Мемуары грызущих гранит науки, на поприще учения войны.

      Наступило время последних тёплых дней. Всеми любимое в средних широтах нашей страны «бабье лето» близилось к своему концу. Последний день первого триместра. Приближаются каникулы. Самое долгожданное событие за последние пять недель. — Ну? Что замутим на каникулах? А то я так заебался с литературой. Пидор не пошутил. Мне вообще начало казаться, что не доживу до конца… — Обратился Слава к другу. — Не, я к предкам. Вот, уже билеты до Пензы прислали мне. — Юра, да брось! Ты же сам говорил, что они заебали и ты хотел съебаться от них! — Родители, как никак. Ты же должен понимать, что я здесь только на таких условиях. А тебя что, не зовут домой? — Не, я с ними вообще не перезваниваюсь, они мне порой немного денег присылают. Думаю, они только рады были избавиться от меня. Давай я помогу собрать вещи?       Позже, Слава вернулся в свою комнату, Букера там уже не было. «Все разъезжаются. А я-то думал… да, ну ладно. Не могут же разъехаться все!» Но его надежды оказались напрасными. Вот, Карелин стоит на крыльце общежития. Ветер волочит по выложенным дорожкам рыже-коричневые дубовые листья. Большинство ребят решили собраться в одно время перед расставанием. Колёсики чемоданов стучали по красным и жёлтым каменным плиткам, то и дело застревая в промежутках между ними, заставляя, тем самым, владельцев постоянно возвращать свою поклажу в изначальное положение. Слава прошёлся с ними до ворот школы. Все начали обниматься, жать друг другу руки и расходиться. Те, кто жили в Питере, стали договариваться когда и где встретятся. Слава хотел договориться собраться, но не стал. Не хотел? Понимал, что они ещё почти незнакомы? Странно, он никогда не отличался стеснительностью. Видно надеялся, что и так пересекутся в ближайшие дни, но совсем не подумал как именно, ведь у него даже нет их номеров.       Вот, Слава уже волочится обратно, но, остановившись перед ступеньками общежития, передумывает. «Смысл?»: фыркнув, сказал он себе под нос и пошёл обратно, решив немного пройтись. «Может в кино?». Он пошарил у себя в карманах и, нащупав лишь немного мелочи, понял, что кому-кому, но точно не ему, с его несметными богатствами, думать о кино. «Да и кино-то я не особо люблю. Все хотят снять впечатляющую картину, а только всякая лажа, да липа выходит. Вечно этот зелёный фон. Нас за дураков держат: думают, что мы об этом даже не догадаемся. Вот старые фильмы настоящими были. Хм, я бы сказал, душевнее. Да, это слово лучше подходит». От мыслей этих ему стало мерзко и тошно, захотелось что-нибудь пнуть, но, как назло, ни камушка, ни бутылки на пути. Пришлось сдержаться. Хотя, последнее из его размышлений заставило его невольно улыбнуться, но потом он продолжил. «А вот, если нравятся такие фильмы. Как вообще можно с таким человеком разговаривать? Совсем уже на все значит наплевать. Лишь бы деньги потратить, да время спокойно провести. Поплакать над слезливым сюжетом, посмотреть на эти нарисованные бои. Думать уже никто не хочет. А если надеяться на хорошего режиссера, так его всё равно заставят под чужую дудку плясать. Блять, начнут доёбываться. «А вы этот момент не объяснили, а тут у героя нет чёткой мотивации!» Но все это, на самом деле, есть, просто зрителю думать придётся, наблюдать за персонажами, что совсем не нужно современным фильмам - зритель должен просто смотреть. Бред. Ну так, а если, все же, человеку нравится это… Вот ты его считал не глупым, а он фильмы современные любит. Значит, ты здорово ошибся? Нет, такому, как он, точно не могут нравиться современные фильмы».       Внимание Карелина отвлекла старая телефонная будка, одна-единственная в своем роде, так как других уже было не найти. Их убирали за ненадобностью. У каждого теперь собственный телефон. Славе всегда эти будки казались невероятно славными и уютными, но видел их он только в детстве, да в кино. И тут ему захотелось позвонить, не важно кому, но из этой будки. И притом не просто так, а позвонить представляя себя героем фильма, например: каким-нибудь детективом, вынужденного звонить через этот телефон, дабы его не сумели прослушать. Да и скорее всего он был ранен. Нет, ничего серьёзного, просто пуля немного прошлась по плечу. Нужно сообщить важную информацию. От этого зависит судьба целой страны, а ведь в начале дела думалось, что всё это лишь обычная паранойя престарелой старушки. И вот, уже Слава, делая запыхавшийся вид, подбегает к будке, взволнованно оглядываясь по сторонам. Набирает номер левой рукой, отчаянно держась за раненое плечо. Он даже не задумывается о том, на чей звонит телефон, о том что тратит практически последние, высланные ему семьёй, гроши, просто страна в опасности. — Алло, меня кто-нибудь слышит?! У меня… Я раздобыл информацию, полковник, вы должны что-нибудь сделать. Вся страна в опасности, дело намного серьёзней, чем мы думали, за мной погоня. — Карелин? — Да, вынужден звонить из телефонной будки, они наверняка уже прослушивают мой сотовый. — Не смешно. Хватит валять дурака. Если я в начале года написал свой номер, это не значит, что можно просто брать и звонить когда хочется повеселиться. Да, и могли бы так не изощряться и позвонить со своего номера, или думали я голос не узнаю? — Полковник! О чём вы, чёрт возьми! Они уже близко. Запомните, та старуха с самого начала всё знала! Она знает, где оно спрятано! Вы должны опередить их. — Карелин, почему вы держитесь за плечо? Что-то случилось? Вы поранились? И ради бога, хватит нести этот бред. - Я больше не могу говорить. Не знаю, сумею ли я… Надеюсь, ещё как-нибудь выкурим по сигаретке, полковник.       Слава оборвал вызов, и всё ещё не выходя из придуманного образа, начал дожидаться своих преследователей. Они близко, он знал это. «Откуда полковник мог занять про плечо? Или я говорил ему это… Впрочем, не важно. Надеюсь, он успеет. Иначе конец. Они убьют меня. Хах! Как бы ни так! Я всегда на шаг впереди». И сложив пальцы нужным образом, он подставил пистолет к виску. Облокотившись на аппарат, он медленно соскользнул вниз, согнув колени, и уселся на кучу опавших листьев. Рука задрожала, дыхание участилось. Слава закрыл глаза. По спине побежали мурашки. Страшно нажимать на курок. Но есть ли смысл не делать этого… «Наверное, люди в такие моменты хотят звонить семье или любимым. Хорошо, что у меня таковых нет. Грустно, конечно. Но из-за них я мог начать сомневаться. Прости, Мирон, похоже, я наврал, мы с тобой уже не перекурим». У Славы намокли глаза, по левой щеке покатилась слеза. Он сглотнул слюну и напряг руку, чтобы нажать на смертоносный курок. Но чья-та рука пошатала его за плечо. - Слава, у тебя всё хорошо? Что ты делаешь? О чём ты говорил? Почему ты плачешь? — Этот голос заставил его открыть глаза. — Почему вы здесь, полковник? — Изумился Слава. — Хватит валять дурака, вставай. Держи руку, — Карелин принял его помощь. «Да, он прав. Я отвратительный человек. Веду себя, как идиот, вечно „валяю дурака“. Ничего не поделать, я не исправим». - Почему ты не дома, ты же вроде не из Питера? — Поинтересовался Мирон и начал отряхивать куртку и джинсы Славы от листьев, что, на минутку, буквально шокировало ученика, хотя, ничего необычного не произошло, но он совершенно не мог принять этот поступок. - Ну, я не поеду домой на каникулы. Не хочу. Извините, что я позвонил, хотел домой сначала звякнуть, а потом что-то начал ерундой страдать. А что вы делаете у школы? Сегодня ведь даже не будний день. — Забыл кое-какие бумаги у себя в кабинете. «Странно. Что же это за такие настолько важные бумаги, чтобы тащиться за ними в свой единственный выходной. Не верю. Хотя…». — Впрочем, я их уже забрал. Не хочешь пройтись до метро, если, конечно, никуда не торопишься? — Предложил Мирон, Слава в ответ пожал плечами. Учитель же, направился к подземке, зная, что спутник пойдёт следом. Когда они поравнялись, Мирон Янович спросил: «Так почему ты не хочешь домой? Неужели даже не скучаешь по родным? Они, наверное, ждут». Карелин отвернул голову, делая вид, что увлечён «живописным пейзажем Петербурга». Мирон всё понял и не стал его донимать с расспросами. Но через какое-то время, Слава сам продолжил разговор, давая ответ на вопрос. - Не хочу возвращаться. Я уезжал сюда, лишь бы больше никогда не возвращаться, — Сказал он, словно, невзначай. - У тебя хоть есть тут кто-нибудь? А деньги на неделю? - Да, у меня тут одинокая тетушка живёт. Славная такая. С кошками, как по канону. Ну и буду к ней заходить. — Слава сделал долгую паузу, искоса взглянул на собеседника и на выдохе закончил свой краткий рассказ растянутым словом «Вот». «Я не исправим, ну да ладно». — Ну, тогда, удачных каникул, не забывай читать «Героя нашего времени». Хорошо отдохнуть! — Поспешно, без свойственных его речи пауз, проговорил Мирон у дверей метрополитена. Слава заулыбался и опустил глаза. - И вам того же. Отдохните от нас. Учитель улыбнулся в ответ и скрылся за дверьми. Слава постоял, посмотрел на небо и решил сделать небольшой круг, прежде, чем вернуться в комнату. «А, действительно, что я буду делать? Всё вроде хорошо, но дело-то в том, что у меня нет никакой тётушки! И денег нет. Ничего нет! Ладно, в прошлом году бывало и хуёвее. Но то, что я сейчас в дерьме не отменяется».       Его отвлекла, с виду, ничем непримечательная ситуация. У края большой лужи, около арки, ведущей во двор, стояло два школьника: мальчик и девочка. Вторая что-то очень возбужденно говорила. Нормальный человек, наверное бы, не обратил никакого внимания, но Слава решил подойти, под видом того что обходит лужу, хоть пройти с другой стороны было проще. Жаль, стоило ему приблизиться, ребята начали прощаться и расходиться. И вышло так, что когда слава переступил на край поребрика, они чуть не столкнулись с этим краснощёким мальчишкой. Они были очень близко, и поэтому Слава заметил то, что не замечал ранее. На Розовых щёчках малыша были слёзы. «Почему же он плачет?! Кто его обидел?!» Слава остановился, начал смотреть ему вслед и увидел, что позади, вся куртка, портфель и штаны мальчика были в грязи. Пока мальчуган, повесив голову, волочился через дорогу к аллее, внутри Славы закипали чувства возмущения. «Кто это сделал?! Покажите! Это кто-то из старших классов?!» Он всё стоял и смотрел на школьника. Ему хотелось подбежать к нему, спросить, что же случилось. Найти и побить хулиганов, ну, или хотя бы, пристыдить их перед родителями. Как бы ему хотелось узнать, что это была за девочка. «А если она единственная заступилась за него. А что если это его единственный друг. А может он заступился за неё». Остатки хорошего настроения исчезли. Славе стало совсем гнусно и тошно, и он побрел обратно в общежитие, до самого конца пути не выпуская из головы недавно увиденное.