги на время отступают. Приобнял Виктора за талию, зарыл полусросшиеся пальцы в белый мех. — Пойдём проверим, насколько замечательная. — Пойдём. И они пошли. А с остальным Юури разберётся позже. Они вместе разберутся. В конце концов, Виктор его уже принял — однажды, дважды, трижды. Сперва — как подопечного, потом — как возлюбленного. Теперь — его вторую ипостась. По сравнению с этим остальное не казалось столь уж невероятным. Разве что… Ну в самом деле. Из всех вторых ипостасей, которые могли быть у Виктора… Песец!