Мемуары грызущих гранит науки, на поприще учения войны.

      Мирон был не просто учителем литературы у класса, он являлся ещё и их куратором. Каждому такому руководителю на этой неделе была выделена целая пара на классный час в целях знакомства новых учащихся друг с другом. Ему эта идея не особо нравилась, да он и не представлял, что с ними всеми делать, потому решил предоставить их самим себе.       Ученикам же этого класса не очень понравилась эта идея. «Пиздец, сидеть столько времени тупо без дела. Даже когда его нет, он меня умудряется выводить из себя!» - бесился Слава. Им оставалось коротать время до звонка, который сейчас был не так уж и желанен.       На перемене в класс вошёл высокий парень в синем костюме, похоже, из одиннадцатого класса. Он плавно обогнул учительский стол и направился к третьей парте третьего ряда. К той самой, где сидели чувак в солнцезащитных очках и с накладной бородой и парень в хоккейной маске с прорезью для глаз и рта, на которой на месте лба был символ «Ко Ко Шанель». — Ян! Что? Уже соскучился? — А? Я просто должен был кое-что передать. — С этими словами голубоглазый брюнет достал из-за спины небольшой букет фиолетовых цветов, обёрнутых коричневой бумагой. — Как мило. Там внутри говно или чё? — Принял цветы Игорь (Big Russian Boss). — Да не, это цветы, Босс. — Отвечаешь? — Неуверенно переспросил Лавров. — Да! Ты понюхай! — Там сибирская язва что ли? Хм, а пахнет реально вкусно, что за цветы? — Да вот… вот хуй знает. А что Пемп такой грустный? — Грустный? — Босс обернулся к своему соседу, тот смотрел в окно, в которое со скрипом билась голая кленовая ветка. — Эй! Ёу, Пемп! Понюхай цветочки, — Он не отвечал, — Ну ничего, вечером точно вместе понюхаем. Ты оценишь, — Пемп немного повёл головой, но до конца не повернулся, — Ну и молчи, ладно. — Ну так что, Ян, не хочешь присоединиться? У нас тут идеи с ним появились, вот их и обсудим. — Я с радостью… Но не успел одиннадцатиклассник договорить, как Пемп резко встал со своего места и вышел из класса. — Пемп, ты куда? — Спросил Игорь, но в ответ получил молчание. — Эй, что с ним? — Спросил Слава, кинув при этом в Босса скомканный тетрадный лист. — Я, что, знаю? Пусть идёт. Разве это моё дело? — Ну, не знаю. Он выглядел расстроенным. — А, Забей. Не хочешь присоединиться вечером? Будет весело! — Я всегда за! Всегда за! — Отвечал Слава, не отрывая взгляда от оставшейся после Пемпа открытой двери.       Слава вспомнил, что следующей парой будет русский, а он даже не открывал учебник в этом году, поэтому все оставшиеся сорок минут он посветил именно ему. Но и следующая перемена, перед парой русского языка (между парами перемены по 15) не обошлась без происшествий. Слава не сразу обратил внимание на очередную перепалку Юры и Димы. Это вообще стало уже чем-то повседневным. Но сегодняшняя сцена, видимо, вышла за пределы нормы. Слава решил подойти, узнать суть вздора, но не успел он сделать и трёх шагов, как понял, что поздно. Ларин схватил свой портфель и быстрым шагом вышел из класса, чуть не столкнувшись с Мироном, как раз заходящим внутрь. Немного сбитый с толку, он какое-то время постоял на месте. — Кто-нибудь объяснит, что случилось? — Обратился учитель к классу. Никто не отвечал, — Ладно, тогда приступим к уроку. А где твой сосед, Игорь? — В ответ ему лишь пожали плечами. Мирон вздохнул. — А ещё не мог бы ты объяснить, что у тебя за внешний вид? Это не позволительно, ходить так в учебном заведении. Чтобы больше я вас не видел в этих очках и бороде. — Но мне было дано разрешение, могу предоставить документы, я… — Хорошо, хорошо. Не буду вдаваться в подробности, открывай давай тетрадь и пиши число. Почему ещё не на своём месте, Карелин? Вы опять в этой коричневой курточке! — Но… — Я вас предупреждал. — Почему вы меня перебиваете? Надо же иметь хоть какое-то чувство такта. Тишина. Мирон смотрел в глаза наглому ученику, а тот прекрасно чувствовал тяжесть этого взгляда, но в тоже время, Слава чувствовал свой триумф. Эта дрогнувшая жилка на лбу Фёдорова, прищуренные глаза, чуть поджатые губы. Да, Слава определённо чувствовал себя победителем. Как же он ждал этого момента, момента, когда уже он, Слава, укажет Мирону на его ошибку. Месть сладка. — Карелин, сядьте на своё место. «Нет! Он должен разозлиться! Он же был зол. Почему он сказал мне сесть, нет уж, так не пойдёт. Ты от меня так просто не избавишься». И тут позабыв все свои прежние рамки приличия, Слава решил полностью забить на урок. Букер был не из смышлёных ребят, поэтому, не поняв причины, подхватил идею развлекаться со Славой, как будто никакого урока и вовсе не существует. Слава смеялся, говорил во весь голос, шутил, но никакого эффекта. Ноль внимания. Мерзкое чувство в горле, немного напрягся живот. Хотелось швырнуть в него чем-то тяжёлым. Возможно, чем-то, что могло бы испачкать эту вечно идеально выглаженную рубашку, испачкать все аккуратно сложенные тетради и записи. — Карелин, — прозвучало в классе, и это отдалось у Славы в ушах желанным громом, самым желаемым звуком, который он только мог услышать. Он резко поднял голову, устремив взгляд на учителя. Лицо, секунду назад красное от злости, сразу утратило свой старый оттенок, вернувшись к нормальному. — Соберите свои вещи, - «Он сейчас выгонит меня. Сейчас. Ну же» — и отсядьте от своего соседа, думаю он мешает вам сосредоточиться на уроке. Вот тут, как раз, рядом с Ваней (Охра) есть место. И, чтобы я больше не видел вас, сидящими вместе. Давайте, пересаживайтесь. «Что блять? Почему не я виноватый. Это я ему мешаю! Это я специально. Что он, блять, себе придумал. Не хочу я садиться к тому уёбку. Не, похуй, конечно, где сидеть, но… Там-то он точно всё заметит, там-то я смогу вывести его из себя».       И вот, Карелин уже на первой парте, но почему он не может даже повернуться назад или развалиться на парте. Слава смотрел лишь в тетрадь, он просто не мог взять и заставить поднять глаза. Вдруг, придётся столкнуться с Мироном. И даже смотря в упор на белые листы тетради, он чувствовал на себе этот беглый взгляд. Да, время от времени Мирон смотрел на прибывшего на новое место ученика. Хотя нет, почти через каждое слово. И Слава знал, пусть и не мог в этом удостовериться, но время от времени он чувствовал холодные мурашки, бегущие по левой ноге, которая изредка еле заметно подёргивалась. И нет, он не боялся. Просто здесь всё иначе. Тут ты будто один. Да, ты знаешь, что за тобой сидят ещё люди, но если ты их не видишь, то значит — их нет. Такие правила в этой игре. Но Слава не привык к ним. Там, на последней парте, где свет ламп уже не достаёт, в полутени сидит он, видя перед собой спины людей, он знает, что они есть, он чувствует из-за этого какую-то поддержку. А тут так светло! Так ярко. И Он так близко, его мягкий голос, всё тот же, он не стал громче, просто теперь всего в метре. Всего в шаге. А теперь, он стоит совсем возле парты. Это каких-то пятнадцать сантиметров. Его рука на стопке Славиных учебников, но через секунду уже нет. Он что-то говорит. Про Онегина, а Слава пишет. Даже то, что совсем не нужно, он продолжает конспектировать. Лишь бы не сидеть без дела, лишь бы не смотреть, не думать. Учитель прошёл пару шагов вперёд, к следующей парте. Ну, или по крайней мере, на это надеялся Слава, но ошибся. Мирон стоял почти у его плеча. Слава вздрогнул, его рука была у него на плече. «Что происходит? Остановите это, кто-нибудь. Я хочу назад», - первые мысли, раздавшиеся у него в голове за долгое время. Ему было очень тяжело, хотя рука совсем не давила. Но Славе казалось, что он не сможет так больше просидеть ни минуты. Деваться ему было некуда, так что, так или иначе, он досидел эту пару. На короткой перемене он не сказал ни слова, хотя Юра и Гена пытались начать разговор. Когда Слава уже почти вышел из класса, Мирон, по уже привычной системе, окликнул его. — Карелин, зайдите ко мне после последнего урока. Слава стоял и смотрел на него стеклянными глазами. — Нет, ничего серьёзного. Можете не волноваться. В ответ ученик лишь молча кивнул головой и стремительно покинул класс.       Дима Ларин не появился и на следующих уроках. Всё это время юноша сидел на подоконнике в коридоре второго этажа, там, где его точно никто не увидит. Он ждал конца уроков. Зачем? Не знал сам. Очень тяжело работать и учиться, когда слышишь вечный смех за спиной, причиной которого явно является шутка про тебя самого. Вечные маты на полях тетради после перемен, скинутые учебники, разлитая замазка по парте. Дима старался убеждать себя, что друзья не так уж и важны, только дураки нуждаются в социальном окружении. Но как трудно быть одному, зная, что против тебя все. А ведь он лишь хотел спокойно учиться. Что пошло не так? Все эти мысли с каждой минутой всё усугубляли уже и без того подавленное ощущение. Он обернулся и посмотрел в окно. Пока ещё сентябрь, ещё тепло и красиво. Потом октябрь, будет дождь. Следом ноябрь. Ещё год, потом выпускной класс, а у него уже нет сил терпеть это. Он злился на самого себя, за то, что обращает на это внимание. Хотелось плакать, но не от обиды — от злости. Его бесило даже это. Дима открыл окно. Как бы ему хотелось, чтобы была зима, а на подоконнике лежал снег, который можно взять и сжать со всей силы в ладонях, ощущая холодное покалывание. Можно бы было набрать его в руки и окунуться в них лицом. Это бы взбодрило, это, быть может, остановило нагнетающие мысли, но нет, там лишь жёлтые листья и сырой сентябрьский ветерок, наполненный приятным запахом сырости и гниющей листвы. — Дима? Всё хорошо? Ты ушёл с урока сегодня. Почему? Что-то случилось? — Чужая рука легонько коснулась Диминой спины, заставив его вздрогнуть и обернуться. — Извините, Мирон Янович, я… Трудно объяснить. Моя причина не является уважительной. — Ты не ладишь с некоторыми ребятами из класса. Это я знаю. Причина в этом? Может ты бы хотел поговорить? От этого становится легче. Я бы попытался помочь подсказать. У меня в определённый момент учёбы тоже были весьма неприятные отношения с классом. Ты куда-нибудь торопишься? — Нет, никуда. Я не уверен, что хочу об этом говорить. Мирон провёл рукой по голове, остановив у шеи и посмотрел в окно. — Ты бы не мог помочь мне с проверкой некоторых работ, а то я не уверен, что успею с ними до завтра. Если конечно, помощь и общение с учителем литературы тебя не очень напрягает, — Добавил он, улыбнувшись после свойственной ему паузы. — Нет, я всегда рад помочь. И всё равно, возвращаться в комнату не хочу, я живу пока один, сидеть целый день в комнате уж совсем осточертело.       Мирон Янович отвёл Диму в свой собственный кабинет, который пару лет назад являлся лаборантской учителей физики. Раньше эта школа была самой обычной, в ней учились как мальчики, так и девочки, при том начиная с первого класса, но всё изменилось: школа стала гендерной, классов стало меньше, учителей сократили, поэтому появилось много пустых небольших кабинетов как этот, что позволило иметь каждому учителю своё собственное место.       Это была совсем маленькая комната, метров пять-шесть в длину и три-четыре в ширину. У дальней стены, боком к окну, плотно друг к другу, стояло два рабочих стола. Один из них был видимо Мирона, а другой пустовал. Скорее всего, раньше это помещение рассчитывалось на двух учителей. Так же, у правой стены стоял ещё один стол, по всей площаде которого были разложены толстые стопки чистой бумаги и документов. У левой стены и той, что расположена напротив окна, были шкафы. Некоторые, ещё видно со старого устройства школы, потому что в них Дима заметил оборудование для лабораторных работ: пружины, амперметры, источники тока, грузики, провода и многое другое. Пока здесь не было Мирона Яновича, Дима расположился за соседним столом, предварительно рассмотрев перед этим комнату.       Они сидели молча: Дима проверял тетради шестиклассников, а Мирон, в свою очередь, сидел за какими-то бумагами, время от времени что-то печатая. Иногда, Мирон говорил с Димой перекидывались словами на такие темы, которые нельзя назвать разговором, скорее, чистая формальность. Фёдоров хотел поговорить со своим учеником на тему одноклассников, но понимал, что не стоит начинать её, ведь Дима не хочет. К великому удивлению Мирона, Дима начал сам: — Вы говорили, у вас тоже были проблемы в школе? — Да, но я перевёлся. И они закончились только после этого. Я бы очень не хотел, чтобы ты поступал также. — Спасибо, — Улыбнулся Дима, — они все начали ко мне так относиться с самого начала. Я не понимаю, это глупо и необоснованно. — Может, тебе это кажется? Насколько я понял, в основном у вас проблемы с Юрой и всеми, кто общается с ним. Думаю, они бы так не делали, если бы не он. Поэтому не думай, что все против тебя. Это не правда. — Это просто уже какая-то травля. Есть такое явление, как психологическая смерть. Да, да, это и в правду существует. Обычно, такое ощущение у людей тогда, когда они осознают то, что дело, которым они занимаются, на самом деле, у них совершенно не получается, или, когда вас оскорбили, запугали, или, когда все отвернулись от вас, это, конечно, мне более знакомо. Знаете, это как играть в собачку втроём, и вы постоянно собачка. Бесконечно, до скончания времён. И вы аутсайдер. Аутсайдер, на самом деле, — страшное слово, потому что это тот, от кого отвернулось общество. И да, именно такая формулировка существует. Быть человеком — заботиться о своей репутации, изгнание из группы — это обезличивание, что ужасно, буквально, худшая участь. Быть отвергнутым своими соплеменниками — очень болезненно…       Не смея перебить раньше времени, Мирон внимательно дослушал до конца. Потом встал, ничего не ответив, и направился к шкафу с лабораторным оборудованием. Оттуда он достал чайник и две кружки. — Славно, что бывшие учителя оставили его мне, не думаю, что смог бы выделить на это деньги из бюджета. Тебе чай или кофе. — Чай. — Понимаешь, травля, как ты и сам сказал, равна изгнанию из группы. Но от тебя не отвернулись все, пойми. Три-четыре человека это не весь класс. Ты не задумывался, почему тебе кажется, что от тебя отвернулись все, хотя это на самом деле не так? — Дима пожал плечами. — Ты, я смотрю, человек весьма не глупый и поэтому не будешь критически относится к моим словам, я тоже могу быть не прав, но всё же. Смотри, может ты так на это реагируешь, потому что к тебе так относятся именно те из ребят, с которыми ты как раз-таки хотел бы общаться? Дима молчал. — Это сложно, я не знаю, может быть, - Начал он, но услышал приглушённый смех, который заставил обернуться и Мирона. Там стоял Карелин. — Вы говорили зайти, как освобожусь. Здорово Дима, а что плачем? — Слава, — Вот и всё, что успел сказать Мирон, прежде чем Дима взял свою сумку и стремительно вышел из кабинета, толкнув стоящего в дверях своим плечом. Фёдоров огорчённо цокнув языком, поставил не пригодившуюся вторую кружку обратно в шкаф. — Что?! Что я сделал-то? — Возмутился Слава, заметив выражение лица учителя. — Карелин, Карелин… Чай будешь?