Моя книга

Морфий больше не действовал на мое сознание, как действует на тело. Я чувствую, что внутри меня снова закипает океан тоски и боли, волнами бьются о расколотую душу тревоги и страхи. Я снова слышу крики. Это кричат надежды и рухнувшие в пропасть мечты. Я не помню, сколько уже лежу в этих белых стенах. Я не помню ничьих лиц. Я не могу вспомнить, кто это и зачем они приходят сюда. Но я и не овощ, кои здесь тоже есть. Правда, я почти их не вижу, потому что меня не выпускает из палаты. Доктор… Я не помню его имени, как и лица или даже голоса. Я только знаю, что он приходит каждый день и что-то спрашивает, что-то важное, как ему кажется. Важно ли это на самом деле? Стоят ли его слова времени, которое он теряет, приходя в мои стены? Иногда я поднимаюсь с постели и выхожу в мир. Он по прежнему черно-серый, люди в нем похожи на чудовищ, занятых собой и не более. Каждый из них пытается убить свое время. Порой, они замечают меня и мне приходится бежать, скрываться и бороться с ними. Мне страшно. Раз за разом я смотрю, как их молотки стучат по моему телу, ломая кости. Я вижу бело-красную массу, оставшуюся после меня, но не могу кричать. Мои кости переломаны, они торчат в разные стороны, моя кровь словно сточные воды, стекает по улицам Стокгольма, заполняя собой улицы. И вот я стою по горло в собственной крови, не могу пошевелить даже пальцем. Густая жидкость проникает в мой рот, я начинаю захлебываться. Что-то внизу. Оно крепко держит меня, не дает пошевелиться. Не могу вспомнить, видел ли я это? Видел ли я то, что под этим кровавым океаном? -Саймон, проснись. Саймон! – голос доктора вырывает меня из кошмара, но зачем? Не проще ли оставить меня с моими страхами наедине, чтобы я наконец мог захлебнуться? -Док..? – я по прежнему не могу вспомнить его имя. Для меня он просто Док. -Доктор Пурнелл, Саймон. Постарайся запомнить. -Хорошо, док. Я не могу подняться. И могу одновременно. Приподнявшись на локтях, смотря куда-то за спину Пурнелла, дожидаясь, что он скажет. Прижавшись спиной к стенке, сбрасываю ноги руками с кровати. Они не двигаются и я их абсолютно не чувствую уже на протяжении нескольких месяцев. Это довольно печально. Даже хуже, чем просто печально, ведь я не могу ходить, не могу бегать. Я ничего теперь не могу. -Я бы хотел с тобой поговорить, Саймон. О твоем лечении. -Разве не вы здесь главный, доктор? Не вам ли выбирать, когда колоть мне морфий? – обидел ли я его этими словами? Возможно. Но какое мне дело до его чувств, когда мои собственные умирают день изо дня и восстают мертвым грузом страхов и пустых надежд на лучшее? -В какой-то мере ты прав, но я бы хотел изменить курс лечения полностью или хотя бы в большей степени. -Ближе к делу, док. -Я стал замечать у тебя сильную зависимость от морфина, но никаких улучшений не происходит. Ты больше не можешь успокоиться, хотя и не чувствуешь физической боли. Я бы хотел прибегнуть к новому методу ведения твоего лечения, Саймон. Саймон, ты любишь книги? -Что? -Книги. Ты любишь книги? -Я не знаю. Никогда не задумывался на эту тему. Вы хотите, чтобы я читал их? -Нет. Я хочу, чтобы ты писал книгу, Саймон. Все, что тебя гнетет, заставляет печалиться и желать исчезнуть. Это все ты можешь выплеснуть на бумагу. Я бы хотел, чтобы ты попробовал. Я смог договориться, чтобы тебя отпустили домой, где за тобой будет присматривать мать и порой будут заглядывать стражи порядка. -Вы уверены в этом, док? -Нет. Я не уверен, что это полностью поможет тебе… -Потому что мне уже ничего не поможет? – мой взгляд становится злым. Это они виноваты. Во всем, что творится в моей голове. Чертовы доктора, моя мамаша, которая не уследила, не досмотрела. Эта девка. Софи… Нет, Софи не виновата. -Я думаю, к тебе иногда можно будет наведываться некоторым друзьям. Комок в горле заставляет меня нервно подрагивать. У меня нет друзей. Софи мне не друг, она больше. Гораздо больше. И она знает это, но… Никаких шагов мне на встречу. Я помню, как она приходила каждый день в этот проклятый дом для душевно больных. Она часами могла сидеть рядом, просто быть рядом. А потом… Потом все реже, и реже, и реже. Я не видел ее каждый день рядом со своей кроватью, я не чувствовал больше ее руки. Моя любовь не утихла к ней, но она стала делить мое сердце с чувством одиночества. Одиночество шептало мне, что оно – моя единственная, моя непорочная любовь. Что чувства к этой девушке – это яд, смерть. Медленная, приправленная болью и горечью. Моя любовь будет убивать меня изо дня в день. Сначала я не слушал этот шепот. Я закрывал глаза, представлял, как мы с Софи будем ходить рядом. Как мы идем по вечерним улицам взявшись за руки. А потом я перестал находить ее закрывая глаза. Где я? Что это за улица? Я звал ее, кричал, что есть сил. Но ответом мне была мертвая тишина пустых улиц и гуляющий по переулкам ветер. Холодный и колючий. Он был такой же, как взгляд Софи, когда она приходила в последние несколько раз. Почему она оставляла меня? Почему она больше не приходит? Темнота сгущается у моих ног. Она как океан крови из прошлого, топит меня в себе. Я слышу вопли. Это вопли пациентов? Или это мой собственный крик? Или так кричат мечты, что теперь навечно сокрыты от чужих глаз в этой непроглядной тьме? Я пытаюсь убежать, но не могу. Почему? Что меня держит здесь? Тьма медленно превращается в кровь, она густая и темная. Словно вытекающая из такого, как я. Передо мной медленно всплывает труп. Его руки связаны колючей проволокой, он смотрит на меня с ненавистью. Почему? Что я сделал не так? Что я сделал не так?! Просыпаясь в холодном поту по ночам, я по долгу смотрю в потолок. Пытаюсь понять, что значат мои сны. Сколько времени? Могу ли я одеться и идти в колледж? Но зачем? Я слышу смех. Смех за окном, смех в доме, в углу моей комнаты. Это смех тех, кто увидит меня. Они все одинаковые, они как манекены для художника: без лиц, без сострадания без чувств. Если я подойду к Софи, что она сделает? Нужно сходить, нужно поговорить с ней. Я хочу услышать ее голос, почувствовать ее поддержку. -Прости, Саймон, но сейчас мне некогда. – она отдергивает свою руку и я не могу ее поймать. Из за инвалидной коляски мне тяжело быть на одном уровне с ней. Точнее, я вообще никогда не буду на ее уровне. -Почему? Что я сделал не так? -Ты… Ты не обижайся, Саймон, но ты размазня. Ты так слаб, ты даже не пытаешься бороться. -Заткнись… - это комок в горле, это чувство вины за свою слабость, за свою неспособность ходить. Я зажимаю уши, но продолжаю слышать смех и ее голос. -Ты ведь всегда был слабым, Саймон. Я… Я просто не смогла тебя полюбить, прости. Прости, это не твоя вина… - я слышу, как она хочет сказать: «Во всем виноват лишь ты сам», но не может. Или что-то ее сдерживает. -Заткнись! Заткнись! – мой голос срывается, слезы ручьями стекают вниз. Я пытаюсь уехать, но соскальзывающие руки заставляют меня упасть. Звуки собственного рыдания меня бесят, мне хочется закрыться, уйти. Где я? В дверях мелькает силуэт Софи. Она ушла не обернувшись. Я снова там. В этих белых стенах. Эти вопли, эти крики. Они сводят меня с ума. Я тоже кричу. Слышу, как кто-то трясет меня, но я не могу вырваться из этой кроваво-черной клетки. Я снова падаю в омут, где раз за разом на меня падают висельники. Это выход? Это мой шанс закончить все и больше никогда не падать перед Софи, не видеть ее уходящей от меня? До меня доносятся чьи-то рыдания. Чувство объятий медленно вытаскивают меня из кошмара. Мать сидит на моей кровати, заливаясь слезами. Я не могу извиниться перед ней. Зачем? Почему я так поступаю с ней? Я вижу, как она пытается сделать хоть что-то. Тысячи в моем возрасте и в таком же положении пытаются сделать хоть что-то. Почему я не делаю? Почему я не ищу работу, не хожу на учебу? Почему? Я не особенный. Я просто слабый. Мне хочется как-то поддержать человека, что убивает себя ради меня, но не могу. Я лишь снова ложусь в постель, отвернувшись к стене и пытаясь погрузиться в мир иллюзий. Я слышу, как кто-то поднимается. Ручка перестает скрестись по бумаге, когда дверь медленно открывается. Полицейские? Да. Пурнелл говорил, что порой они будут заглядывать ко мне. Они что-то спрашивают, но я не могу разобрать их слов. Мелкая дрожь начинает проходить по моему телу. Что? Что они тут делают? Почему они в моей комнате? Они не видят, что я занят? Я занят! Я, черт возьми, занят! Кто-то еще поднимается. Это мать, она уводит их вниз. Проклятая женщина. Они и она мне мешают. Всегда мешают. Кто-то вечно мешается под моими ногами. Безумный смех разливается по всей комнате, я кусаю губу до крови. Под моими ногами! Ногами! Смех лишь громче. Я вижу себя, покалеченного, сидящего на стуле, а рядом воздушные шары! Да! Я улечу отсюда! Улечу в небо на этих шариках! Посмотрите на их яркие цвета, они такие веселые. -Саймон, ты не против? – этот голос. Да, это она. Зачем она пришла? Снова смеяться надо мной? -Нет, заходи. Если ты что-то хочешь, чаю там или кофе, то можешь попросить… -Ее нет дома, Саймон. Я пришла проведать тебя. Сколько времени прошло с ее последнего визита? Я не помню. Я уже даже не помню, когда видел ее в последний раз. Но она по прежнему такая красивая. Помню, как она выглядела, когда приходила каждый день. У нее были мешки под глазами и уставший взгляд. Иногда она задумывалась, а теперь все было иначе. Она пахла молодостью и цвела радостью жизни. -Это твоя книга? – она заглядывает за мое плечо, я чувствую аромат ее духов. Провожу рукой по своей щетине. Становится мерзко и я, пряча лицо, киваю. –Можно почитать? Она садиться на мою постель и начинает читать. Сначала ей интересно, я вижу это по глазам. Но потом интерес сменяется отвращением и чем-то еще. Страхом? Она изредка поднимает на меня глаза, пытается понять. Писал ли это я? Что происходит в моей голове? Что происходит в моей голове? Знаю ли я сам, что твориться в моем больном сознании? -Это ужасно. Это… мерзко, Саймон. – она отодвигает книгу, смотря в угол. –Я пришла, чтобы извиниться, но… Не могу. Я правда считаю тебя ничтожным. Прости. Мне становится трудно дышать. Я слышу, как она говорит о том, что я ее раздражал, но она меня терпела, ведь я единственный, кто ей помогал в школьные годы. -И твоя любовь мне не нужна, Саймон. Я знаю, ты слышал это от меня много раз, но… В твоей книге все не так. Там я тебя люблю, но ведь это ложь. Ты же сам знаешь это, да? – я киваю. Моя рука медленно опускается в ящик стола. Ненависть. Я чувствую, как одиночество пожирает мою любовь к Софи, как медленно оно опускает нож в мое сердце. –И вся эта книга – ты как будто наглотался каких-то таблеток, Саймон. Я так уставала и шла к тебе каждый день после той аварии. Звук щелчка, но она этого не слышит. Она говорит, что ей надоело возиться со мной, как с маленьким ребенком. Что я взрослый, и в этом мире есть те, кому хуже, чем мне, но они борются и добиваются успехов. Слепые поют, немые рисуют. Безногие танцуют. -Заткнись, Софи. Пожалуйста, замолчи. Заткнись! – я начинаю рыдать, мое дыхание снова сбивается. Я не хочу поворачиваться. Я люблю тебя, но ты вынуждаешь своими словами меня повернуться. Пожалуйста! Софи, пожалуйста! Но она продолжает. -А теперь я познакомилась с молодым человеком и… Я хочу, чтобы ты забыл меня, Саймон. Я пришла, чтобы попрощаться с тобой. Пистолет направлен на нее, прямо в голову. Я вижу ужас в ее глазах, я вижу страх. Меня пожирает изнутри безумие. Я не хочу стрелять, но звук выстрела разлетается по пустому дому. Она падает прямо на мою книгу и заливает ее кровью. Ее глаза закрыты, она успела сомкнуть веки и не видеть моего лица во время выстрела. Мой крик разлетается по дому, я не слышу ничего, кроме своих воплей, кроме голосов внутри себя. Я смеюсь и плачу одновременно, хватаю себя за волосы и трясусь. Меня тошнит на пол, но я продолжаю захлебываться в своих слезах и смехе. Я убил ее. Я убил единственную, с которой хотел бы жить даже с неразделенной любовью. Моя коляска медленно подкатывается к кровати, я кое как забираюсь на нее. Вытаскиваю книгу из под головы Софи, корка на сквозь пропитана ее кровью, но страницы целы. Только некоторые из них успели окраситься в багряный цвет. Я кладу ее голову к себе на колени, хотя и не чувствую ничего. Дуло медленно упирается в мой висок и палец жмет на курок.