Цыплёнок Цыпа

— Ифань, а что едят цыплята?! Из кухни Ифань выплывает медленно, сжимая в руке деревянную лопатку, которой только что помешивал будущий обед. Или ужин, Ифань еще не решил. Он смотрит на застывшего в коридоре Чанёля внимательно, пытаясь понять, насколько шутка уместна (в духовке запекается курица) и шутка ли вообще. — Так что они едят? — Я только знаю, с чем их едят. — Фу, Ифань. — То есть, ты не обедаешь, я понял. — Ифань! — Чанёль аж прикрикивает на него, смотрит строго, и Ифань окончательно зависает. — А тебе зачем? — вкрадчиво спрашивает он, а где-то в животе расползается противненькое такое чувство предстоящего сюрприза. Ифань всем богам молится и лопатку покрепче сжимает, пока Чанёль куртку осторожненько расстегивает. Он хмурится, жмурится и едва уши не закрывает — на всякий случай, потому что Чанёль ведь. Смотрит выжидательно, как Чанёль достает из-за пазухи нечто. — Я усыновил цыпленка. Ифань не успевает даже удивиться — тонкий писк и рухнувшая на мизинец лопатка вызывают эмоции куда более яркие. — Ты сбрендил. — Ифань делает вывод окончательный и не подлежащий никакому обжалованию, во все глаза глядя на желтый и требовательно пищащий комочек в ладонях Чанёля. — Ну, Ифа-ань, — канючит Чанёль и тычет в лицо цыпленка. — Что «Ифань»? Ты где его взял вообще? — Купил. — Цыпленка? — Цыпленка. — Живого? — Живого! — В центре Сеула? — В центре… не-Сеула… — Чанёль? — Я давно хочу домашнее животное, а ты не разрешаешь! — Верни, где взял, и купи морскую свинку. — Свинку не хочу. — А цыпленка хочешь? — Цыпленка хочу! — Ну так на кухне… — Ифань! — Но цыпленок, Чанёль… — Ифань говорит уже не так уверенно, потому что Чанёль. Ифань смотрит на цыпленка и понимает, что ему не оставили другого выбора, кроме как сдаться. Потому что Чанёль. Потому что растрепанный, раскрасневшийся Чанёль так бережно держит без остановки пищащего цыпленка. Потому что до безумия милый Чанёль, и черт с ним, с цыпленком. — Я не знаю, чем они питаются, — бурчит Ифань и уходит на кухню. В спину врезается торнадо, бодается, в плечо целует, говорит что-то вроде «Ты самый лучший» и уносится в сторону спальни. Цыпленка, слава всем богам, уносит с собой. Ифань пытается обижаться, что с его мнением никто не считается, но получается откровенно плохо — нельзя не улыбаться, когда Чанёль. Чанёль возится с цыпленком днями напролет, зовет его Цыпой, включает ему мультики и запрещает Ифаню храпеть. — Я не храплю, — возмущается Ифань, но «Цыпе виднее». Вместе с Чанёлем они покупают опилки, выбирают коробки повыше и побольше, чтобы цыпленку было удобно, читают в интернете все, что можно найти о выращивании цыплят в квартирных условиях, и готовят ему еду. Точнее, готовит Ифань, а Чанёль только сидит на кухне с Цыпой и рассказывает ему о «папе Ифане». Кормит Цыпу, правда, Чанёль, и в такие моменты Ифань вздыхает свободнее. — Ты сбрендил. — Ифань снова не спрашивает ни разу, потому что — небольшая клетка посреди кровати? Серьезно? — Цыпе страшно. — Это он тебе сказал? — Да! И холодно! — И это тоже сказал? — Ифань! — Что «Ифань»! Ты тащишь цыпленка в нашу кровать! — Но это же ребенок… Ифань смотрит на «ребенка», колупающего маленьким клювом заусеницы Чанёля, смотрит на коробку на кровати, стонет мысленно «За что мне все это», но Чанёлю улыбается вымученно (цыпленок пищит ночами постоянно) и соглашается. Его снова сносит маленьким торнадо. Цыпленок пищит, требует есть по часам, шуршит опилками с утра до утра и слишком забавно клюет с ладони овсяные хлопья. Ифань гладит Цыпу по крохотной желтой голове, по спинке и рассказывает Чанёлю, что цыпленок его достал, что он постоянно хочет есть, а от стука клюва о тарелку болит голова, и лучше бы Чанёль и правда купил морскую свинку. Ифань притаскивает в комнату обогреватель, включает его на всю и ставит коробку с Цыпой рядом. — Цыпе холодно, — бурчит он и прячет за огромными ладонями пылающие впервые в жизни щеки. Ифань не любит домашних животных ни в каком виде, но когда Чанёль обнимает его, носом в шею тычется и повторяет, какой он самый лучший, то начинает, наверное, любить Цыпу. — Ты ему нравишься, — хохочет Чанёль, когда Ифань обнаруживает на новых кроссовках не совсем приятно (совсем неприятно, если уж быть честным) пахнущее пятно. Он стонет мысленно, задается бесполезным вопросом, за что это все ему, и тащит кроссовок стирать. — На суп пущу. — Ифань! — Согласен: он еще слишком мелкий. — Ву Ифань, еще слово… — И ты купишь морскую свинку? — Нового Ифаня. — Не найдешь. — Проверим? Ифань уже рот было открывает, но тут же его захлопывает и пялится вниз — Цыпа, выбравшийся неизвестно как из коробки, в которую его засадили пять минут назад, стоит у ноги Чанёля и смотрит на Ифаня — укоризненно смотрит! — склонив голову набок. Ифань язык прикусывает, бубнит, что на суп пустит позже, и идет стирать кроссовки. Позади слышит писк, и готов поклясться, что в этом звуке он слышит ликование. Ифань за голову хватается, отбирает у Чанёля банку и просит больше никогда самому не кормить цыпу. — Рано ему еще червей! Ну совсем сбрендил! — А ты откуда знаешь? — Должен же хоть кто-то в этой семье заботиться о ребенке. О двух. Чанёль в улыбке расплывается такой солнечной, что Ифань готов хоть ораву цыплят завести, лишь бы Чанёль всегда таким был. — Люблю тебя, — тихонечко говорит он и смотрит, как Ифань заботливо кормит Цыпу с рук. Тот смешно лопает овсяные хлопья и мелко порезанную траву, прихватывает кожу ладоней и ногти, мотает головой и посматривает одним глазом то на Чанёля, то на Ифаня. — Давай мы больше не будем готовить курицу, — задумчиво тянет Ифань, когда Цыпа доедает последнюю крошку. — Курица снова не твой стиль? — Наоборот: слишком мой. — Чанёль, а что едят цыплята? Чанёль вытекает из кухни с кружкой горячего шоколада и Цыпой на плече, смотрит на Ифаня и глазами хлопает так смешно, лоб морщит, вспомнить пытаясь. Потом бросает попытки и снова смотрит на Ифаня пристально. — Я не помню. Ты же… А тебе зачем? Чанёль смотрит выжидательно, а в глазах искорки пляшут. И улыбается от одного пылающего уха до другого, когда Ифань достает из-за пазухи нечто. — Я усыновил цыпленка.