Нужно немного, чтобы вызвать улыбку, и достаточно улыбки, чтобы все стало возможным. Жильбер Сесброн
Глеб в двадцатый раз за последние пять минут нажимает на тормоз и в раздражении бьёт по баранке, выпуская на волю мерзкий пронзительный звук, которому вторят ещё более противные повизгивания наших соседей по несчастью. — Опаздываем, — констатирует он, мельком бросив взгляд на левую руку, где жили часы, что я ему подарила на последний день рождения. — И как всегда из-за тебя. Ну кто бы сомневался… — С ума сойти… Ты не разговариваешь со мной уже два дня, семнадцать часов и… — он опять бросил взгляд на часы, — девять минут, но всё равно умудряешься командовать! Можешь убеждать себя сколько твоей душеньке будет угодно, но сегодня, впервые за двадцать четыре года, я ни в чем не виновата. — Записочки какие-то оставила… — его нога надавила на педаль газа, и машина продвинулась вперёд ещё на десять метров. — Туфли купить там-то и там-та! За платьем съездить на другой конец города! Думала я всё брошу и поеду тебе тряпки покупать?! Как бы ни так… Так поехал же! К чему сейчас-то воздух сотрясать? В салоне и так дышать почти нечем, а он мало того, что кислород поглощает с удвоенной скоростью, так ещё и обстановку накаляет. И ведь окно не откроет, ни за что… знает, что я терпеть не могу, когда душно. — Купил, — усмехнулся он с таким презрением, что мне тут же захотелось сказать ему что-нибудь хорошее, успокаивающее… но нет. Нельзя. — Всё как ты просила. Как я просила? Он вообще знает, что красный и бордовый — это два разных цвета? — А зачем? Ни зачем, а почему — потому что ты меня любишь. — У нас столько вещей дома… Мне кажется, что скоро они сговорятся и начнут потихоньку вытеснять нас из квартиры. Но мы же русские и так просто не сдадимся, да? Уж точно не французам… — с этими словами он резко вывернул руль, обогнул Ситроен и выехал на обочину, по которой благополучно миновал место аварии, что собрала километровую пробку на Пулковском шоссе. — Только представь, — продолжил Глеб, выехав на Волхонское. — Как на нас надвигаются вооруженные твоими лифчиками полки полок кровожадной одежды… ПолкИ пОлок. Он нахмурился. Видимо потому, что раньше я бы рассмеялась. Мне нравятся каламбуры. Оставшуюся часть дороги он не проронил ни слова, даже тому придурку, что его чуть не подрезал ничего не крикнул. Когда мы прибыли к месту назначения, Глеб вышел из машины и открыл дверь с моей стороны, видимо по привычке. Осознав, что сделал, он разозлился, со всей силы хлопнул дверью ни в чем не повинного кадиллака и направился к задней части кузова. Я последовала за ним. Глеб открыл багажник и впервые за этот день взглянул мне в лицо. Его глаза отдавали непривычным красным оттенком, но были настолько тусклыми, что краснота оставалась незамеченной для большинства наблюдателей, левая щека с нашей последней встречи покрылась паутинкой царапин, а над правой бровью разместился корявый шрам. Я пыталась отыскать в любимых чертах что-то, что могло бы дать мне надежду на лучшее, как вдруг… он улыбнулся. Впервые за последние три дня. — Помнишь, — выдохнул Глеб, не переставая всматриваться в мое, не менее бледное чем его, лицо. — Я когда-то сказал, что ты даже на свои похороны опоздаешь? Конечно, помню. Мы тогда собирались сходить в театр, а в итоге гуляли всю ночь по набережной и ели фисташковое мороженое. — А я ведь оказался прав… И он сделал шаг назад, пропуская подошедших мужчин к моему гробу.Часть 1
10 февраля 2017 г., 19:44