В один конец

Небо, похожее своим цветом на иссушенные, источенные палящим солнцем, изорванные ветром скалы - обезвоженно-серое, агонизирующее, задыхающееся - с каждым мигом словно бы придвигалось к земле, отбрасывая на нее ужасающе тяжелую тень. Не было видно ни облачка, но солнце словно бы сливалось с фоном, не желтое, каким должно было быть, но болезненно-бледно-салатовое, испускающее отравленный, жгучий, слепящий свет. От по-змеиному извивающейся Невы поднимался почти не заметный неискушенному глазу парок неестественного, мутного цвета, разлетающийся по городу тысячей крошечных ядовитых пылинок. Родион медленно брел по набережной, с каждым шагом вздрагивая, затравленно закусывая губы и волочась пустым взглядом по сторонам, безразлично оглядывая серо-пестрых прохожих, пестро-серые улицы и дома, пестрящие серым вывески на магазинах. Исхудавшая, костлявая рука молодого человека прижимала к тощему телу не заметное под пальто топорище; Раскольников понятия не имел, зачем он вновь стащил из-под носа своей хозяйки орудие убийства, но, как и всем своим минутным вспышкам, этой он воспротивиться тоже не смог. "Куда...зачем? Зачем идти?.. Зачем я вышел из комнаты...холодно и душно...как в гробу, в этом городе...семьсот двадцать...тридцать?..тридцать...шаг, еще..." - отрывистые мысли, похожие на скомканные обрывки бумаги, грузно ворочались в голове, заполняя собой размышления и не давая задуматься о более важных вещах. Родион опустил голову еще ниже и попытался сфокусировать взгляд на ритмично движущихся взад-вперед носках истоптанных, грязных ботинок; взгляд тут же непослушно соскользнул на трещины в обочине, в которых откуда-то собрался матово-желтый песок. Раскольников хрипло вздохнул. Через энное количество часов он наконец остановился, с каким-то извращенным удовольствием ощутив жжение в стертых, сбитых в кровь ногах, и заставил себя поднять голову. На лице парня отразилось явное изумление; он вовсе не собирался приходить сюда, но факт оставался фактом - Родион стоял напротив дома Разумихина. "Сами ноги к нему несут..." - невольно мелькнуло в голове. Родион сделал робкий шаг к двери парадной, но замер: - Нет...нет, куда я! С топором! Зачем... - мужчина торопливо развернулся и едва ли не бегом кинулся прочь; но, пробежав несколько метров, Раскольников резко остановился. - Нет! Раз я пришел сюда, сам того не желая, значит, мне сюда и дорога! - Родион со всех сил сжал руки в кулаки; на обтянутых желто-серой кожей кистях рук вспучились голубые вены. Молодой человек гулко сглотнул кислую слюну и решительно направился к парадной. С каждым шагом уверенность Раскольникова уменьшалась вдвое; каждая новая ступенька по дороге в квартиру друга ("друга ли?" - поминутно спрашивал себя Родион) казалась выше предыдущей, ноги саднили все хуже, а голову с каждым движением сдавливал все туже обруч мигрени. Добравшись до заветной потрепанной двери, Раскольников вынужден был привалиться к истрескавшейся белесой штукатурке стены и зажмуриться, вслепую выискивая шнурок колокольчика; перед глазами вспыхивали ослепительные искры, пульсирующей болью отдаваясь в воспаленном мозге. Звонок показался едва стоящему на ногах Родиону оглушительно громким колокольным звоном; в мозгу на мгновение возник образ Чистилища, в котором грешников перед отправлением в Ад оглушают подобным - возник и тут же распался, задавленный бумажно-неповоротливыми бессмысленными мыслями. Раскольников с трудом распахнул глаза и слепо вгляделся в приоткрывшуюся дверь. - Родя! - ахнул выглянувший Разумихин, с изумлением уставившись на порядком измученного знакомого. - Да что же это!..входи сейчас же! - Дмитрий схватил Родиона за колючее запястье и рывком втащил в квартиру; Раскольников пошатнулся и мешком рухнул на Разумихина, волей-неволей заставляя бывшего одногруппника обнять себя. - Ты что с собой сделал?! - с неверием вскричал Дмитрий, на миг отстраняя от себя Родиона, цепко придерживая за плечи, и с ужасом вглядываясь в его осунувшееся лицо. - Ты ел когда?! - Дмитрий... - с усилием выговорил Раскольников, умоляюще глядя на Разумихина из-под страдальчески насупленных бровей. - Я... - не договорив, Родион неловко забрался рукой за пазуху и с трудом извлек из-под полы тяжелый, заново отточенный топор; неловко перехватив его за лезвие, Раскольников содрогнулся на миг - по бледному запястью хлынула непривычно яркая жидкость. Разумихин смотрел на непонятное зрелище, широко раскрыв глаза и изумленно приоткрыв рот; увидев же кровь, Дмитрий очнулся и, коротко вскрикнув, буквально вырвал у покачнувшегося Раскольникова из рук топор. - Откуда...?! Ты его не удержишь!.. Ногу себе отрубишь!.. Зачем он!.. Что ты!... Да что?! - слова потоком сыпались с губ Разумихина, пока тот невразумительно вертелся на месте и порывался что-то сделать; наконец, кое-как собравшись с мыслями, молодой человек отшвырнул окровавленный топор куда-то в угол, ухватил друга за край пальто и потащил на крохотную кухоньку. Раскольников безвольно волочился за ним, похожий больше на неодушевленную вещь, подобие колоды, чем на человека. *** - Родя... Ты в самом деле?.. Дмитрий дрожащей, даже трясущейся рукой опустил чашку с паутинкой трещин на одном боку на видавший виды стол и едва-едва заметно отодвинулся на стуле, вжимаясь в жесткую спинку. Родион, наблюдая за этим пустым взглядом, вначале захихикал, затем засмеялся булькающим, сиплым, надрывным смехом и, задыхаясь, захлебываясь, в изнеможении рухнул на спинку собственного стула: - Да, Дмитрий, я убил ее! Я убил эту старуху, эту вошь, эту никчемную!.. Гадкую!.. - дыхание перехватило, в легких резануло, и Раскольников согнулся пополам, не переставая сипло шептать. - Ее жизнь...ничего...никому...только боль и слезы, Дмитрий...Сонечка...ее виной...она ничтожество, блоха!.. Я выше ее!.. Я мог!.. Я хотел помочь!.. - против воли молодого человека на глазах выступили слезы, и Родион пригнулся еще ниже к полу, пытаясь скрыть их от друга. - И я же...помог... Всех, всех избавил от долгов!.. И денег себе - ничего... Шепот Раскольникова стал еще тише, и Разумихину, как завороженному слушавшему Родиона, невольно пришлось пригнуться к тому. - А все равно...больно, Дмитрий, больно... - невнятно, неразборчиво пробормотал Раскольников и схватился тонкими, костлявыми пальцами за сальную нечесаную голову. - Ночами не сплю... Все эта старуха...все топор...и руки мои, как не мои...рублю ее, кровь хлещет, а она - живая...и смеется так, что дыхание перехватывает...и говорит: "Вот убил ты меня, так и себя вместе со мной убил"! - Родион резко поднял голову и впился в Разумихина перепуганным, по-детски молящим, по-сумасшедшему остекленелым взглядом: - Но я же, Дмитрий, добра хотел!.. Спасти несчастных! В долгах утопающих! Голодных, страждущих!.. Сонечку! Мармеладова самого! Да...да тебя, Дмитрий!.. Все задыхаемся мы в долгах, в нищете, в грязи этой! - Раскольников выкрикивал эти отрывистые слова со страстью, слышно было, как колотится его сердце. - А люди ведь хорошие, Дмитрий! Талантливые! Умные! А все нам одно - страдать... Внезапно в Родионе словно сломалось что-то, и молодой человек резко обмяк и смолк, как перестает играть граммофон, если резко выдернуть пластинку; так игла граммофона скребет деревянный остов, как дышал Раскольников - хрипло, сбивчиво, с присвистом. - Больно мне, Дмитрий... - еле слышно повторил Родион; бледные руки выпустили спутанные прядки каштановых волос и безвольно опустились на острые колени. - Я пойму, если после всего этого ты расскажешь о моем поступке. - и юноша склонился еще ниже. Разумихин, опершись на подоконник, невидяще глядел в серое небо; услышав последние слова друга, он медленно повернулся к тому. - Родя... Как же я мог бы? За кого ты принял меня? - Дмитрий подтянул к себе опасно заскрипевший стул и опустился на него, не сводя печального, сочувственного взгляда с Раскольникова. - Я вижу, что тебя ведет искренний душевный порыв, не тупая ненависть, но стремление помочь... Да, ты совершил ошибку, но ты платишь за нее огромную цену - так кто я, чтобы заставлять тебя платить больше? Родион медленно поднял голову и недоверчиво, почти опасливо вгляделся в добрые глаза Разумихина; тот, заметив опаску друга, улыбнулся так искренне и ласково, как только умел, и осторожно положил руку на плечо Раскольникову. - Я никому ничего не скажу. Пусть ищут. А если найдут...я что-нибудь придумаю! Родион совершенно опешил; ожидая гневных выкриков, обвинений и укоров, он не был готов к тому, что его поймут и оправдают, и сейчас не знал, как вести себя: то ли так и сидеть, молча, сжимаясь в комок, в ожидании подвоха, то ли вскочить на ноги и обнять единственного настоящего друга, который, как оказалось, у Родиона все-таки есть, то ли... По бледным впалым щекам Раскольникова потекли две прозрачных капельки. Молодой человек приподнял дрожащую руку и торопливо смахнул их; губы его дрожали, силясь вымолвить слова, которых Родиону говорить еще не приходилось. - Спа...сибо... - он не сводил с замершего Разумихина жалостливо-благодарного взгляда покрасневших от усталости и нервов глаз. - Я...как мне...не заслужил я такого, Дмитрий... - Муки такой ты не заслужил, Родион. - тихо отозвался Разумихин. - Ты же хороший человек. Как и все мы, не без греха, гордец и честолюб, но человек... А человеку в одиночку такое бремя не вынести. Раскольников сдавленно всхлипнул и опустил голову: по щекам вновь побежали прозрачные струйки. "Столько лет не плакал от радости и раскаяния...почему не плакал? Так хорошо...так спокойно сейчас..." - отстраненно промелькнуло в мыслях. - Тебе бы отдохнуть. - серьезно произнес Дмитрий, с сочувствием глядя на сгорбившегося товарища. - Знаешь что? Оставайся на эту ночь у меня. У тебя там бабка эта твоя, Настасья шумная, спокойствия никакого... - Да ну...что ты... - Родион вытер слезы и покачал головой. - Вдруг обыск придут проводить, найдут чего, искать меня пойдут, а я - здесь... Тебя еще приплетут. - Не приплетут! - с обычной своею беспечностью махнул рукой Дмитрий и привычно улыбнулся. - Доказательств-то все равно нет! - И каморка у тебя тут маленькая, один-то еле умещаешься, а меня куда еще... - не привыкший лгать себе Родион прямо признавался себе, что не хочет покидать этот дом и этого человека, что с такой надеждой смотрел на него сейчас, но правила вежливости не позволяли остаться. - Да уж поверь, ты места занимаешь меньше, чем швабра! Отощал-то, ужас... - уже окончательно увлекшийся своей мыслью Дмитрий решительно отказывался слышать какие бы то ни было доводы и демонстративно зажал уши. - Остаешься у меня! Родион, смолкнув, несколько секунд глядел на Разумихина, затем резко, дергано вскочил на ноги, пошатнувшись, и с неожиданной силой сжал друга в объятиях. - Спасибо... - едва слышно прошептал он, прижимаясь влажным лицом к потрепанной, задубевшей от времени рубахе Дмитрия. Разумихин вздрогнул, не готовый к такому бурному проявлению чувств; неловко приобняв Раскольникова в ответ, Дмитрий откашлялся и, пытаясь скрыть смущение, торопливо пробормотал: - Ну что ты...друзья же так и должны... - Друзья... - Родион еще на миг прижал к себе Разумихина, затем отстранился и взглянул на него лихорадочно поблескивающими глазами. - Правда? - Ну...конечно! - с растерянностью отозвался Дмитрий, глядя на Раскольникова с сочувствием, как на не совсем здорового, погруженного в бред человека. - Кто ж, если не друзья? Родион улыбнулся; не так, как обычно улыбался - либо с надменной гордостью, либо с издевкой, либо затравленно, несмело - его улыбка горела искренностью, радостью и благодарностью. Разумихин неожиданно для самого себя отметил, как симпатичен его друг, когда его лицо не искажено обидой или страхом; "тьфу! что это я!" - в следующий миг Дмитрий одернул себя и кивнул на дверку маленькой кухоньки. - Иди-ка отоспись, Родя... Ты намучился за эти дни немало, не спал толком, конечно, а сон есть залог здоровья. Можешь или на мою постель прилечь, или на диван, побрезгуешь или нет - сам реши. Родион, неожиданно не став возражать, повернулся к двери и направился прочь; обернувшись вдруг на миг, он смерил Разумихина поистине счастливым взглядом и тихо пробормотал: - Спасибо...друг! Дмитрий слабо улыбнулся в ответ и, дождавшись, пока Родион скроется за дверью, буквально рухнул на жалобно заскрипевший стул, разом обмякнув и посерьезнев. - Что же ты, Родя, сделал... - молодой человек зарылся пальцами в растрепанные коричнево-рыжие волосы и тяжело вздохнул. - Ведь найдут тебя, и расплата нелегкой будет...что-то сделать надо, и сделать срочно... За окном уже стемнело, насколько может стемнеть летом в Петербурге, и на серо-голубом небе загорелись едва заметные тускло-желтые огоньки, когда Разумихин вдруг вскочил, загоревшись какой-то мыслью, и бросился к шкафчику; порывшись там, он извлек чернильницу с почти пересохшими чернилами, притупившееся перышко и лист пожелтевшей от времени бумаги. Швырнув все это на стол, Дмитрий опустился назад на стол, торопливо привел письменные принадлежности в надлежащее состояние, обмакнул перо в чернила и начал строчить что-то размашистым, витиеватым почерком, поминутно отрываясь от бумаги, глядя задумчиво и отрешенно в окно и, сам того не замечая, покусывая кончик старого пера. *** Раскольников лежал на кровати и глядел в окно, завешенное пожелтелой марлей; на губах его то и дело появлялась глупая улыбка, которую молодой человек изо всех сил пытался скрыть. Родиону не спалось: он ворочался с бока на бок, ерзал, то вскакивал с кровати и начинал наматывать круги по маленькой комнатенке, то садился назад на проседающий старый матрас и отчаянным жестом хватался за голову. "Как же...что же...я же виноват, так почему мне так хорошо...спокойно?.." - вихрем вертелись в голове мысли; Родион безуспешно пытался ухватиться хотя бы за одну из них, но любая тотчас же рассыпалась ворохом разноцветных радостных искорок, стоило парню обратить на нее внимание. "Неужели же все Разумихин?.. Почему я так веду себя?.. Сутками мучился, терзался, а стоило ему сказать пару слов и улыбнуться - и я уже чувствую, как мне легко и спокойно, и все дела кажутся такими простыми...что за сила в нем?" Раскольников прикрыл глаза и сжал пальцами виски. "Или не в нем сила, а во мне слабость?.. Не в первый раз я это замечаю... Вот уже отчаялся, уж слезы выступили, и сил, кажется, нет совсем, и ноги сами к нему бредут... А поговорю с ним, изолью душу, и сразу самому проще! И улыбается он так, словно прощает тебе все, в чем ты только виноват - и перед ним, и перед другими..." Родион медленно повалился на спину, легонько стукнувшись затылком о задубевшую подушку, и уставился в потолок; погруженный в свои мысли, он отрешенно разглядывал горчичную паутину трещин на потолке. "Так что же? Что за чувство? Он был неправ, мы не друзья...хотя я слабо представляю себе, что есть дружба и любовь, но чувствую, что это уже не дружба...друг, наверное, не должен вызывать на лице эту глупую, несдерживаемую улыбку, это биение сердца, не должен осчастливливать лишь одним словом...так что же?" Раскольников моргнул, поднял в воздух руки и с недоумением взглянул на них. "Я? Я, Родион Романович Раскольников? Я люблю Дмитрия Разумихина?" С губ его слетел нервный, рассыпчатый смешок; молодой человек бессильно уронил руки и приник щекой к подушке. "Абсурд, смехота...как я могу его любить? Это же противоестественно, ненормально...но...почему тогда все так? Так сложно и непонятно...я не могу разъяснить самому себе себя же! Наверное, я все-таки тварь дрожащая...но...лгать себе я не умею, право..." Устало прикрыв слезящиеся глаза, Раскольников глубоко вдохнул. - Я люблю Дмитрия Разумихина. - вздрогнул, поразившись тому, как твердо и уверенно прозвучали эти слова. И тут же на тонких губах загорелась робкая улыбка; с каждой секундой она оживала, становилась все ярче - через несколько секунд Родион улыбался так счастливо и радостно, как не улыбался еще никогда. "Я люблю его! Боже, как приятно звучит...я люблю его! Я знаю это, я понял!" - молодой человек рывком уселся на потрепанной кровати, затем вскочил на ноги и бросился к двери, но замер, уже схватив пальцами дверную ручку. "Наверное, он спит...я не буду его сейчас трогать, скажу обо всем завтра...но я скажу!" - сердце Раскольникова бешено колотилось в груди, а дыхание перехватывало от необъяснимого восторга. "Какое это безмерное счастье, Боже, любить!" Родион медленно сделал шаг назад к постели и опустился на нее, глядя вожделеющим взглядом на заветную дверь; руки механически комкали драное замызганное одеяльце. Затем Раскольников рухнул на спину, раскинув руки в стороны, и с непривычной безмятежностью зажмурился: - Я люблю его...люблю его!.. - тихонько шептал молодой человек, не в силах сдержать улыбку. - Поскорее бы сказать ему... *** Теплое утреннее солнце осветило комнатку, где спал Родион, ласковым, но настойчивым желтоватым светом, вынуждая молодого человека заворочаться и приоткрыть глаза. Раскольников привычно скорчился, недовольно щурясь, но вчерашняя мысль тут же ослепительно ярко вспыхнула в сознании, прогоняя остатки сна; Родион изменился в лице и резко уселся прямо, а на губах загорелась радостная, нетерпеливая улыбка. "Прямо сейчас! Он наверняка уже встал..." - Раскольников соскочил с постели и бегом бросился на кухню, спотыкаясь о беспорядочно раскиданные по полу старые сапоги, тряпки и некоторые потрепанные книжки. - Дмитрий! - Родион ворвался на кухню, готовый с порога броситься на шею Разумихину, но замер, осекшись - кухня была пуста, лишь трепетала тонкая тюль на приоткрытой форточке. "Куда он запропастился так рано..." - Раскольников с недовольством и печалью поджал губы и, не глядя, опустился на стул рядом. Глаза настороженно скользили по комнате, словно надеясь, что Разумихин где-то здесь, просто прячется... Внезапно внимание Родиона привлек желтоватый листок, лежащий на столе рядом с полупустой бутылью смородиновой настойки. Раскольников, считая ниже своего достоинства читать чужие документы, лишь пробежался по нему взглядом; в следующее мгновение молодой человек схватил лист и начал жадно вглядываться в текст - в шапке значилось: "Роде Раскольникову, дорогому другу." "Милый Родя! В первых же строках хочу попросить у тебя прощения за то, о чем ты сейчас прочитаешь. Я точно знаю, если бы ты случайно узнал о моих намерениях, ты бы начал отговаривать меня, кричать, или, чего доброго, запер бы в чулане, будучи уверен, что есть другой выход... Но, Родя, дорогой Родя, другого выхода нет. К моему великому горю, ты совершил большую ошибку - ошибку, которую не исправить деньгами или мольбами. Я, без сомнения, знаю, что ты никому не хотел зла, Родион, ведь ты не можешь желать зла никому на этой грешной земле! Ты запутался, Родя, очень сильно запутался, и я бы никогда не посмел обвинить тебя в жестокости, ведь происшедшее - всего лишь чудовищное заблуждение. Однако что сделано, то сделано, и наказание вот-вот последовало бы. Родион, тебе грозила едва ли не казнь! В лучшем случае тебя бы сослали на каторгу, что, по сути своей, точно такая же казнь, только, очевидно, тянулась бы она гораздо дольше и смерть была бы мучительнее... Но Родя, ты не заслуживаешь этой смерти. Идейные преступники, предатели, льстецы и лжецы оставались на свободе, будучи гораздо большими преступниками, чем ты! Но как же объяснить это власть предержащим, милый Родион... О, кто бы стал слушать нас с тобой? Кого волнует цель, причины и намерения? "Убийца" - тотчас заклеймили бы тебя, едва бы ты только заглянул к следователю и, не давая оглянуться и отдышаться, вынесли бы приговор... Тебе, без вины виновному! И даже если бы ты не признался, тебя бы все равно отыскали, Родя - отыскали и занесли над твоей несчастной головой карающее лезвие правосудия...нет, не праведный это был бы суд! Поэтому, Родя, не кори меня за то, что я сделал - уже, скорее всего, сделал к тому моменту, как ты очнешься от своих грез. Просто пойми меня, я не смог бы жить дальше, если б ты пострадал за то, что случилось... Я до конца дней своих жил бы с чувством вины. И, я уверен, будь я в такой беде, ты бы сделал то же самое... Все, что у меня было, я оставляю тебе, дорогой друг. Ты бывал у меня не раз, знаешь, как я жил, тебе не нужны мои рассказы... Быть может, эти вещички помогут тебе зажить счастливо - так, как ты этого заслуживаешь. За сим прощаюсь, милый друг. Ах, если б все случилось чуть-чуть иначе... Пожелай мне удачи там, где я окажусь. Дмитрий Разумихин" Родион, закончив читать, медленно отложил письмо и сел прямо и неподвижно, уставившись взглядом потемневших карих глаз в окно напротив; за окном пыльное серое небо отливало давящим, жгучим, слепящим желтым. Слез не было; губы молодого человека не дрогнули, а сердце не участило свой ход - казалось, Раскольников еще не понял, что же произошло. Руки молодого человека машинально начали гнуть листок; изгиб, другой, старый желтый лист жалобно постанывал, поскрипывал под давлением. Через пару минут Родион, словно очнувшись, с удивлением посмотрел на получившуюся фигурку: похожая на планер, она стояла на торце, казалось, готовая взлететь. - Дмитрий... - тихо проговорил Раскольников, невидяще вглядываясь в фигурку. - Зачем ты покинул меня?.. Что-то звякнуло под безвольно лежащей на столе рукой; крохотный ножик для заточки перьев, оставленный Разумихиным. Родион поднял его двумя пальцами и вгляделся в отсвечивающее желтоватым лезвие: - Какой же ты после этого Разумихин или Вразумихин?.. - Раскольников повертел нож в руке и крепко сжал его; по ладони скользнула тонкая струйка крови. - Своего разума нет, и желаний других уразуметь не можешь... - молодой человек надломленно, неестественно хохотнул. Помедлив немного, Раскольников чуть подрагивающей рукой взял бумажную фигурку и прицелился в приоткрытую форточку, тюль с которой уже соскользнула в сторону. - Ты улетел от меня так же безвозвратно... - Родион запустил игрушку в окно; планер игриво запорхал на потоках ветра. Следя за ним остекленевшим взглядом, Раскольников приложил лезвие к груди и, словно не помня себя, надавил на него; тонкая струйка крови все росла, и через несколько секунд лезвие полностью погрузилось в плоть. Родион сидел не шевелясь, и лишь через несколько секунд, сдавленно ахнув, склонился к столу, разом обмякнув. Желтый самолетик безмятежно парил в серо-голубом небе...