Shampain

      Её ноги совершенно не привыкли к ходьбе босиком, хотя тротуары столицы и были идеально ровными, но всё было лучше, чем пытаться пройти через весь город на подкашивающихся ногах, не заработав при этом искривления стопы. Разумеется, такая выходка была совсем не в стиле настоящей леди, но, бога ради, конкретно сейчас Эффи было плевать. В одной руке болтались снятые на полпути лаковые туфли на умопомрачительной шпильке, другая сжимала в озябших на утреннем прохладном ветре пальцах добротную бутылку сухого полусладкого, едва ли не старше неё самой. Она сделала ещё один глоток. И на вкус он был очень даже ничего — можно было и привыкнуть к этой кислинке под языком, и к этому ощущению странной, но такой сильной эйфории, что не покидала её на самом деле уставшее тело. Своим ударом по мозгам она мастерски затмевала все ненужные мысли — о маме, о вечеринке, о давящем на виски венке, — прогоняла угнетающую усталость и дарила пьянящее ощущение того, что все вокруг чудесно или хотя бы чудесно сейчас.       И это всё при обескураживающем страхе! Ей было страшно. И больно. И радостно. Она боялась быть пойманной, она ждала, пока её поймают, она не верила, что её могут поймать. Гонимая одной-единственной более-менее внятной мыслью, она петляла по широким улицам города вот уже второй час — во всяком случае, ей так казалось: часов с собой у неё не было — что было ужасно много, если ты не ходишь на шопинг, а сбегаешь, и к тому же жутко хотелось спать, но Бряк была уверена: стоит ей заснуть — и ей уже не проснуться. Сон не был её другом.       На неё оглядывались ошеломлённые прохожие, но ей было всё равно. Её наверняка искали разъярённые родственники, но ей было всё равно. Впереди её ждала лишь неизвестность, и да, ей было всё равно. Была только она и её холодная бутылка в руках.       На светофор ей было тоже, в общем-то, всё равно. Она пропустила пару машин и, когда поток кончился, ступила на проезжую часть. Впереди сияли ярко-красные вперемешку с розовым дисплейные экраны с высотных зданий, надписи на которых она уже не могла прочесть, где-то вдали слышались громкие звуки космического электро-попа, отзывавшегося эхом голубых красок в её ноющей, и без того раскалывающейся голове, и она шагала навстречу этому звуку, покрепче сжимая кулаки.       И дикий скрип колёс прямо под самым ухом превратил музыку в какофонию.       Должно быть, она всего-навсего ходила во сне или же чересчур замечталась. Что тогда, что сейчас - всё было настолько стремительно, настолько, казалось, необдуманно, что больше походило на какой-то скомканный, размытый кусок пролетевших сновидений и уж точно не могло быть явью. За годы в тихом, по-мёртвому тихом доме и такой же по-мёртвому тихой школе Эффи Бряк успела привыкнуть к комфорту, относительному спокойствию и почти что расслабленности. Вот уже как третий месяц ничего из этого в её жизни не наблюдалось.       Взгляд метнулся к светлому пышному подолу потрясающего платья, словно оно оказалось на ней только сейчас, но мысли при этом ещё не вернулись из путешествия по совершенно другим местам, как бы она ни пыталась призвать их обратно к настоящему. Они витали где угодно, только бы не идти обратно к болезненной и такой нереальной действительности. Ну серьёзно – хотите сказать, она сейчас правда выйдет замуж?       Её мама сказала, что да. Эффи сказала, что нет, и тогда её мама ещё раз сказала, что да. Браки по расчету были в Капитолии не в новинку: привлекательных и амбициозных девочек с бархатными мечтами о хорошей жизни в сердцах из сахарной ваты выдавали за богатых и красивых мальчиков в смокингах тут и там, ничего такого. И Эффи бы обрадоваться, как обрадовались её подруги, не переставая обнимать её и просить показать изящное кольцо на пальце уже через день после помолвки. Эффи бы обрадоваться: её мать наконец-то сможет делать то, что так давно хотела: жить за чужой счёт, больше не беспокоясь о доставшихся после собственного мужа долгах. Эффи бы обрадоваться - да что-то радость не лезла внутрь. Вместо неё в горле горьким комком сцепились обида и невыплесканная злость. Леди нельзя злиться. Леди не должна показывать своего раздражения. Вот, что ещё сказала ей мама. И поэтому Эффи просто стояла у зеркала, боясь спугнуть этот застывший в стекле печальный момент, давая умелым мастерицам, нанятым на невесть какие деньги, укладывать её волосы, а пробегающим мимо незнакомым ей и точно знакомым её матери женщинам сердечно поздравлять её, совать в руки обернутые в радугу подарки и, щебеча, уходить.       Она выглядела превосходно. Так тоже сказала мама, но Эффи не была дурочкой - она и сама понимала, что смотрится великолепно. Разве что не очень удобно: она сжала и разжала кулаки, чтобы посмотреть, как поблёскивает в свете люстр бронзовый браслет и привыкнуть к ощущению плотных белых перчаток, открывающих пальцы, но захватывающих руки до кисти. Во всяком случае, она могла щупать ткань своего платья, чтобы хоть немного успокоиться. Материя была мягкая и гладкая – верхний красный шёлковый слой нравился Бряк больше всего. Он поднимался выше, облегая грудь, а затем превращался в прочные искусные завитки у её плеча из материала, похожего на проволоку. Под ним струилась плотная белая ткань – то, что раньше, во времена римских свадеб называли туникой, - но чересчур пышно взбитая, чтобы считаться таковой. Эффи могла лишь восхититься – стилисты смогли мастерски соединить римские корни всего панемского народа и яркую современность капитолийской моды. Та же ситуация существовала на голове. Вдохновившись старыми картинами, ей предложили сделать один конусообразный пучок, но в итоге, включив всю свою креативность, сделали сразу два. Теперь на голове Эффи росло нечто, что она могла сравнить лишь с рогами старых ведьм из детских сказок, обвязанное красными под цвет платья лентами. У самого лба был натянут венок из цветков апельсинового дерева – ещё одна дань традициям. Тонкие лепестки смягчали её образ колдуньи до лесной нимфы. - Трейнор будет на месте уже через двадцать минут, душка! – прозвенело над самым её ухом. Делиссия Бряк материализовалась как всегда внезапно и однозначно выглядела намного радостнее своей дочери. От её взгляда это, разумеется, не скрылось. – Осанка, Эуфимия! Эуфимия, совершенно необязательно показывать гостям, как тебе плохо! Просто наслаждайся праздником, дорогая! Жениха Эффи довелось увидеть раз десять за всё время, как они стали обручены и обречены, и встречи эти были организованы вездесущей матерью чуть ли не насильным образом. Они встречались в дорогих ресторанах и ходили вместе на вечеринки, где он тащил её под объективы каждой попавшейся ему камеры, но, подарив ей с полдюжины украшений, мистер Трейнор так и не оставил после себя у Эффи никакого настоящего впечатления. Да, красивый, да, богатый, да, вежливый. Носит только самые умопомрачительные наряды, от белизны его улыбки можно ослепнуть, а его головной пробор по прямоте готов посоревноваться с её осанкой. Да, это очень важно, если хочешь пробиться в высшее общество. Да, её подруги урвали бы его при первой возможности, и, наверное, ей стоило бы гордиться этим. И, кажется, он тоже считал её красивой. А дальше? Им предстояло жить вместе, а она так ничего о нём и не узнала, и, если честно, не стремилась узнавать. Новая жизнь так и пестрела красками перед ее глазами: Эффи Бряк, жена-трофей, жемчужина коллекции украшений своего мужа, еще одна монетка в его копилку достижений в жизни, еще одна безделушка, которую он выдрессирует. - Хорошо, мама, - согласилась она, выпрямляя спину и возвращая своему голосу восторженные нотки. Фальшивые искорки радости отдались свистящими согласными и высокими гласными. У неё был большой опыт в этом. - Замечательно! – пропела Делиссия, обходя свою дочь со всех сторон. – За-ме-чательно! Что ж, если ты готова, то и мы готовы! Мы заказали самую лучшую машину, милая! Огромный белый лимузин, как мы и хотели! О, это будет сногсшибательно! Не удивлюсь даже, если нас успеют сфотографировать папарацци! Нам осталось только выйти! Несмотря на восклицательную интонацию, её фраза всё равно звучала как вопрос, и поэтому Эффи позволила себе подумать, что у неё есть выбор. Вообще-то, его не было – сейчас она должна взять за руку свою мать, сесть в эту самую лучшую – на зависть всем – чего все и хотели – машину, отправиться на церемонию, где её жених уже не будет находить себе места в публичных волнениях, произнести клятвы перед сотней падающих в обморок людей и затем разрешить делать с собой всё, что угодно. Выбора не было, только если ты не собирался играть не по правилам. - Одну минуту, мама. – сказала она самым мягким голосом, не смотря ей в глаза. Кулаки снова сжались и разжались. – Ты можешь идти, я догоню тебя через минуту. Я хочу позвонить паре человек, ты не против? Казалось, женщине не нравилась такая идея, но, на пару секунд одарив свою дочь непонимающим взглядом, она согласилась. Схватив те коробки с подарками, что достались невесте за последние десять минут, она поспешно покинула комнату. - У тебя пять минут, - сказала она напоследок и ушла. И оставила Эффи одну. Точнее, кроме неё была ещё бутылка шампанского с бокалом на тумбочке, её отражение в зеркале и портрет отца на стене. И план в голове. По правде говоря, это был даже не план. Трудно было назвать планом то, что было впопыхах и отчаянно придумано за какую-то пару часов, буквально перед тем, как девушки с лентами для волос ворвались в её комнату сегодня утром, но Эффи всё же предпочитала думать, что смогла придумать что-то поистине сложное. Что только делало его выполнение невозможнее, но вместе с тем желаннее. Стоя перед зеркалом и не узнавая себя в нём, косясь на серьёзное и доброе лицо своего отца со стены, она прислушивалась к удаляющимся шагам бегущих к машинам гостей и собиралась с духом. - Когда я была маленькая, ты сказал мне, что когда человек влюбляется, то хочет быть как можно ближе к нему, несмотря ни на что… - Что же, в её голове это звучало намного красивее и менее пафосно. И говорить с картиной на стене было немного странно. Но Эффи боялась, что если никому не расскажет о своём поступке, то и не решится на него. – Ты сказал, что любил маму по-настоящему, хоть вы и были совсем разными. И что мама тоже любила тебя… - Бряк боялась хоть на секунду усомниться в этом. Её мама могла быть кем угодно и какой угодно – властной, строгой, правильной до мозга костей и иногда даже фальшивой, но папу она любила. По-своему, так правильно, как себе это представляла, будто у любви были какие-то законы, но любила. И Эффи могла этому только завидовать. – Я не люблю Трейнора, пап. – выдохнула она, сживая в кулаке ткань платья. – Я не хочу быть ближе к нему. Я не хочу выходить за него замуж. Я… - она уткнулась взглядом в свои лакированные туфли. Смотреть в пол тоже было не в поведении настоящей леди. – Я уже подвела свою маму бесчисленное количество раз, правда же? Нет ничего такого в том, чтобы сделать это ещё раз. Она меня не поймёт, конечно, но это… это моя жизнь, понимаешь? – внезапно подумав о том, что её мама может подслушать под дверью, как она это часто делала, она перешла на шёпот. – Даже если это будет моё первое самостоятельное решение, пусть оно будет таким? Я хочу найти человека, которого буду любить по-настоящему. А это точно не тот, за которого я должна выйти сегодня. Шумный выдох соскользнул с её губ. Руки чуть заметно дрожали, но ей однозначно стало лучше. Озвученная в словах, пусть и так пространственно, её затея приняла первые настоящие черты. Пути назад не было. - Я сбегаю со своей свадьбы, пап. – сказала она, наконец. Только отвернувшись спиной к зеркалу, она почувствовала, сколько же весит её платье. Маленькие, размером чуть больше пылинки камни хоть и были маленькими, но давили прилично. Наверняка это ещё сыграет с ней злую шутку, это платье, подумалось Эффи. Но было поздно отступать. Проковыляв к тумбочке, она взяла в руки бутылку шампанского и бокал, и повертев немного, оставила только первое и сделала большой глоток прямо с горла, что, разумеется, в понятия приличного поведения никак не входило. Пила Бряк не так уж и много, и пить ей не очень-то и нравилось – на вкус шампанское было как слишком кислая безвкусная газированная вода – но, наверное, ради такого-то события можно было бы и пропустить немного. В двадцать один год быть умной довольно-таки сложно, поэтому к Эффи пришла блестящая идея взять бутылку с собой. Она чуть не разбила её о дверной косяк, когда выбиралась через чёрный ход своего дома и чуть не уронила её на землю, пока спотыкалась на каблуках, убегая прочь по постриженному по случаю газону заднего двора. Выиграть Голодные Игры – это одно дело. Пытаться выжить после них, возвращаясь в проклятый Капитолий каждый чёртов год – дело другое. В лимузине Хеймитчу было не то чтобы некомфортно – выпивки рядом в отделениях было хоть отбавляй, но Ания строго-настрого запретила пить до прибытия в Центр Подготовки. И не то чтобы он её слушал. Анией звалась грозная женщина в возрастном диапазоне от тридцати пяти до сорока с ярко-желтыми волосами и ярко-красными, постоянно сжатыми от раздражения губами. У неё был идиотский голос и не менее идиотские наряды – от первого у него вяли уши, а от второго рябило в глазах. Тем не менее, ему приходилось слышать и видеть её практически ежедневно в течение месяца каждый год вот уже седьмой год. Ания была его сопровождающей. Капитолий сам по себе как город нравился Хеймитчу не больше, хотя дороги, в отличие от Двенадцатого, были на зависть ровные. Здания, украшенные до невозможности, дабы выделиться, были похожи друг на друга, точно как и люди, которые в них жили. Тут и там горели неестественными цветами вывески магазинов и пиксельные рекламы на стеклянным небоскребах, повсюду гудели машины и прохожие, и от грязного воздуха у Эбернети начинала кружиться голова, к тому же, водитель, судя по всему, мчался в Центр Подготовки так быстро, как только позволяла ему мощь лимузина. Эбернети не успел даже порадоваться тому, что таки не взял бокала и не разлил его, когда послышался громкий одновременно яростный и испуганный голос их водителя, а потом машина резко нажала по тормозам. Хеймитча отбросило вперед, и только вцепившись в спинку кресла, он не упал на пол. Послышался оглушающий звук резины и глухой стук чуть впереди. Первым пришёл в себя водитель. Всё с теми же чувствами он выскочил из машины и прошел вперёд, туда, где Хеймитч его уже не видел. Следом очухалась Ания и, разумеется, она была в бешенстве. - Что это значит? – пропищала она, пытаясь вернуть своё чуть было не слетевший парик на его законное место, - Объясните мне сейчас же, что это только что было! Немедленно! – она тоже кое как выбралась из машины, но не закрыла за собою дверь, и Эбернети мог услышать, что она говорила. – Вы везёте команду трибутов Голодных Игр, мистер, что за шуточки вы себе позво… Оу… Ания, лишенная дара речи – это было что-то новенькое. Эбернети вынырнул из лимузина. Отныне бампер их автомобиля был празднично украшен сбитой набок невменяемой девушкой в потрепанном свадебном платье и осколками бутылки, как Хеймитч понимал, белого. Водитель пытался привести её в чувство, Ания так и таращилась на жертву происшествия и Хеймитчу не оставалось ничего другого, как помочь мужчине с потерпевшей. Подойдя ближе, он заметил смазанный макияж на круглом лице – тёмные дорожки туши под глазами ясно говорили о том, что невеста спешила отнюдь не навстречу своему суженому. В одной руке она держала ту часть бутылки, что выжила после поцелуя с авто, а с пальцев другой свисали лакированные туфли, а на подоле платья красовались зеленоватые пятна от травы. Ходить босиком и на травушку падать. Хеймитч почти усмехнулся – а как же пресловутая капитолийская брезгливость? Ещё через секунду девушка разлепила глаза, и ментору не пришлось долго гадать, чтобы понять, что разлилось в бутылке не так уж и много – наверняка она сама выпила больше. Медленно переводя расфокусированный взгляд, она выдала: - Какая у вас машина мягкая… Смех Хеймитча был на полпути прерван яростными восклицаниями Ании и возмущениями задетого за живое водителя: - Это что такое? Что это такое? - Был красный свет! - Был… был красный свет, о чём вы, дамочка, только думали?! Как можно так неосторожно, так безответственно… - Я сразу нажал на тормоза, нечего строить из себя мёртвую! - Эй, - неохотно окликнул Хеймитч, помогая девушке подняться с капота машины. Она даже не дернулась, хотя машина наверняка ударила её в бок – возможно, она всё ещё была в шоковом состоянии. Эбернети хотел было посмотреть на место ударала, словно это могло бы ему что-то дать, но Ания незамедлительно остановила его с сопровождающей двухминутной речью о некультурности раздевания почти что замужних девушек на глазах у всех в приличном обществе, так что ему осталось лишь спрашивать. – Ты жива там? Как тебя зовут-то? - Эуфимия… Эффи Бряк, - лениво произнесла она, - Но скоро я уже буду не Бряк… - тут она нахмурилась, осматривая своё испорченное платье и розочку от бутылки в руке, - Хотя… наверное, уже нет… - Эуфимия Бряк?! – крикнула Ания, уже не помнившая себя от гнева, но видно сейчас нашедшая ещё один повод, - Вы пробовались на роль эскорта в этом году?! Это вы?! – словно не веря самой себе, воскликнула она. В ответ на протянутую будто для приветствия руку, сопровождающуюся глупым хихиканьем, она уже еле сдержала себя, чтобы не полететь с катушек на глазах у всех, - Да как так?! Как… И вы позволяете себе такое поведение?! Такое варварство, полная, дичайшая глупость – и вы хотели податься в сферу Голодных Игр?! - Почему ты не сказала, что собираешься проваливать? – усмехнулся Эбернети, - Я бы закатил праздник, сам бы выбрал подходящий вариант… С ногами подлиннее… - Хеймитч Эбернети! – крикнула она, переходя на ультразвук, а потом снова вернулась к девушке, которая всё ещё оставалась на месте. – Я знаю вашу мать! Не могу поверить, что у неё родилась такая… такая… - Ещё бы вы не знали мою маму, - лучезарно улыбнулась… теперь её следовало звать Эффи. Вернее, она хотела лучезарно улыбнуться, но вместо этого из неё вышла несимметричная и чуть горькая усмешка. Правда, она тут же сменилась ещё одним хмурым взглядом, хоть и ничуть не более осмысленным. Её глаза округлились, и она порывисто втянула в себя воздух. – О, нет… Нет! – она всхлипнула, оборачиваясь к их лимузину и осматривая его. Обычный длинный белый лимузин, но, видимо, на девушку он произвёл такое впечатление, что у неё появились слёзы в глазах. – Вы приехали за мной? Вы приехали за мной! Почему мама ещё не вышла? О боже, она в ярости, да? Я… я не должна была… но я не могу… не могу это сделать… свадьба… я не хочу… это не то, он не тот… - она обессилено развела руками, шмыгая носом – вся она выглядела такой задетой и настоящей, такой отчаянно грустной на фоне радостных, заинтересованных и разъярённых лиц, такой не вписывающейся в безоблачную глянцевую картинку Капитолия в этот момент… Теперь-то он догадывался. Она приняла их лимузин за свадебный и решила, что сейчас её вернут обратно к жениху, от которого она сбегала. Интересно, почему она захотела сбежать? Что ее настолько не устраивало в своем избраннике, что она в последний момент решилась переступить через общепринятые принципы? В Двенадцатом такое случалось редко. Почему-то, несмотря на голод, практически постоянно царивший на улицах угольного дистрикта, несмотря на бедную жизнь, семьи у него на на родной земле были крепкие. В таких жутких условиях люди как-то умудрялись встречаться, влюбляться, жениться и плодить новые рты для еды, которой не было. И это все по любви. Не лучшее развитие событий, когда вокруг нечего есть, но, во всяком случае, они проходили через это вместе. Будь в Капитолии хоть какая-нибудь из проблем жителей дистрикта, множество сладких парочек не выдержало бы. Вряд ли жизнь шахтерских работников ютилась в голове девчушки, когда она сматывалась со своей свадьбы. Но, возможно, она сбегала как раз от судьбы попасть в такую семью, которая ничего серьезного бы вместе не пережила, и держалась бы лишь на молодости и репутации супругов. Может, это было даже похвально. Но не то чтобы это знание хоть что-то упростило. К счастью, он смог вовремя заглушить свою невесть откуда взявшуюся жалость — к кому? — и заменить ее серьезностью, которой сейчас очень не хватало. - Это не её лимузин, - твёрдо сказал он, взяв девушку за плечи. Она тут же дернула ими, и её лицо сморщилось, искажённое болью, и он ослабил хватку. – Они ещё не нашли тебя, но лучше бы нам сообщить им, где ты. - Нет! Нет! — беглянка принялась всплескивать руками, и ему пришлось выхватить из них то, что осталось от бутылки, чтобы она никого не ранила. - Глупо пытаться скрыться от кого-то, будучи разодетой, пьяной и хромой, - пояснил он. Эффи понурила голову, то ли стыдясь, то ли обдумывая его слова, и задумчиво перебирала ремешки блестящих лодочек в руках. За их лимузином уже выстроилась очередь из доброй полудюжины разноцветных автомобилей, водители которых гневно высовывали свои напомазанные головы из опущенных окон или нервно пускали дым из злодейских сигар, но хотя бы никто не жертвовал своим имиджем ради возмущенных криков. Хеймитчу вполне хватало только-только успокоившейся от верещания Ании. Еще одним плюсом было и то, что никто не лез за автографом — в пассажире несчастного лимузина еще не признали победителя Квартальной Бойни, иначе бы ему было не отделаться от обаятельнейших мужчин в костюмах с тщательно скрываемым запахом тех же сигар и бумажками для автографов для их маленьких или не совсем дочерей. — Если я сейчас вернусь, то все потеряет смысл. — подала голос Эффи, и он звучал уже тверже. Видимо, боль в боку, наконец, дала о себе знать и выбила все пьяное наваждение. — Я и так опозорила свою семью, если вы сейчас позвоните моей маме или еще кому-нибудь, меня можно просто закапывать. — Она подняла глаза. Слезы высохли, но грусть только прибавилась. — Я прошу вас, никому не звоните. Если обо мне спросят, ничего не говорите. — стиснула она зубы. — Я сбежала, и я не собираюсь возвращаться еще некоторое время, если вообще вернусь. Я справлюсь. Я... — она вновь поморщилась, уже сильнее, и замолчала, снова думая. Задумчивые капитолийцы — вау. Ушиб на боку явно пошел на пользу ее ошампанизированному мозгу — после каждой волны боли она начинала мыслить разумнее. — Ладно, я схожу в больницу, позже, потом, может, сама созвонюсь с ними. Но сейчас... Мне надо идти. И побыстрее. — она неуклюже схватила часть низа своего наряда, озираясь по сторонам. — Они явно начнут искать меня! Или уже начали! Если вы наткнетесь на них, ничего не говорите! Пообещайте мне! — Обещаю, — ответил Хеймитч, и обещание далось легко, потому что сдерживать это обещание он не собирался. — Хорошо. — она впервые осознанно одарила его своей улыбкой.. Сказать по правде, улыбка эта была довольна красива для девушки с поехавшим макияжем. — Спасибо, мистер Эбернети... Приятно с вами познакомиться, к слову, — короткая смешинка сорвалась с ее губ, словно на самом деле они были уже знакомы всю жизнь. — Надеюсь, мы с вами еще увидимся, но уже как коллеги! Хотя, думаю, будет неловко. Какая же она была странная. Или пьяная. — Не думаю, что после такого Ания все еще рассматривает твою кандидатуру. Так что твое счастье, если не увидемся. — буркнул ментор, не зная, насколько всерьез так думает. В смысле, над последней частью. — Я буду целеустремленной! Наверное. — она поджала свои чуть со смазанным конутром губы и негромко вздохнула. — Ладно. Хорошо. Будь что будет. — пробормотала она, снова беря в руки платье. Лишь на секунду позволив себе еще один, последний задумчивый взгляд вниз, она подняла голову, гордо вскинув подбородок, на котором уже синело небольшое пятнышко, будто не было ни аварии, ни ушибов, ни алкоголя в организме. — Мне пора. Никому, помните? Эта девушка собиралась убежать от Капитолия на своих босых ногах, собиралась обмануть ту систему, что царила здесь, одним спонтанным — вряд ли такие вещи решаются долго и при этом с выпивкой — побегом с навязанной свадьбы, и Хеймитч не мог понять, как он смотрит на это. Отважно, разумеется. Но его опыт напоминал: от Капитолия невозможно сбежать. Впрочем, это не отменяло хотя бы возможность попробовать. — Помню, помню. Она коротко поблагодарила водителя и Анию — не смотря в глаза последней — и, чуть хромая, поковыляла прочь ко всеобщей радости выстроившихся за лимузином автомобилистов. Эбернети мог сделать вид, что не заметил этого, но уже на другой стороне, прежде чем скрыться за поворотом, она обернулась и чуть помахала ему рукой. Возможно, она даже поблагодарила его, а возможно, ему это только показалось. Сопровождающая, разумеется, была рада настолько, насколько ей это позволяла ее все непроходящая злость, от которой она буквально тряслась. — Просто непростительное поведение! Поверить не могу! — причитала она еще несколько минут, пока водитель озабоченно осматривал капот автомобиля на наличие царапин от бутылки треклятого шампанского. Хеймитч старался не думать о том, кому придется за это отвечать. Он старался ни о чем не думать. Не то чтобы он жалел о своем поступке. И не то чтобы он волновался. В конце концов, он не знал эту девушку, а ее несвойственная столичным дамам обреченность поставила его в тупик и заставила поверить в то, что у нее правда может получиться избежать наказания. Теперь же он понимал, какие проблемы ее ждут, если ее сейчас же не найдут. То есть, не понимал, а представлял. Наверняка неписанное изгнание из общества за такое неповторимое, ультраотклоняющееся от каноном поведение было достаточным наказанием для молодой леди, не говоря уже о материальном ущербе и загубленной карьере. И поэтому когда через пару минут его нагнал еще один автомобиль, и, к нарастающему гневу участников новой микро-пробки вышедший молодой паренек лениво и будто б принудительно поинтересовался, не видел ли он тут девушку в красно-белом платье, он с тяжелым сердцем указал нужное направление. Ания нервно потягивала мохито из гранированного стакана. — Прошу вас, поезжайте теперь по другой дороге. И помедленнее. Ненавижу выходить из графика, но еще больше я не хочу наткнуться на еще одну полоумную. — она лениво откинулась на спинку сиденья, продолжая стучать пальцами по подлокотнику. — И как только она смеет после этого..? Ее мама — образцовая женщина! Водитель был раздражен не меньше, и поэтому поехал в обход, так мягко и плавно, как был способен на то их многострадальный китообразный лимузин. Хеймитч снова угрюмо следил за живописностями, уже не так молнееносно проносившимися мимо окна, переваривая второй стакан тяпнутого только что коньяка. Он не знал, кого увидел первее — ее или женщину, стоявшую над ней, но вот была она — сбежавшая невеста, все с теми же туфлями в руках, и, по-видимому, ее мать — женщина в маленьком платье и огромном красном парике с одной рукой на поясе, а другой, поднятой в воздух указательным пальцем вверх. Женщина стояла, как глыба, и под ее взглядом невеста чуть ли не уменьшилась вдвое: все, что успел заметить Хеймитч — это ее опущенная, втянутая в плечи голова и чуть приподнятые руки, словно она пыталась оправдаться, но, очевидно, безрезультатно. Она его не увидела. Она даже не смотрела в его сторону — она пялилась куда-то чуть ниже уровня глаз — Хеймитч предположил, что на громадную искусственную розу на плече своей матери. И Эбернети был даже чуточку рад. Если бы она в этот момент его заметила... Ничего бы не было. Что ему с того, что она поняла бы, что он ее подвел? Он поступил правильно, во всяком случае, разумно. Лучше уж так, чем успеть нагрести еще больше проблем. И все же ему было неприятно. Они проехали чуть вперед, картинка сдвинулась, и тогда его взгляду открылась кучка молодых мужчин в костюмах, которых он заранее определил как мажоров. Среди них выделялся один, в белом костюме с красным платком в кармане. Он с нескрываемым раздражением смотрел то ли в свой телефон, то ли на часы, и отмахивался от наверняка тупых комментариев своих друзей. Если быть предельно честным, то Хеймитч бы хотел, чтобы он стоял рядом с Эффи. В конце концов, он ее жених. Избранник, блин. Но нет, он стоял дальше всех от невесты, словно никогда и не знал ее, или словно знакомство с ней как-то его оскверняло, и от этого было тошно. Но если и правда быть предельно честным, то он этого и ожидал. И тем не менее, ему было не то чтобы больно. Неприятно. И немного стыдно.