Сегодня и всегда

— Михей, ты где пропадаешь? — Занят. — Тут Юрич… — Скажи, что я умер.       Тебе сейчас в самую последнюю очередь хочется думать о работе. А возвращаться в Отдел сил, кажется, нет и вовсе. Как и желания.       Ты будто наяву видишь, как врывается в помещение тот борец за справедливость. Вот только не с благими намерениями, а с пистолетом наперевес. Как в этот самый миг видишь ту самую секунду, когда Катю буквально откинуло на кресло. И по её форменной рубашке начало растекаться кровавое пятно. В ушах и сейчас продолжает стоять оглушительный хлопок, в один момент смешавшийся со звоном стёкл, топотом ног и криками откуда-то издалека. Ты так и не сумел разобрать, что же кричали эти до боли знакомые и вместе с тем неизвестные голоса. — Можно я пройду? — Она спит. — Пожалуйста. Мне очень важно её увидеть. — А вы, собственно, кто Беловой будете? — Я ей буду капитан Ильинский.       Тебе всё же удаётся упросить медика пропустить тебя в палату. Просовываешь руки в рукава противно-белого халата и осторожно распахиваешь дверь, радостный от того, что не пришлось применять все свои навыки, чтобы законно оказаться по эту сторону порога.       Ты, ступая едва слышно, практически и вовсе беззвучно, делаешь несколько шагов к её постели. И только в этот момент начинаешь думать, что может быть, тебе не нужно было оказываться здесь и сейчас.       Она лежит на постели, слегка повернув голову в бок. И ты просто не можешь не отметить про себя, что непривычно видеть весёлую и практически не сидящую на месте Катю такой.       Такой неподвижной. С такой бледной, практически полностью лишённой жизни, кожей. Без доброй и всегда нежной улыбки на губах, сейчас вдруг потерявших свой естественно-чудесный розовый оттенок.       Как же больно смотреть на неё, беззаботно спящую под действием обезболивающих. С этой проклятой повязкой на плече, на кристально-белой поверхности которой виднеется слегка подсохшая кровь. — Как же так получилось, Катюш? Как же так?       Ты садишься на стул, близко-близко придвинув его к постели раненой коллеги. Не сводишь с неё свой печальный и всё ещё взволнованный взгляд, и всё так же винишь себя в случившимся.       Не смог прикрыть хорошую подругу. Не сумел уговорить захватчика отпустить девушек, даже не попытался этого сделать. Не сообразил предпринять более действенных попыток успокоить прапорщика. И ты отчего-то даже не думаешь, что ни одного шанса изменить ситуацию у тебя, возможно, и не было.       Ты осторожно — так заботливо, как казалось, даже и не умеешь — поправляешь одеяло, чуть сбившееся на её груди, и продолжаешь одними лишь губами повторять заветную фразу: «Главное, что жива».       Сейчас так не важно всё то, что происходит вокруг и было раньше. Ты уже совершенно не думаешь о службе, на которой не появляешься вот уже вторые сутки — и Володин наверняка вставит тебе по первое число, едва ты появишься на том самом пятом этаже. Но тебе просто плевать. Потом как-нибудь разберёшься.       Ты жалеешь лишь об одном — что пару раз ругался с Катей до такой степени, что ходили, прожигая друг друга взглядами, но даже не кивая в знак приветствия. Уже даже не вспомнишь, из-за чего все эти размолвки, наверняка ерунда какая-нибудь, буквально детская глупость, вдруг ударившая в головы обоих. Ты без сомнения хотел бы вернуться назад и исправить всё это, просто не допустить, чтобы вы с Катей разругались хотя бы на миг. — Прости за всё, что было не так.       Всё же решаешься накрыть её руку своей. Сначала мягко, практически невесомо, проводишь кончиками пальцев по светлой коже, а потом — уже куда более решительно — сжимаешь Катину ладонь. Время от времени продолжаешь мягко гладить её запястье.       И в голове само собой вспоминается всё то время, которое вы оба провели в плену. В своём родном отделе, отчего становится в разы противней — защитники, блин, в собственной конторе захвата избежать не смогли. Она тогда с силой сжимала твою ладонь, боясь просто взять и сойти с ума, видя дуло пистолета, надеясь, что ты сможешь спасти, уберечь от всего, что только может случиться. — А ведь ты мне нравишься. По-настоящему. Без всяких там глупостей и противных обманов. Знаешь, Кать, я так испугался за тебя. Сначала, когда он пистолет у твоего виска держал. Потом, когда кричал, совершенно не позволяя тебе успокоиться… Про выстрел вообще молчу.       Ты замолкаешь, не в силах говорить на эту тему, снова и снова видеть перед своими глазами, как разворачиваются события того треклятого дня. Лишь чуть сильнее сжимаешь Катину ладошку. — Ты самая прекрасная и самая чудесная из всех девушек, каких я только видел. А ещё очень отважная. Нет, правда! Любая другая на твоём месте сразу бы в обморок грохнулась, ещё внизу. Или уже в кабинете не выдержала. Ты сильная, Катюх!       А ты и правда не перестаёшь удивляться её стойкости. Не смотря на все крики и слёзы, Катя до конца держалась достойно и из последних сил пыталась перебороть собственную истерику и предательски охватывающий целиком и полностью страх.       Ты по-настоящему гордишься этой девчонкой, которую так сильно боялся потерять. Которую мечтаешь скрыть от всех угроз, защитить от неприятностей.       Которую любишь, не решаясь признаться в этом самому себе.       Ты вдруг чувствуешь, как её рука чуть вздрагивает в твоих объятьях. И Катины губы вдруг трогает лёгкая, почти тут же ослабшая, улыбка. Тебе сначала даже не верится, что всё это на самом деле. Ты слишком долго не спал, чтобы так легко начать думать, что всего лишь показалось, почудилось.       Вот только так естественно немного порозовевшие девичьи губы вновь чуть подрагивают в улыбке. Уже более явной, чуть более яркой. Но всё такой же искренней и светлой. Точно такой же, как ты привык видеть практически каждый день, только ослабшей, словно всего лишь села батарейка.       И теперь уже ты просто не можешь поверить, что это может быть просто мираж. — Я рада… что ты пришёл… Спасибо.       По её щеке, так поспешно сорвавшись с ресниц, скатывается слезинка. И ты не находишь ничего лучше, кроме как спрятать её под поцелуем собственных губ. Осторожно касаешься того самого участка кожи, на котором всего на миг задержалась солёная капелька. А потом будто случайно, просто промахнувшись или задумавшись о чём-то совершенно другом, задеваешь поцелуем уголок Катиных губ. Безумно боясь быть посланным ко всем чертям, но вместо этого чувствуя, как она всё ещё слабо, но уверенно переплетает свои пальчики с твоими и нерешительно отвечает на твой «случайный» поцелуй.