Неба больше нет

Грейвс как раз выходит из очередного подпольного бара, прижимая к себе очень пьяную шлюху, которую намеревается трахнуть в рот прямо за углом, когда на другой стороне улицы видит Криденса. Тот стоит в оранжевом свете газового фонаря и смотрит прямо перед собой, его руки безвольно висят вдоль тела, а во всей позе есть что-то странное и нечеловеческое. Грейвс останавливается, слегка пошатываясь, и пытается сфокусировать взгляд. Девка смеется ему в ухо, ерзает рядом, тянет за рукав и мешает сосредоточиться. Приходится отпихнуть ее в сторону. Он трясет головой, пытаясь прогнать алкогольный дурман и просит Мерлина, чтобы фигура Криденса оказалась плодом его воображения, порождением затуманенного сознания. Грейвс даже зажмуривается – сильно-сильно, до кругов под веками, - но Бербоун все так же стоит напротив. Грейвсу хотелось бы сказать что-то вроде «Быть не может, тебя же убили», но уж кто-кто, а он точно знает, что быть может всякое. Проститутка чего-то требует от него – Грейвс плохо соображает, да и слушает вполуха. Кажется, просит денег: она же потратила на него время, пусть мистер расплатится. В общем-то, ну стоит Криденс, ну смотрит. Какое Грейвсу до этого дело? Он уже не начальник отдела магического правопорядка, даже не аврор - его допросили и отправили на заслуженную пенсию, адьос, амиго. Завтра напишет в отдел анонимное письмо, чтобы проверили информацию, если захотят. А сегодня у него есть занятие поинтереснее. Он разворачивается к девушке, обнимает ее за талию и зарывается лицом в декольте. Она хохочет, пытаясь увернуться от щекочущих прикосновений, и Грейвс тянет ее за собой в темноту. Он рассчитывает на приличный минет – трахать ее лень. На что он точно не рассчитывает, так это, что Криденс медленно перейдет дорогу и остановится в десяти шагах, наблюдая за ними. Это уже заставляет нервничать. - Чего тебе надо? – хмуро спрашивает Грейвс, и шлюха недоуменно смотрит на него снизу вверх. – Не тебе, не отвлекайся, - он давит ей на затылок. Криденс молчит, и Грейвс не может понять, то ли у него самого перед глазами все плывет, то ли парня действительно шатает из стороны в сторону. Под его пристальным взглядом совершенно невозможно расслабиться и возбудиться, и возня девчонки вокруг вялого члена начинает вызывать раздражение. Грейвс вздыхает, отодвигает ее от себя, кидает на землю монету и заправляется. Криденс переводит взгляд с него на девушку, а следом мир переворачивается, плещет в лицо болью, и Грейвс оказывает лежащим на спине. Он слышит звук, из которого должен был бы родиться крик, но – нет, он обрывается, превращаясь в бульканье. Под правой рукой становится влажно и тепло. Грейвс медленно поворачивает голову. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Криденс пальцами проламывает грудную клетку девушки, раскрывая ее, как спелый гранат. Хочется отвернуться, в желудке сворачивается ком, поднимающийся к горлу кислыми пузырьками, но проблеваться не получается, как и не смотреть. Грейвс никогда раньше не видел обскуров, но почему-то уверен, что Криденс нетипичен даже для этого малоизученного явления: он выглядит, как человек, но тело словно служит тонкой оболочкой, под которой клубится тьма, периодически прорывающая границы и выползающая дымной бахромой. Есть ли там вообще личность, осталось ли что-то от самого Бербоуна? Криденс достает еще дрожащее сердце и жадно впивается в него зубами. На лицо Грейвсу брызгает кровь, и он машинально утирается. Во рту появляется металлический привкус, и это хорошо, это наконец доводит его до рвоты. Он изворачивается, выплевывая недавний ужин, щедро разбавленный огневиски. Сознание немного проясняется, позволяя сообразить, что самое время отсюда убраться. Грейвс упирается ладонями в землю и с трудом выпрямляется. Краем глаза он замечает, как Криденс разматывает клубок кишок, вынимая их наружу и складывая рядом с трупом, достает печень и откусывает от нее внушительный кусок. Грейвс не может назвать себя человеком со слабой психикой – такие в аврорате надолго не задерживаются, но даже для него это – слишком. Он пытается незаметно отступать назад, как можно тише, чтобы не привлекать внимания, но у Криденса словно есть на затылке глаза. Он моментально оборачивается и произносит безо всякого выражения: - Я пойду с тобой, - роняет кусок мяса и подходит ближе, склоняя голову набок. Грейвс по привычке тянется к палочке, но Криденс перехватывает его запястье, не меняя положения головы. Становится ясно, что сопротивляться бесполезно – он не просто сильно держит, а словно заковал руку в камень. Грейвсу остается только кивнуть: - Ладно, идем, - он дергает плечом, намекая, что хочет освободиться, но Криденс держится за него всю дорогу. Можно было бы аппарировать, но Грейвс не знает, как на такое среагирует магия обскура. Все это весьма иронично – буквально утром он проснулся с мыслью, что смысла в жизни нет и жить незачем, а вот теперь оказалось, что умирать тоже не хочется. Они добираются до квартиры, когда уже начинает светлеть. Грейвс открывает дверь ключом, и в тишине этот звук – словно грохот канонады. Он заходит в темный коридор и оборачивается, удивленный тем, что Криденс застыл на пороге. Того почему-то начинает мелко трясти, очертания тела покрываются рябью, и становится невозможно понять, где плоть переходит в обсидиановый туман. Казалось бы, сейчас самое время что-то сделать – выхватить палочку и выкрикнуть Аваду, но Грейвс просто смотрит, не в силах шевельнутся. Глаза Криденса заливает белым, он словно растворяется в солнечных лучах, льющихся из большого окна на лестничной площадке. Это даже красиво. - Прекрати, - устало говорит Грейвс. – Я ничего тебе не сделаю, заходи, - он с удивлением понимает, что не врет. – Не бойся, - хрипло шепчет он, и это смешно, потому что обскур может разорвать его в клочья одним движением, но срабатывает. Обскур успокаивается, и Криденс снова становится на вид обыкновенным мужчиной. Как обманчиво зрение, оно ничего не знает. Грейвс не ждет, пока Бербоун решится переступить порог, он уходит в гостиную и наливает себе контрабандного огневиски в стакан. Окна квартиры выходят на перекресток Лексингтон авеню и 62-ой, как раз на стройку, и Грейвс наблюдает, как рабочие, выстроившись в шеренгу, выслушивают указания бригадира. Удивительно: там, снаружи, идет своим чередом самая заурядная жизнь. Он со скрипом проводит по стеклу пальцем, выпачканным кровью, а за спиной у него переминается с ноги на ногу смертельно опасная тварь. А, к черту - Грейвс залпом допивает виски. Ему надо вымыться и как следует выспаться, протрезветь. Если он каким-то чудом проснется целым, то тогда на свежую голову и обдумает свое положение. - Можешь лечь на диван, - бросает он через плечо, уходя в спальню. Он не собирается ни давать Бербоуну постельное белье, ни рассказывать, где ванная – тот не в гостях. Утро не приносит ничего, кроме головной боли и апатии. Грейвс лежит в постели, слушая, как тикают часы, смотрит в потолок и не хочет ничего делать – ни вставать, ни умываться, ни есть. Подняться его заставляет только боль в мочевом пузыре. Он проходит мимо гостиной и замечает Криденса – тот лежит на диване, полностью одетый, вытянув руки по швам. Что с ним делать? Сдать в аврорат? Убить? Тот вдруг в одно движение оказывается рядом, обвивает руками шею и кладет голову Грейвсу на плечо. Чувствуется, как дико напряжено его тело, как зажаты мышцы и неровно поднимется грудь. Нет выхода, выхода нет. Грейвс кладет ладонь Криденсу на плечо, и пальцы слегка погружаются во что-то прохладное и густое. Он резко подносит руку к глазам, но не видит никаких следов. Он не знает, сколько они так стоят, каждый в своей неподвижности, но, когда начинают болеть ноги, Солнце уже клонится к горизонту. Наверное, он сошел с ума, потому что все это не может быть правдой. Грейвс оббегает комнату глазами и задерживается взглядом на книжной полке, машинально выхватывая название книги: «Тысяча и одна немаговская шутка для магов» - подарок на шестой День Рождения от бабушки, красная яркая обложка, по которой плывут разноцветные воздушные шары. Воспоминание выбивает его в реальность, позволяя прийти в себя, собраться с силами и оттолкнуть Криденса. Оказывается, проще сдвинуть гору – тот не разжимает рук и вряд ли даже замечает попытку Грейвса высвободиться. Его глаза прикрыты, а по губам блуждает едва уловимая улыбка. - Пусти меня, - наконец говорит Грейвс, потому что ступни начинает сводить от боли, и Криденс послушно отступает на шаг в сторону. Занятно, он такой покорный…. Грейвс не успевает додумать мысль, как уже произносит: - Сядь на диван, - и наблюдает за Криденсом, послушно садящимся на самый краешек. – Иди ко мне, - он поднимается и подходит, становясь практические в упор, задевая дыханием щеку. Интересно, такое поведение связано с отношением лично Криденса к образу Грейвса или у обскура есть собственные чувства? В глубине души зарождается искра любопытства – изучить обскура, кому еще выпадал такой шанс? Он ведь ручной, как котенок, он сам нашел Грейвса, пошел за ним, до сих пор не убил и слушается каждого слова. Если Грейвсу удастся написать научную работу на эту тему, он не только восстановит свою репутацию, он прыгнет гораздо выше - это ведь золотая жила. Организаторы Салемской премии еще с двенадцатого года обещают миллион галлеонов тому, кто сможет раскрыть природу обскуриалов – конечно, у них ведь вся политика с Африкой из-за них сыплется. Но Мерлин с ними, с деньгами, главное здесь - авторитет, который и не снился простому служащему МАКУСА, пускай даже начальнику аврората. Похороненные глубоко в душе амбиции поднимают голову, и становится совершенно очевидно, что он никому не расскажет про Криденса, по крайней мере, пока у него не будет достаточно материалов для монографии. Или пока обскур не начнет становиться опасным именно для него. Да, рискованно, но когда Персиваль Грейвс боялся рисковать? Он слишком любил шампанское. - Я хочу есть, - говорит Криденс, и в его глазах нет даже намека на осознанность. Грейвс идет на кухню, достает из зачарованного шкафа яйца, молоко, луковицу, кусок вяленого мяса и делает омлет на двоих. Все это время Криденс молча сидит у него за спиной без единого движения. Грейвс ставит перед ним тарелку с исходящей паром едой, садится напротив и ловит удивленный взгляд. - Ешь, - он тыкает вилкой в свой кусок, цепляя кружочек лука. Криденс вяло колупается в своей тарелке, разбирая все на запчасти и раскладывая по краям, но так ни разу и не подносит вилку ко рту. Грейвс смотрит на все это с тяжелым чувством, поднимается, швыряет тарелку в раковину и идет за виски. Алкоголь обжигает глотку и приносит немного успокоения. Все еще не поздно написать письмо в аврорат, отдать им эту тварь и пусть разбираются сами. Да, но тогда он потеряет все шансы на восстановление собственного престижа. Что ему светит после всего? Доживать на пенсию от МАКУСА – к слову, весьма щедрую, будто от него откупились, - таскаться по барам, ловить на себе сочувственные взгляды магов? В Нью-Йорке нет ни одного волшебника, которые не узнал бы его в лицо, и ни одного, который не знал бы историю его позора. Грейвс ставит стакан на подоконник, сжимает кулаки и выходит в коридор, надевает ботинки, накидывает на плечи черное пальто. - Я с тобой, - Криденс возникает, словно из ниоткуда, и Грейвсу в темноте мерещится, что мужчина перед ним дымится. - Нет, - он резко дергает дверь на себя. – Оставайся здесь, я скоро вернусь и принесу тебе поесть. Он сбегает по лестнице и вылетает наружу, навстречу ледяному ветру, бьющему в лицо. С Гудзона долетает влажный запах водорослей и плесени, но Грейвс вдыхает его так, словно не ощущал аромата лучше и приятнее. Настроение медленно поднимается, в желудке плещется немного алкоголя, а в голове уже выстраиваются фразы для вступления к научной работе. Он засовывает руки в карманы и неспешно прогуливается в сторону мясной лавки, покупает три фунта свинины, задумчиво скользит взглядом по прилавку и добирает еще 2 фунта потрохов и крупную печень. Перед глазами мелькает вчерашняя сцена, заставляя на секунду потерять самообладание и опереться на прилавок. Мерлин, Криденс убил и сожрал человека, а Грейвс собирается оставить его в своем доме. Не Криденс – обскур, поправляется он. А обскур – совсем другое дело. Грейвс больше не даст ему сделать ничего плохого. Обскур – редкое и уникальное создание, и кто знает, что с ним сделают в министерстве. Грейвс сам там работал, проповедуя, что самый лучший способ сохранить закон и порядок – это уничтожать все неизвестное и непонятное. Серафина сейчас находится в очень шатком положении, она не может позволить себе непопулярные решения, вроде как не уничтожать обскура, а оставить его для изучения. Нет, однозначно, нельзя им его отдавать. На углу возле стройки собрались ниггеры, и звуки джаза разносятся по всей улице. Грейвс проходит мимо них быстрым шагом, не останавливаясь. Ему нравится джаз, но сейчас не до того. Буквально взлетев по лестнице, он открывает дверь, входит в коридор и натыкается на Криденса. Грейвс зажигает свет взмахом руки и понимает, что тот стоял здесь с момента его ухода – без движения, без света, просто стоял и ждал, как ему велели. - Принес еду, - Грейвс демонстрирует пакет, который уже намок на дне и начал слегка протекать ему на пальто. – Эскуро, - бурчит он недовольно и заходит на кухню, принимаясь выкладывать мясо на тарелку. Бербоун следит за ним заинтересованным взглядом, подходит ближе и берет в руки алую печень. Подносит ее к лицу, нюхает, высовывает кончик языка и лижет на пробу. Грейвс внимательно следит за ним, ожидая реакции. Тот задумчиво втягивает носом воздух, кривится и швыряет кусок на стол. Грейвс вздыхает и смотрит в потолок, ополаскивает руки под краном и просит: - Не капризничай. - Я хочу есть, - говорит Криденс, и начинает расслаиваться. Это достаточно неприятное зрелище, но Грейвс смотрит во все глаза, чтобы потом правильно описать: сначала фигура начинает мелко и очень быстро дрожать, потом по краям намечается пористая нестабильная структура, от которой расползаются во все стороны очень тонкие ниточки обскура, постепенно весь облик превращается в подобие дыма в прозрачном сосуде. Грейвс мотает головой и выныривает из медитативных рассуждений – нельзя ему позволить полностью перевоплотиться в обскура, он может разнести всю квартиру. Он хватает Криденса за плечи, но пальцы проваливаются в знакомое ощущение дымной прохлады, окутывающей кожу. Мягкие щупальца заползают под манжеты, и Грейвс отдергивает руки, отступая на шаг назад. - Криденс, не делай этого, - голос срывает на хрип, потому что зрелище действительно пугающее. Бербоун медленно, начиная снизу, растворяется в черной субстанции, мечущейся в беспорядочном движении. Внутри нее периодически мелькают искры и белесые полосы, но в целом черный цвет настолько темный, что кажется, будто в этом месте дыра в ничто. Последним в этом безумном вихре исчезает лицо, расчерченное сеткой проступивших вен, с мутными, словно залитыми бельмом глазами, и вот уже перед Грейвсом крутится обскур. Он зависает на месте и сохраняет подобие единой формы - можно сделать вывод, что он контролирует себя даже в таком виде. Это интересно. Грейвс неосознанно протягивает руку, чтобы коснуться, но субстанция прогибается, делает рваное движение и аккуратно вылетает в форточку – лишь занавеска на окне колыхнулась ему вслед. Грейвс трет лицо руками и взмахом палочки убирает со стола тарелку с растерзанным остывшим омлетом, потом то же самое проделывает с бесполезным мясом, стараясь не думать, что сейчас делает голодный обскур. Он не хочет об этом думать, не хочет, но не получается. Становится совершенно очевидно, что прокормить эту тварь будет непросто. Видимо, он не собирается питаться ничем, кроме свежего человеческого мяса, и это ставит под вопрос все дальнейшее исследование. Грейвс не может позволить ему убивать людей – это чудовищно, неправильно, ужасно, противозаконно в конце концов. Он наливает себе очередную порцию виски и садится за письменный стол, крутит в пальцах перо. Надо написать в аврорат, а лучше - сообщить им немедленно по камину, пусть пришлют группу захвата к тому времени, как Криденс вернется. Поднявшись, он принимается мерить комнату нервными шагами – верное решение очевидно, но почему-то все внутри восстает против. В конце концов, почему он должен помогать министерству? Разве они помогли ему? Его лишили всего – работы, а вместе с ней и смысла жизни, престижа, убили его репутацию, растерзали в клочья самоуважение. Они не заслужили помощи, по крайней мере, не с его стороны. Он ругается и изо всех сил бьет кулаком в стену – так нельзя, пострадают невинные люди. Он не может позволить Криденсу и дальше вынимать кишки из беззащитных жертв и пожирать их, чуть ли не урча от наслаждения. Грейвс подходит к каминной полке и запускает пальцы в летучий порох, перебирает его, пересыпая с одного края на другой, а потом, неожиданно даже для себя, делает взмах палочкой и блокирует камин. Ему надо как следует подумать. Возможно, стоит обратиться не в местные органы, а в Международную Комиссию Особо Опасных Существ и Темной Магии. Или написать младшему Скамандеру – говорили, что он хотел спасти обскура. Грейвс решает отложить решение и принять ванну, набирает ее до краев, заклинанием нагревает почти до кипятка и с наслаждением погружает тело в воду. Босой, он выходит в гостиную только через час. Чистый, свежевыбритый, вытирает волосы полотенцем и замирает от чавкающих звуков и липкого ощущения под ногами. Медленно открывая глаза Грейвс уже знает, что увидит. Посреди комнаты лежит выпотрошенное тело, над которым сидит перепачканный Криденс. Ковер насквозь пропитался кровью – настолько, что уже не впитывает влагу, и она жирно блестит на поверхности. По ногам бродит сквозняк из распахнутого настежь окна. Грейвс поджимает губы и проходит к серванту, не обращая внимания на пристальный взгляд Криденса. Рука дрожит, поднимая графин, и виски расплескивается вокруг стакана, растекается по столу и тянется янтарной струей вниз, стуча капелью по паркету. Воздух в комнате кажется насквозь пропитанным ароматом металла и мяса, и Грейвса мутит. Он жадно глотает спасительный алкоголь, уже не пытаясь перелить его в стакан. К щиколотке что-то прикасается, заставляя вздрогнуть всем телом и опустить глаза. Криденс подполз к нему и теперь сидит рядом, истекая черными щупальцами, одно из которых как раз поглаживает косточку на ступне. По позвоночнику пробегает волна мурашек, а во рту становится сухо. В голове гулко звенит колокол, мешая думать, оценивать, мешая сообразить, как следует поступить. Грейвс ставит графин назад и проводит рукой по лицу Бербоуна, заставляя его посмотреть вверх: - Ты убил человека, - констатирует он. – Нельзя было обойтись без этого? – он переводит взгляд на труп, бегло осматривая мертвое лицо – снова девушка, молодая, цвет волос не определить, они уже полностью красные. - Я хотел есть, - Криденс кривит губы, и Грейвс не знает, что ему сказать. Ему не совсем понятно, что происходит. Вроде как, по существующим данным, обскуры питаются чужой жизненной силой. Это даже по прошлым жертвам видно было. Но для этого не нужно было поедать их плоть, что же произошло? Почему Криденс теперь ест исключительно сырое мясо, причем, судя по всему, ему важно еще и убивать собственноручно? Грейвс бросает еще один взгляд на тело, отмечая, что оно вскрыто по тому же принципу, что и вчерашнее – грудная клетка распахнута, кишки вынуты и сложены рядом. У него в голове разом начинает крутиться тысяча вопросов, начиная от «как ты меня нашел?», заканчивая «нужно ли тебе спать?», а между этими двумя – сотни километров непознанного, но такого интересного. Жалко ли ему девушку? А что ее жалеть, она уже мертва. Жалко ли ему будущие жертвы? В этом мире множество людей, которых бы стоило познакомить с Криденсом. В принципе, если Грейвс сам будет выбирать, кто сегодня пойдет на ужин, то можно совместить полезное с полезным – продолжать вершить правосудие, чем он и занимался последние двадцать лет, и изучать обскура. Идея абсурдна, но не лишена привлекательности. - А еще ты развел грязь в моей квартире, - замечает Грейвс, делая шаг в сторону. – Убери здесь все. Ковер скатай, я его больше не хочу видеть, - он выходит из комнаты, заклинанием очищает ступни, садится за стол в кабинете и кладет перед собой чистый лист. Ему нужно набросать план работы и структурировать известные сведения об обскурах, чтобы знать, от чего отталкиваться. Благо, информации настолько мало, что она умещается на трех страницах Большой Магической Энциклопедии, которая должна быть в доме каждого уважающего себя волшебника. Грейвс манит ее рукой, раскрывает на нужной странице и на пятнадцать минут полностью уходит в чтение. Когда появляется Криденс, Грейвс уже успевает набросать план первой главы – «Общее об обскурах: особенности поведения, влияние на носителя». Бербоун тихо садится на пятки рядом и кладет голову ему на колени. Грейвс машинально гладит его по влажным волосам, продолжая писать. - Ты все отчистил? – спрашивает он, заканчивая мысль точкой. Криденс кивает. Грейвс идет в гостиную, придирчиво осматривает все – можно было бы использовать заклинание, но тогда потерялся бы воспитательный эффект. Нельзя позволять садиться себе на шею, даже смертельно опасным тварям, вроде обскура. Особенно таким тварям. Ковер он уничтожает, а на пол накладывает водоотталкивающие чары – в ближайшее время кровь здесь будет проливаться часто, и ему не хочется, чтобы однажды она полилась с потолка у соседей. - С сегодняшнего дня я сам буду выбирать для тебя еду, - жестко говорит Грейвс и задумчиво смотрит на пустой графин, совсем недавно заполненный огневиски. За последний месяц он ни разу не был трезв, и в дальнейшем ему это тоже не грозит, так что следует пополнить запасы контрабандной выпивки. Он выходит на улицу, в стылый зимний туман, кутается поглубже в пальто, покупает у газетчика пачку немаговской прессы за последние две недели, заглядывает в «Слепую свинью», затариваясь целым ящиком луизианского огневиски – дрянь, но всяко лучше, чем техасская кукурузная бодяга. И ведь делают там отличный виски, только до Нью-Йорка он не добирается. Пока он расставляет в серванте бутылки, Криденс сидит на подоконнике и пялится в темноту. Окно все еще открыто, и комната порядком выстыла, но Грейвсу до сих пор мерещится запах свежего мяса, так что он просто набрасывает на себя согревающие чары. Ночью Грейвс просыпается от ощущения, будто ему вскрывают вены и тянут жилы наружу. В комнате холодно настолько, что изо рта вырывается пар. Грейвс тянется к палочке на тумбочке, но на половине движения ударяется рукой обо что-то твердое. Люмос рассеивает сумрак, и Грейвс натыкается на внимательный взгляд карих глаз. Криденс лежит рядом, совершенно одетый – даже ботинки не снял. - Что ты здесь делаешь? – шипит Грейвс, стирая со лба ледяной пот. - Хочу быть с тобой, - от прикосновения к спине Грейвсу хочется отползти к краю. И по большей части это связано с тем, что обе руки Криденса сложены на животе. - Ладно, - говорит он и притягивает Бербоуна к себе. Просто потому что выгнать его не получится, а обнимая жесткое неподатливое тело Грейвс чувствует себя более нормальным, чем под натиском фантомных прикосновений обскура. Время течет густой вялой патокой, и с каждым днем становится все очевиднее, что в Криденсе Криденса не осталось совсем. Сперва Грейвс еще пытался найти в нем проблески человеческого сознания, но вскоре окончательно признал, что авроры убили мальчика, но не смогли победить темную тварь, жившую в нем годами. Это достаточно интересно и не совсем удобно, потому что Грейвс рассчитывал задавать вопросы и получать ответы, а в итоге ему остается лишь наблюдать и делать выводы. Замечено, что обскур хочет есть каждый день. Ему хватает одной жертвы, но уговорить его потерпеть хотя бы сутки не получается. Грейвс штудирует газеты, обводя в кружочки имена преступников в разделе криминальной хроники, а потом ищет их по всем Штатам. Задача усложняется еще и тем, что Криденс ни в какую не хочет есть мужчин – Грейвсу приходится самому избавиться от тех троих, что он пытался подсунуть обскуру. Вероятно, это связано с психологией самого Криденса – все-таки, обскур является концентрацией его магии, он не может не иметь никакой связи с владельцем, пускай и мертвым. Грейвс приводит ему разных женщин - старается выбирать детоубийц, отравительниц и воровок, но иногда приходится брать и шлюх, когда время поджимает. Стопка с записями стремительно растет, но они все больше напоминают дневник, чем научное исследование. Чтобы понять, что характерно для обскуров в целом, а что - конкретно для этого, нужно иметь в своем распоряжении еще хотя бы одного, чтобы сравнить. Однако в чем Грейвс точно уверен, так это в том, что привязанность обскура лично к нему – индивидуальная характеристика. Криденс теперь всегда приходит ночевать в его постель, Грейвс даже приучил его раздеваться. Он послушно скидывает на пол свои вещи, ложится под одеяло, прижимаясь ледяными ступнями, ныряет в объятия, кладет голову ему на плечо и так лежит всю ночь. Спать ему не нужно, он просто ищет тепла и тактильного контакта. Одним утром Грейвс просыпается от того, что его гладят по надбровью. В неярком утреннем свете сквозь приоткрытые веки он видит склонившегося над ним Криденса – тот смотрит, не моргая, совершенно без выражения. Одна его рука скользит по лицу Грейвса, другая – сжала плечо, а по ногам вьются легкие туманные щупальца, чуть шероховатые и абсурдно теплые, хотя обычно Криденс холодный, как ледышка. Когда Криденс наклоняется и прижимается губами к губам Грейвса, тому остается лишь мотать головой – он не может вырваться, его словно придавило бетонной плитой. Он сдается, когда Криденс начинает дрожать и рассыпаться на дымные ошметки, а прикосновения из теплых и нежных превращаются в обжигающе-горячие и шершаво царапают кожу. Грейвс послушно приоткрывает рот, позволяя черной субстанции заползти внутрь. Над ним все еще нависает подобие лица, но черты уже практически неразличимы, только ярко светятся белесые глазницы. Грейвс смотрит в их завораживающую глубину, и его пробивает волной похоти. Он прогибается, стонет, высвобождает руки и хватается за обскура. Пальцы проходят насквозь, словно через песок. Его обволакивает черным, заворачивает в кокон, щупальца скользят по телу, гладят, стискивают. В один момент становится нечем дышать, а в другой он уже жадно хватает ртом пронизанный темнотой воздух. Под пальцами периодически ощущается обнаженная кожа – он то стискивает плечо, то гладит ладонями выпуклые ребра, то его губы прихватывают острыми зубами, но в единое целое Криденс не оформляется. Член Грейвса пульсирует, налитый кровью, твердый, истекающий каплями смазки. Одеяло давно отброшено, и он может видеть, как мягкие волны клубятся внизу, создавая неповторимое ощущение погружения. Это даже нельзя описать, такого с ним никогда не было – субстанция обскура внизу более плотная, густая, она словно втягивает его внутрь, и это могло быть похоже на минет, но ни один рот не способен подарить такое острое наслаждение, одновременно заглатывая, облизывая, проникая в отверстие уретры, сжимая и поглаживая. Когда обскур просачивается внутрь, раздвигая ягодицы, Грейвс уже настолько потерян в ощущениях, настолько возбужден, что может лишь шире развести ноги, выгибаясь на лопатках и шепотом требуя еще. Щупальце растягивает податливую плоть, постепенно словно разбухая, толкается, выходит, опять скользит глубже, резче и сильнее. К нему присоединяется еще одно, второе, они двигаются по очереди: какие-то быстро и рвано, выбивая стоны и ругательства, а какие-то медленно и тягуче, и Грейвсу кажется, что всего этого одновременно слишком много и мало. Он заполнен Криденсом – обскуром - весь целиком. Темные и теперь уже скользкие упругие отростки у него во рту, и в заднице, они обвиваются вокруг торса, оборачивают ноги, скользят по члену, и Грейвс не выдерживает – его трясет, разрывает на куски, он кончает, долго выплескивая себе на грудь и живот густую белую сперму, которая оседает даже на сосках. Обскур медленно раскручивается, снова обретая форму человека, и язык Криденса скользит по его измученному телу. Он слизывает семя, облизывает член, мокро и жадно ныряет языком в раскрытый анус, размазывая слюну, стекающую на бедра. Грейвс смотрит в потолок и перебирает волосы на макушке Криденса, уложившего голову ему на живот. Все это крайне нездорово и отдает колдопсихушкой, но кто Грейвса осудит? Некому это сделать. Он встает с постели, отправляя белье в стирку, завтракает, скрупулезно записывает все произошедшее, каждое свое ощущение, каждую мысль – пускай и не для публикации, но наука требует тщательности во всем. После полудня сова приносит письмо от старого приятеля – Тесея Скамандера. Грейвс сжигает его в камине, не читая. Туда же днем ранее отправилось личное письмо от Серафины. Запасы виски стремительно исчезают, зато количество пустых бутылок на полу растет – Грейвс постоянно забывает их убрать, пусть для этого нужно всего лишь взмахнуть рукой. Криденс все чаще начинает перевоплощаться в обскура. Даже в обычные моменты по нему словно идут помехи. Грейвсу тревожно: что будет, когда в один прекрасный момент тот не сможет собраться в физическую форму? Он не хочет признаваться даже сам себе, но в душе поселился страх потерять своего обскура. Ночи теперь душные, полны стонов, сладкой боли и горячечных судорожных движений. Впрочем, не всегда ночи. В один из дней Грейвс приводит Криденсу очередную шлюшку – молоденькую смешливую девчонку с россыпью веснушек на щеках. Он заводит ее в квартиру и помогает снять ветхое пальтишко. - Проходи, не стесняйся, - говорит он ласково. - Гостиная дальше по коридору, - его взгляд провожает ее до входа в комнату, а руки тем временем неспешно развязывают шарф. Раздается смазанный вскрик, по полу ползет черный клубящийся туман. Грейвс крутит головой, разминая шею, вешает пальто на плечики, смахивает налипшие ворсинки, поддергивает манжеты и двигается следом за черным дымом, мягко обвившим его лодыжки. Он останавливается в дверном проеме, разглядывая тощую спину Криденса, на которой можно пересчитать все позвонки. Он беспрерывно мельтешит сам в себе, то распадаясь в обскура, то вновь собираясь в человека. Его голова ритмично движется над телом девушки. Грейвс кивает, глядя прямо в мертвые застывшие глаза. - Приятного аппетита, - он проходит к серванту, достает графин, наливает полстакана, разворачивается и подходит ближе. Криденс не реагирует, полностью сконцентрировавшись на пожирании внутренностей жертвы. Сверху Грейвсу хорошо видно раскуроченную грудную клетку и вспоротый живот. Криденс уже съел сердце, а сейчас вгрызается в неаккуратно вывернутую печень. Кровь стекает по его лицу и застывает на полу неопрятной лужей с неровными краями. Грейвс одним махом выпивает виски и присаживается на корточки, тянется к Криденсу, пытаясь привлечь его внимание. Тот поднимает полностью залитые белым глаза и прищуривается. Грейвс протягивает руку и проводит большим пальцем по его губе, стягивая кожу в сторону, подается вперед и жадно целует, прорываясь языком внутрь. Его рот моментально наполняется вкусом металла и мяса. - Рад, что тебе нравится, - Грейвс с улыбкой отстраняется. - Я буду в кабинете. Зайди ко мне, как закончишь. Когда обскур не с Грейвсом, он может часами сидеть на одном месте, глядя в стену или в окно. Секс и еда – вот все, что может его расшевелить. Грейвс листает газету и не сразу замечает Криденса – тот всегда движется неслышно, будто вообще не ступает по земле. - Иди сюда, - Грейвс откладывает газету и разводит руки. Криденс послушно садится ему на колени, широко расставляя ноги по обе стороны его бедер. Грейвс гладит его по груди и целует в шею, поднимается выше, захватывая губы, закрывает глаза, теряясь в ощущениях. Криденс никогда не стонет, хотя тело его реагирует на ласки возбуждением – член приподнимается, натягивая ткань брюк, и Грейвс сжимает его в горсти, надавливает, расстегивает пуговицы и пальцами ласкает шелковистую кожу, оттягивает крайнюю плоть, обнажая головку из которой сочится смазка. Грейвс собирает ее на пальцы и слизывает, неотрывно глядя Криденсу в глаза. - Раздевайся, - шепчет он, и обскур послушно снимает с себя одежду. Неясно, зачем он вообще ее надевает, ведь ему не бывает ни холодно, ни жарко. Видимо, осталось привычкой с тех времен, когда он еще был человеком. Криденс стоит, абсолютно обнаженный, свет огня из камина бликует на его коже, Грейвс медленно скользит взглядом по очертаниям фигуры, отмечая, в каких местах плоти уже нет – она лишь ворочающийся беспокойный дым. Он манит Криденса рукой, и тот подходит. Его член качается перед лицом, и Грейвс облизывает губы, открывает рот и вбирает его, втягивая щеки. Ему нравится вкус, поэтому он долго посасывает и ласкает языком головку, собирая капли предэякулята. Криденса не нужно растягивать – он расходится под членом, как вода, а потом обхватывает, стискивается туго, и начинает мерно покачиваться. Грейвсу нравится, как он прикрывает глаза и покусывает губу, значит, ему тоже приятно. На следующий день они занимаются любовью прямо на полу в гостиной. Рядом лежит очередной труп, и, поворачивая голову, Грейвс встречается с ним взглядом. Он протягивает руку и окунает пальцы в кровь, подносит их к губам Криденса, и тот послушно слизывает капли, не прекращая своего движения внутри Грейвса и снаружи. В этот же день приходит письмо, помеченное официальным штампом министерства. Грейвс решает продать квартиру, забрать Криденса и переехать – куда-нибудь подальше, может, купить ферму в Техасе или домик на окраине заброшенного городка в Аризоне. В конце концов, пятьдесят два штата - вполне достаточно, чтобы спрятать одного обскура. У него не так много времени, чтобы что-то предпринять. Он вряд ли сможет защитить Криденса, если на них нападут – за последнее время он слишком ослаб, практически перестал спать и есть. В свою последнюю вылазку за алкоголем, он буквально заставляет себя купить хлеб и сыр в бакалейном, потому что это – лишние минуты вдали от Криденса. Он также краем сознания отмечает настороженный взгляд Гнарлака, хотя его мало волнует, что про него думает гоблин – это просто аврорская привычка. Грейвс машинально продолжает записывать каждый свой день, он отдельно отмечает, что Криденс уже практически не держится в своей оболочке – от него осталось лишь очертание. Обскур полностью разрушил его – без личности удерживать тело стало нечему, и оно просто истлело под давлением темной магии. Впрочем, это никак не мешает существу проявлять свою привязанность – ластиться, обвивать его, дарить ему наслаждение и по капле вытягивать из него жизнь. Грейвс перестает подниматься с кровати, потому что на это не хватает сил. Ослабевшие пальцы не хотят держать перо, и почерк выходит корявым, а строчки пляшут, как безумные. Еще он больше не может приводить Криденсу жертв, поэтому раз в день – на рассвете - тот исчезает в окне огромной грозовой тучей, на мгновение полностью закрывая собой небо. Он всегда возвращается, и Грейвс каждый раз испытывает прилив счастья, растекающегося из солнечного сплетения – он так боится, что однажды обскур не вернется. В день, когда авроры выбивают дверь его квартиры, Грейвс не делает записей. Листы пергамента разбросаны по всему полу, самозаполняющаяся чернильница опрокинута, и краска растекается по всему полу, заливая записи и пачкая бока пустых бутылок из-под виски. Аврор Тина Гольдштейн переступает через лужу и подходит к кровати. Человек, лежащий поверх покрывала, больше напоминает скелет, и она не может поверить, что это именно тот Персиваль Грейвс, которого она знала. Он еще дышит, но грудь поднимается настолько редко, что он кажется мертвым. Колдомедики забирают его, удрученно качая головами, и Тина провожает их взглядом, закусив губу. Она собирает бумагу и пытается разобрать хоть что-то, но без толку – все утеряно, невозможно разобрать ни единого слова. В гостиной надо осмотреть три разлагающихся трупа. Запах настолько ужасен, что Тина едва успевает добежать до ванны, чтобы не сблевать на пол. Она упирается руками в раковину и пытается прийти в себя, умывается, делает шаг назад и цепляется каблуком за кучу тряпья. Изнутри выпадает ремень, бряцая пряжкой по кафелю. Это странно: одежда мужская, а тела в гостиной принадлежат женщинам. Возвращаясь в комнату, Тина наталкивается на колдомедика – тот печально вздыхает и разводит руками. Она кивает, моментально все понимая, и с силой растирает лицо ладонями. Перед глазами встает воспоминание об ее первом выезде на место преступления. Тина тогда разрыдалась, как девчонка, глядя на искореженные обугленные тела, по которым прошлось Адское пламя. Грейвс отвел ее за угол, подальше от остальных, погладил по голове и строго сказал: «Тина, не позволяй эмоциям управлять тобой. Эмоции убивают разум». - Мисс Гольдштейн, - голос помощника выдергивает ее задумчивости. – Тут на подоконнике какая-то странная сажа. Не могу понять, что это за вещество. - Возьми на экспертизу, - Тина подходит ближе и проводит пальцем по закопченному стеклу, толкая створки. Из распахнутого настежь окна веет весной.