Маленькие мальчики с нашего двора, Наигрались в танчики — уходить пора. С первыми лучами — строем на восток. За серыми грачами — белый лепесток.
Ноты получились бойкими и рубящими, но сам текст показался Артёму слегка нескладным. — Ну, ты прямо воодушевила, — сокрушенно признался Семён, — но красиво. Сама написала? — Сама, сама, — подала с подоконника голос Ульяна, неожиданно подключившись к беседе. — Я тетрадку с текстом видела. Но это только часть куплета. Алиска, когда ты песню целиком споешь? Алиса рассеянно посмотрела перед собой, грустно улыбнулась: — Когда табулатуру с текстом допишу. Если Кравцов поможет, конечно. Поможешь, Кравцов? — Алиса посмотрела на Артёма, и её лицо приняло хищное выражение. — У меня как раз в понедельник никого дома не будет. Артём на мгновение забыл как дышать, начал нервно заикаться, как на экзамене: — Я…это… — А ещё у меня есть новая кассета — сборник песен русского рока, — не успокаивалась рыжая. — Э-э…я… — И вишнёвый ликер, — соблазнительно растягивая гласные, закончила Алиса, и уставилась на Артёма тем самым взглядом, за который вдруг захотелось победить весь мир и чуточку сверху. Ему показалось, что на чердаке стало невыносимо душно. Осколки мыслей хаотично метались в голове, словно волк из электронной игры, пытающийся собрать все яйца в корзину и неизменно не успевающий выбрать правильный насест. Нужно было что-то ответить, но Артём никак не мог сообразить, какого ответа от него ждут. Облизнув враз пересохшие губы, он выдавил: — Я… — Кравцов медленно сглотнул, не отводя взгляд от хитрых медовых глаз, — не знаю. Семён хрюкнул, еле сдерживая смех. Лена, прикрыв рот ладошкой, тоже едва сдерживалась. Зато Ульяна с довольствием расхохоталась: — Ну ты, Тёмка, и лопух! Алиска, ты ему в следующий раз плакат нарисуй: «Кравцов, приходи, безобразничать будем!» Или в мегафон то же самое заори. Артём напрягся. Ему было неприятно ощущать себя недотёпой, и вдвойне неприятно было от того, что об этом ему сообщали окружающие. За мгновенье до того, как обида сжала его сердце своими жёсткими, колючими пальцами, он вновь поймал взгляд Алисы. Она смотрела на него с доброй, чуть жалеющей улыбкой, словно пыталась успокоить и извиниться за неуместную шутку. Артём испытал невероятное облегчение, понимая, что она не пыталась его высмеять. Он робко, неуверенно улыбнулся в ответ. «Я никуда от неё не денусь», — понял он неожиданно для самого себя. Она его приручила. И она об этом знает. Если она попросит, он научится писать для неё песни, или заставит Семёна поступить в самый лучший институт на самый тяжёлый для обучения факультет, или пойдёт в армию вместе с ним… Ради неё он был готов спрыгнуть с этой дурацкой крыши. Артём раньше думал, что такое бывает только с людьми постарше, когда сила привычки начинает перебарывать другие, более глубокие чувства. Но тут было что-то ещё. Артём, задумавшись, смотрел на девушку, что-то наигрывавшую на гитаре, пытаясь найти ответы на невысказанные вопросы. Он мучительно искал то, что выделяло Алису в кругу её подруг. В Алисе не было задора Ульяны, рафинированной, почти приторной, скромности Лены, наивной простоты Маши или вышколенного обаяния Слави. В ней было что-то более волнующее. Она была притягательна сама по себе. Удивительно приятно было просто наблюдать за ней, слушать её, ловить мимолетные взгляды или получать одобрительную улыбку. Даже час в неделю, проведённый вместе, казался Артёму невероятным достижением. Она не умела строить отношения с парнями, отпугивая их дремлющей внутри агрессией. Она всегда ударялась в крайности. С теми, кто нравился ей, она была чересчур напориста. С теми, кто любил её без взаимности — слишком груба. Ей никак не удавалось сохранять в себе ту самую «золотую середину», которая подходила ей больше всего. Дружба с парнями у неё до сих пор не складывалась — ни с кем, кроме Артёма. И это заставляло его раз за разом спрашивать себя: «Почему получилось именно так? Потому, что мы подходим друг другу? Или потому, что она не воспринимает меня как объект любовного интереса? Ей нравится поддразнивать и провоцировать меня, но что стоит за этим — желание повеселиться или призыв к более активным действиям?» Может быть, когда Алиса будет уверена в том, что Артёма не видит своей жизни без её участия, тогда она даст ему шанс. А сейчас… На лестнице послушались чьи-то голоса, откинутый люк грохнул по полу, поднимая облако пыли, и в проёме появилась изящная головка районной «Мисс Совершенство». — Всем привет! — звонко поздоровалась Славяна, поднимаясь на чердак с изящностью модели, идущей по подиуму. Она даже по лестнице взбиралась грациозно и мягко, как будто танцевала вальс с искусным кавалером. Она вообще кругом была идеальная — до приторности. Кто-то скажет: невозможно, но Кравцов был уверен в другом. Для неё это было естественным и даже ничуть не вычурным. — Не проголодались? Я вам чай с бутербродами принесла, угощайтесь. — Ох, ну ты прямо Мать Тереза! — воскликнул Семён. При упоминании бутербродов его глаза загорелись, а унылая физиономия стала гораздо бодрее. — Можно? Славяна отточенным женственным движением сняла с плеча немалых размеров сумку и передала её Семёну. — Только с остальными поделиться не забудь, — строго напомнила она. — А со мной делиться не надо, я дома поужинала! — торопливо сообщила поднявшаяся следом за Славяной Маша. — Ой, ребята! Все уже собрались? Как здорово! А я вам Серёжку с Шуриком привела, они уже поднимаются. Алиса, это правда, что ты тут ночевала? Слушай, это так романтично… Алиса забарабанила по струнам, пытаясь перекрыть Машино тарахтенье, но первейшую во всей школе болтушку это не только не смутило, но и, наоборот, подтолкнуло. Подойдя к Алисе почти вплотную, Маша обрушила на неё новый поток слов: — Алиса, Ульянка рассказывала, что ты написала новую песню? Это правда? Сыграешь её для меня? А ты текст уже записала? А аккорды? Дашь переписать? Я тут тоже на днях кое-что сочинила, но это для фортепьяно. Жаль, что у вас на чердаке нет фортепиано. Слушай, а давай мы его сюда принесём? Я слышала, в нашей музыкальной школе хотят одно старое фортепиано списать, давай мальчишек попросим, чтобы они его перетащили… — Маша, хватит! — взмолилась Алиса. — У меня голова болит уже, я не могу, — рядом присел Электроник, доверительно прошептав на ухо Артёму, чтобы, не дай бог, Маша не услышала. — Не может он, ага, — вздыхая, прокомментировал Шурик. — Я её от самого дома вёл. У меня в голове уже один звон, собственных мыслей не слышу.***
Алиса, сложив руки на гитару, смотрела прямо в объектив, усмехнувшись. Ульяна, чуть ближе к центру, растрепав непослушную шевелюру, задорно улыбалась куда-то вдаль. Лена скромно отвела взгляд в сторону, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, придвинулась поближе к Семёну. Тот неловко, почти по-дружески, пристроил ей на плечо свою руку и пытался продемонстрировать некое подобие улыбки. Славя, раздвинув плечи, аккуратно присела на краешек старой кровати, демонстрируя почти армейскую осанку. Маша, Сергей и Шурик сгрудились ближе к центру плотной группкой, создавая ядро дружеской компании. Артём держался правее всех, сразу за Славяной, и старался выглядеть расслабленно и естественно, но получалось разболтано. Щёлкнул затвор фотоаппарата. Автозавод сработал как часы. Конечно, от Сыроежкина другого и не стоило ждать. У него любая техника работать будет лучше, чем от неё ожидалось. — Через неделю будет всем вам прекрасная фотография, — гордо объявил Сергей и сделал ещё пару снимков всего и всех подряд. От вспышек зарябило в глазах. Компания потянулась на крышу. Нет, не потому что на чердаке стало тесно или жарко. При желании там можно было разместить ещё столько же подростков. Просто сидеть в помещении в такой вечер казалось кощунственным. Железо за день нагрелось и кое-кто даже прилёг, не боясь простудиться. Семён подложил под голову многострадальный матрац, притащенный с чердака, и теперь пялился мутным взглядом в небо, щурясь от заходящего солнца. Славя и Лена устроились рядом с Семёном, подтянув ноги под себя, и, тихо переговариваясь, наблюдали за живописным зрелищем. Город вдалеке жил своей жизнью, не видя над головой лазурного лёгкого неба. Задыхался выхлопными газами машин, труб заводов и теплостанций. На многочисленных дорогах стояли пробки, сигналили друг другу машины, стараясь перекричать соседа, сказать важное. Каждому своё казалось важнее. Артёму хотелось проводить такие вечера вечность. Чтобы на дворе всегда было лето. Ну, или ранняя осень, на крайний случай. Чтобы никогда не кончался самопальный портвейн из-за прилавков местного продуктового. Чтобы всегда можно было собраться у чьего-то подъезда и раскачать песнями местных. И чтобы разные струны на Алискиной гитаре всегда звучали вот так, как сегодня. И даже, если не здесь. Даже если не где-то над городом-миллионником, то обязательно всем вместе. Тёплый ветер принёс смесь запахов, взъерошил непослушные жёсткие волосы. Артём поежился, как бы невзначай тронул своим коленом колено Алисы, сделал невинное лицо. От теплого портвейна на языке жгло, в голове мутнело. Перед глазами стояла лёгкая дымка, а в конечностях появилась та самая легкость, с которой приходит лёгкость в действиях. Артём придвинулся к Алисе ближе. Алиса была не против. Она задумчиво перебирала струны гитары, потом в ней, видимо, что-то надломилось и она снова запела.Мой город горит Огнями реклам, А, значит, он жив И в нём есть душа. Кого я любил, Мечтал и терял. О чём не сказал, И кому промолчал…
Маша подхватила на второй строчке. Пела она, не глядя ни на кого, приятным высоким голосом. Семён еле слышно подпевал тенором. У Артёма голос был резким, слуха у него не было, но пел он так, что дрожала крыша. И, когда он пел с друзьями, то никогда не фальшивил. Лена доверчиво положила голову на плечо Семёну. Шурик с Электроником молча распивали остатки магазинного портвейна. Казалось, песня уносила ребят куда-то очень далеко, где не существовало забот, проблем и равнодушия взрослого мира. Где высокую сочную зелень можно перепутать с молодыми деревьями, а сами они стоят плотной нерушимой стеной, где-то перед линией горизонта. Где небо ближе и ярче, а жара куда приятнее. Где восемнадцатое лето их жизни будет длиться вечно. И простая бойкая мелодия с понятными словами, будто бы стучали прямо в душу, отогревали уже начавшее костенеть сердце. Ещё не стихли последние аккорды, как на небе зажглись первые звёзды. Повеяло ночной прохладой. — Что же, — Семён сладко потянулся, хрустнув всеми своими суставами. — Пора бы и честь знать. — Уже уходим? — Лена, до этого сидевшая тихо, встрепенулась. — Ну, ночевать тут в мои планы не входило, а мне ещё домой добираться. Метро только до одиннадцати, так что, — он развёл руками. — Рад был вас всех видеть, ребята, но время позднее. Шурик с Электроником тоже начали собираться. Серёжа лепетал бессвязно, покачивался и тихо хихикал себе под нос, точно сумасшедший. Его товарищ нервно щурился на часы каждые полминуты, подтягивая съезжающий футляр с фотоаппаратом. Наверное, им тоже пора. Славя вызвалась провести парней, мотивируя тем, что те явно были в состоянии не стояния. Маша неожиданно вспомнила, что дома её ждет незаконченная партия к саксофону. Так, постепенно, ребята разбредались кто куда. Осталось только трое. Ульяна заговорщически глянула на Алису и Артёма, потянулась к карману и извлекла оттуда небольшой кулёк. Ноша соблазнительно шуршала фантиками от конфет. — Как ты.? — Спёрла в школьной столовой, — гордо сообщила она. — Эх, мелкая, — Артём покачал головой, но угостился. Конфеты были шоколадными. — А что? — девочка пожала плечами, — они за шкаф завалились, а повара сразу на меня. Мол, опять Попова стащила. Чуть что — сразу Ульяна. Несправедливо. Я и решила: чего зря репутации пропадать. Раз уж обвинили, то пусть хотя бы будет за что. Помолчали. Алиса откинулась на спину, смотря совершенно трезвым взглядом в небо. Артёму это показалось странным. Они вдвоем глотнули почти одинаково, но Алисе хоть бы что, а он покачивается, даже сидя. Мысли у него путались. Тоже решил прилечь. Рядом. Ульяна бросила ехидный взгляд, но ничего не сказала, а просто улеглась по другую руку от Алисы и через минуту тихо засопела. С неба сорвалась звезда, прочертила отсветом прямую линию до горизонта, и пропала где-то в пыли города. «Желание загадать, что ли?» — подумал Артём и несмело посмотрел на Двачевскую. Та взгляд почувствовала, заговорила: — Знаешь, когда я поднимаю взгляд к звёздному небу, мне кажется, что нам всегда было суждено преодолевать невозможное. Объяснять необъяснимое. Сокрушать барьеры, — Алиса говорила сосредоточено, воодушевленно. — Можешь представить, насколько мы ничтожны и одиноки в этом мире? В этом бескрайнем Космосе? И насколько можем стать великими, покорив его? — Ты уж точно не одинока, — разомлевший Кравцов зевнул в кулак. — Пока есть я, по крайней мере. Алиса грустно усмехнулась. — Я запомню. — Знаешь, — Артём решил ковать железо, пока горячо. Пока свободные мысли танцевали на языке, а расслабившийся разум опустил контроль. — Мы ведь только в начале пути. Наши свершения только впереди, судьба у нас у всех одна — стремиться ввысь. Ты, я, ребята — каждый из нас… Я не хочу, чтобы мы это растеряли. Чтобы забыли… Не хочу! — Ну-ну, Станиславский, — Алиса тронула кончиками пальцев ладонь Артёма, улыбнулась уже по-настоящему. — Не кипятись. Верю. Двоим казалось, что пусть небо и захочет навалиться на них, пусть будет желать раздавить их своей невероятной силой и мощью, своим величием и властью, но у них было кое-что, что было в разы сильнее любого Космоса, что могло существовать за пределами любого понимания. По крайней мере, так казалось Артёму. И перед тем, как мир схлопнулся, перед тем, как полотно звёздного неба задёрнулось плотной шторой, Артём ощутил то невероятное, что навсегда впечаталось в память. Холодного виска коснулись тёплые губы, обожгли его, Артёма кожу, и тут же отстали, оставив после себя жгучее чувство незавершенности.