это чувство.

этому чувству становится тесно под тонким ребром, ему надо, как олимпийцу, сильнее, быстрее и выше, ему надо скорее, чтобы как вкус недозрелых вишен, украденный яркой картинкой из памяти детства, который вдруг отсырел на изнанке глаза и там навсегда остался. этому чувству становится тесно за беззащитной ключицей, и ему, как последнему узнику замка Иф, хочется вырваться, хочется отомстить каждому недругу, вернуть все сторицей, хочется, хочется, аж обжигает изнанку горла, мол, знаешь, как противно писал Паланик, и царапало этим словом внутренности, выбираешь себе человека под стать, а он говорит, чтобы ты перестал противиться этому яркому чувству, от которого даже стены твоей крохотной камеры - в копоти, и тебе хочется на свободу!... этому чувству становится тесно прятаться за твоей обнаженной шеей, площади твоей поясницы уже не хватает на то, чтобы скрыть преступника за собой. он, конечно, тебе расскажет, что ни в жизни не преступал закон, и вообще гражданин с большой буквы, и, мол, пока не почувствуешь эту горечь свои собственным клювом, не берись никого судить. я был маленьким мальчиком, жил на даче, туманным утром, бывало, брел к соседям и обрывал их кусты с горько-сладкими ягодами, и девочка с пепельными хвостами из окна на меня глядела пренебрежительно, но почему-то никогда ничего мне не говорила. этому чувству становится тесно прятаться за рубашкой, будто ты, прожив свою юность, вдруг превратился в спартанского мальчика, и прячешь лиса в своем плаще. и лис твой, не понимая, наверное, даже, какой наносит тебе ущерб, искалечил тебя изнутри... но ты терпел, крепко сжав зубы в бессильном жесте, потому что лис был единственным твоим другом, и потерять его было хуже, чем терпеть эту боль. это чувство зародилось за пазухой, обогретое твоей кровью, рожденное из нее, это чувство толкало тебя, это чувство штормило тебя, заставило бросить твой замок Иф, и тогда ты поплыл, хотя до этого ни разу даже не видел воды. это чувство спряталось где-то в твоих костях, и тебя им сломало слегка, помнишь, как детстве, когда ты просыпался от тихого шелеста тополей, и босиком убегал в рощу к ним, чтобы услышать подробности новостей. этому чувству становится тесно в твоей груди, ему бы, как олимпийскому бегуну, разбежаться так сильно, чтобы взлететь!... каждую секунду кто-то рождается в этом мире, и это, наверное, может звучать абсурдно, но если погибну в полете, захлебнусь в невесомости собственным криком или еще чего, знай: привязанный якорем и этим чертовым чувством, я обязательно отзовусь на твой стихийно исполненный гимн.