Revelations

«Клаудия. Дорогая моя сестра. Я в Акре уже неделю — в безопасности и в бодром расположении духа, но готовый к худшему. Те, кто дали мне пищу и кров, рассказали, что на дороге в Масиаф вовсю хозяйничают разбойники и наемники из чужой земли. Я пока не знаю, что все это значит. Когда десять месяцев назад я покинул Рим, я сделал это с одной целью: найти то, что не успел найти отец. В письме, написанном за год до моего рождения, он говорил о библиотеке под замком Масиафа. О вместилище огромной мудрости. Что же будет ждать меня там? Кто меня встретит? Толпа тамплиеров, чего я опасаюсь больше всего? Или лишь шелест ветра и ничего более? Уже триста лет Масиаф не был ассасинам их домом. Сумеем ли мы вернуть его себе вновь? Будут ли нам рады? Меня так измотала эта битва, Клаудия. Не потому, что я устал сражаться. Похоже, наша борьба движется в одном направлении — к хаосу. Сегодня у меня больше вопросов, чем ответов, и потому я и зашел так далеко — чтобы обрести ясность и знания, оставленные Альтаиром. Я хочу знать цель нашей борьбы и понять свою роль в ней. Клаудия, если со мной что случится… если меня одолеют враги или амбиции собьют меня с пути… не ищи не правосудия, ни мести. Но продолжай поиски истины ради общего блага. Историй, подобных моей, тысячи. И мир не рухнет, если одна из них оборвется».       Чувство, будто в шею впились несколько сотен скользких веревок, тот заядлый привкус неудавшегося удушения скользнул по подбородку и теперь приковывал человека к доскам, удачное приземление на которые не сулили сбежавшему каких-либо серьезных увечий. Первостепенной важностью было зализывание былых ран, из-за которых в сложившейся обстановке и при наличии погодных условий можно было лишь полагаться на слух и осязание. В этом году зима в Масиафе выдалась холодной. Человеческое тело, будто не повинуясь внутреннему зову, продолжало полулежать на том прогнившем основании, которое удерживало деревянную платформу в совершенно непривычном расположении. Человек учащенно пыхтел, иногда кашляя с небольшим присвистом, будто согревающая часть тепла в теле еще не хотела вырываться наружу. Переводя дыхание, он думал. Думал о падении, что на несколько минут сорвало с его дрянного тела бесстрашие, но дало ему возможность выжить. Он падал. Чувствовал, как полет стремительно тащит его вниз, к этим треклятым доскам, как боль ненадолго сотрясает его тело, растирает бока в мелкие песчинки и ломает металл. Песнь завывающего ледяного ветра несло в себе другие звуки, отличающиеся от звуков природы. Где-то далеко, в высотах дремлющих, словно вековые стражи башен, слышались крики, наполненные безудержным гневом и яростью бешеных псов, учуявших добычу. Это его враг потерял ускользнувший из рук трофей, и теперь, ведомый лишь жаждой насытить свою злобу, выпустил своих гончих в отдельные уголки мрачного замка, дабы предать свою жертву огню. Облепивший человеческое создание снег спивался в незащищенные части тела, и лишь по доброй воле высших сил глаза, еще не утерявшие зоркости, обнаружили, что основание досок не прекращало стелиться в непроглядном буране. Несколько ничтожных шагов по шаткой основе помогали ему держать равновесие. Однако то, что полагалось быть ему путеводителем, предстало в несколько ином обличии. В частичках плотного, словно вата, тумана, смешанного с метелью, он видел сияние. Словно нити, оно складывалось в единую материю и становилось чем-то движущимся, не завися от снега или ветра. Таинственный силуэт, собранный из снежной пыли в секунды неосознанного страха от созерцания происходящего, предстал перед ним. Он был знаком ему. «Альтаир?..» Естественный инстинкт человека следовать любым уловкам чего-то заходящего за грани возможности овладел им. Он сделал навстречу еще один слепой, неуверенный шаг. Прошло немного времени, когда ассасин полностью доверился своему молчаливому спутнику, который, будто чувствуя наличие здесь чего-то живого, двинулся дальше, теряясь в тысячах мелких снежных крупиц, которые по чьей-то величайшей воле продолжали свой путь и летели навстречу неизведанности. Он не мог упустить его, ибо чувствовал неразрывную связь и некое родство с этой неизведанной материей, и, посему, поддавшись позыву, следовал за ним. Он, Эцио Аудиторе, шел за своим верным собратом, которого нашел в этом призраке, чьей-то освободившейся душе несколько непреодолимых столетий назад. Ветер, присвистывая, гудел меж ушей, уплотняя морозом воздух, от которого ассасин защищался лишь рукой и плащом, при встрече серьезной угрозы. При попытке пробежать некоторое количество пролегавшего маршрута, он сталкивался с отчаянным сопротивлением зимы. Поэтому, передвигаясь короткими шажками, он снижал вероятность быть приконченным зверским холодом и ветром, который мог потянуть его качающееся тело в пропасть. Так продолжалось недолго. Призрак остановился, будто почуяв надвигающуюся опасность, и вслед за ним, остановился и человек, ведомый странной верой к этому неизведанному существу. Через несколько секунд его хрупкое тело оборвалось и разбилось на осколки, оставляя после себя лишь пыль, усыплённую ветром. Снова завыл ветер, заставив человека зажмурится, и лишь на основе собственных неясных рассуждений, продолжить ковылять конечностями рядом с местом рассыпавшегося силуэта, что вел его в путь. Куда привело его создание, созданное тысячами крупинок таявшего снега и неестественного свечения, благодаря которым оно и довершило свой цикл существования? Ассасин замер. Его закоченевшие от столь долгого пребывания на морозе руки, повинуясь воле хозяина, дотронулись сквозь необъятную дымку до вертикальной каменистой поверхности. Ощутив на себе это прикосновение, в его сознании что-то щелкнуло и заставило устремить взгляд вверх. Альтаир не обманул его. Перед хрупким человеческим силуэтом выросла, будто из ниоткуда, огромная и величественная стена, больше напоминавшая с данного ракурса почерневшую глыбу камней, прикованных друг к другу. Столь долгий промежуток времени, длившийся веками, превратил это оборонительное сооружение в гниющую мечту, несбывшиеся свершения своих мастеров. Чей-то дикий вопль разрезал воздух и сотряс местность, пролегающую вдоль оборонительного укрепления и скал, что вонзались в каменное строение: — Убейте ассасина! Убейте его! Все облазьте, но найдите его и приведите ко мне! «Ч-ч-черт». Зазвенело меж ушей со всей отчаянностью. Бодро подняв руки, он зацепился за обветшалую каменную кладку, растянув все тело для дальнейшего разбега и попытки удержаться на столь незначительной высоте. Удержавшись, и, стараясь найти время отдышаться как можно быстрее, воин карабкался по стене, стараясь укрыться от монотонно дребезжавшей метели. Зубчатые концы стен, послужившие для мужчины дополнительной подстраховкой, помогли ассасину подтянуться в последний раз для завершения сего вертикального маршрута. Огромные потоки снега, двигавшиеся навстречу, не дали мужчине должным образом отдышаться. Где-то в глубине он спасительно нащупывал оставшиеся частички сил, которые бы помогли ему выжить. С жадностью проглатывая ледяной воздух, он принял положение ползком. Он добрался до зоны, кишащей врагами, неустанно продолжавшими за ним охоту. Столь губительное явление этого обстоятельства отозвалось в теле. Рубленая рана от меча, что расползлась на правой ноге, ненавистно поглощала и отбирала зачатки оставшейся энергии. Где-то в уголке видневшейся башни теплился неяркий огонек. Что-то бессвязно пробормотав, он с силой взял конец своего ободранного плаща так, что и без того побелевшие пальцы теперь напоминали раздробленные стекляшки. То, что ранее служило более или менее сносным источником тепла, воин разорвал на несколько отдельных кусков ткани. Боль притупилась, когда очаг ее распространения был плотно укрыт и спрятан под чем-то теплым. Ассасин продолжил свой путь. Ледяная пыль стекалась по забившимся камням, уплотняя воздух снежным покрывалом. С каждым шагом, от которого боль отступала все сильнее, он, сам того не предвидя, приближался к той башне, что хранила в себя тусклый свет свечей, давая путнику расслабить где-то в недрах души свою чашу сомнений. Вдруг чьи-то голоса поползли по ледяным оковам ветра, донося свой шепот к новоприбывшему чужаку. Мышцы тут же напряглись, чувствуя в нотках еле слышного разговора их недружелюбных носителей. Что-то приближалось. Окинув предполагаемую зону звуков осторожным взглядом, Эцио внутренне отступал, предвидя в чем-то надвигающемся большую угрозу. Острая тень резко разрезала ледяной воздух, стремительно надвигаясь на странника, вырастая в нечто большее. Равновесие растворилось под ногами, и под волной накатившегося удара, тело позорно упало, поддавшись врагу. Что-то огромное высунулось из морозной дымки, готовя свой меч для атаки. Визг металла обрушился на каменную кладку, заостряя оружие, что снова взмыло вверх и целилось на прибывшего чужака. Разум закричал в попытке человека уйти от области удара. В порыве движения, голова, не обдумав заключительную мысль, отдала команду. Быстрый скачок переменил течение ветра, поле видимости открылось, и рука, содрогнувшись, сделала движение, что было угодно заветному природному инстинкту. Козырь, прятавшийся в рукаве ассасина, вонзился в незащищенную область тела воина и оно, покачнувшись, взбурлило алой кровью. Тело нападающего потянуло вниз, в то время как дыхание оставшегося приспешника тамплиеров, учуявшего след ассасина на их незаконно присвоенных землях, являлось доказательством того, что битва не окончена. Кровь запеклась на уцелевшем клинке, перетирая ткань, сохранившуюся на теле погибшего, в смоченную тряпку. Внутренний зверь сжал все мышцы, предостерегая от очередного нападения, терпеливо наблюдал за тем, как противник в порыве воинственной ярости, вызванной смерти себе подобного, бежал навстречу своей смерти. В моментах, когда атака сменялась пассивным нападением, когда дыхание не срывалось в очередной полет, и когда разум переборол страх перед неизведанным врагом, Эцио смог разглядеть того, от кого отбивался всеми возможными способами. Защищенное металлическими пластинами лицо, однако, не шея, плотная ткань, закрепленная наплечниками и вшитый алый двуглавый орел — все это надвигалось на него, катализируясь на одной лишь мысли — убить. В бой пошли кулаки. Неморозоустойчивые, но затвердевшие от продувания холодных северных ветров, они настойчиво пытались перемолоть врага, и, кажется, что это повергло его в некоторое ошеломление. Схватив тамплиера за свободные, ни чем не прикрытые части одежды, Эцио с отчаянностью всех сил, соединившихся в нем, повалил его наземь. Чувствуя, как дыхание тамплиера перекрывалось меж узенькими щелями доспеха возле рта, он, не медля, нашел подходящее время для заключительного удара. Не давая кончикам пальцев примерзнуть к остывавшему трупу, чье уходящее тепло передалось ассасину, Эцио привстал, собрав все свои силы. Тревога, продолжавшаяся тлеть в колотящемся сердце, неумолимо создавала новых демонов, прятавшихся за этим обволакивающим туманом. Он слышал, как что-то вновь приближалось к нему и отдавало скрежетом стали и звоном железных пластин, и, что бы это ни было, оно изгоняло воина с того места, где только что было совершено им же самим убийство. Каждый шаг, каждый вздох, испускаемый холодок из легких приближал его к намеченной цели — той самой башне, которая несла в себе лишь звуки продуваемого ветра. Несколько минут потребовалось на это, после чего, ничего подозревая, Эцио вошел внутрь. Свет. Столь яркий свет ослеплял его, и одно из немногих, что он успел разглядеть в первые же секунды, был стол, затравленный грудой сплошного металла, который мог перерезать глотки. Вызвавшее в человеке интерес, оно заставило приблизиться его ближе, и по мере того, как дуновение воздуха все чаще гоняло танцующую струю огня свечи на столе, Эцио начал замечать, что в металлическом строю нашлось место и его оружию. Нагло отобранное и забракованное тамплиерами после его позорного пленения, оно, вероятно, должно было угодить их деяниям и служить им для дальнейших целей. Инстинкт самосохранения дал ему команду не только прикрепить к наручам новоприобретенный клинок, но и взять из чужого арсенала хорошо отлитый и прочный, судя по проверке, меч. Единственным неутешительным фактом, прибавившийся в сложившейся копилке суждений, стало то, что попытка совершить ряд движений правой рукой для выпрыгивания острого, как игла, клинка оканчивалась неудачно. Часть клинка была отколота вражеским мечом еще с того самого времени, когда Эцио ступил на земли Масиафа и повстречал первый вражеский отряд, битва с которым чуть ли не предрешила последующее течение его жизни. Ветер завыл с еще большей силой, укрывая в своих песнях посторонние звуки, и Эцио Аудиторе, отдав новоприобретенный меч своим ножным, продолжил свой путь. Дальнейшая дорога было во власти небольшого продолжения зубчатой стены и чего-то огромного, чьи высоты скрывались за непрошедшей морозной дымкой, что обмакивала своими кистями грозные пики разместившихся по углам башен, погружая весь Масиаф в длительный анабиоз, покровительствуя законам природы. Человеческое тело вновь прожгло волной теплоты, когда разум намеренно дал команду забраться на самый верх, минуя все то, что загораживало вид и скрывало от всех продолжение этого величественного сооружения. Мышцы, не ослабевая, нащупывали себе дорогу, осторожно приподнимая ассасина, цепляясь руками за выступы, чтобы, наконец, через шествие небольшого времени, преграда отступила перед телом и ассасин смог забраться на основание крыши. Тысяча песчинок следовало за своей жертвой. Снежные, закованные льдом, они растворяли под ногами равновесие, и подобно зыбучим пескам, заглатывали свою жертву, которая, встревожившись, немедленно освобождала себя от ледяных цепей. Неразборчивые потоки ледяной пыли, хранители здешних секретов, укрывали собою почерневшие хребты диких гор, неосвоенных человеком, сети уснувших с пришествием зимы долин, а также темное вечернее небо, не давая ее оракулам — звездам — прокладывать путникам путь. Эцио прищурился, смерил еле видимые обрывки местности оценивающим взглядом, после того, как ноги доковыляли до обветшалых построек, и, где взгромоздившись, не тронутый ни морозом, ни временем, выкованный в камень орел приготовился к прыжку, расправив крылья. Не утихающий буран, подобно громовержцу, возвестил своими ветрами местность — сюда прибыл открыватель, необозримо смотрящий свысока, чужак, нагло вторгшийся в другие земли. Часть обзора нежданно открылась перед ним, показав часть небольшого расписного круга, покоившегося в земле вместе с камнем, что был в него погребен. Следующим шагом стал прыжок веры. Каменная статуя орла, которая полетела раньше его и которую он до этого подтолкнул, врезалась и оглушительным грохотом соприкоснулась с каменной поверхностью. Рассыпавшиеся звуки дребезга донеслись до того, как что-то мокрое и плотное медленно перекрыло кислород, опутывало странниками сетями, стараясь задержать его чуть подольше. Резкий толчок позволил телу нестись выше, к свету. Водяная оболочка тут же рассыпалась при соприкосновении, предоставив легким вдохнуть воздух. Глаза распахнулись, заметив, что подземелье тянулось дальше, распространяя свои сети ходов от пучин огромного круглого бассейна. Привстав и найдя возможность отдышаться, Эцио Аудиторе почувствовал в голове мимолетные щелчок, когда все перед ним исказилось, переменилось красками, однако дало ему возможность найти среди сотен ложных ходов лишь один верный. Зрачок уловил перед собой светящийся след, ведущий все дальше, скрываясь во тьме, наполнившей пространство. - Пощади! Неожиданно сорвавшийся чужой голос в темноте раздался мимолетным эхом, от чего Эцио в порыве страха, дернул рукой, захватив ею рукоять меча. «Тамплиеры добрались до библиотеки?» Пройдя внутрь, Эцио не обнаружил ни стражников, ни чего-либо иного, представлявшее преграду. Вместо них был человек, которого, вероятно, наняли тамплиеры для черной работы, и который стоял возле входа в библиотеку.Тут же часть некоторых опасений развеялась в воздухе и сам Аудиторе, устремив взгляд на громадную сводчатую расписную стену, почувствовал, как усталость и некое чувство проделанного долга навалились на него с огромной силой. - Я простой человек, у меня есть семья. – Жадно впившись жалостливым взглядом в незнакомого человека, работник в потрепанной рубахе для еще пущего эффекта непричастности и невинности поднял руки. - Что ты здесь делаешь? – недоуменный взгляд мужчины опустился ниже, чтобы разглядеть лицо того, кто взмолил о пощаде. - Копаю. У меня год ушел, чтобы найти эту комнату, а потом я еще три месяца пытался проникнуть за дверь. - И у тебя не вышло. – подтвердил Эцио, вглядываясь на отсутствие результата. - Никак не поддается, этот камень прочнее стали. – оправданным тоном пролепетал человек, осторожно наблюдая, как человек, не отобравший у него жизнь, начал детально осматривать то, что преграждало путь к тому, о чем он сам не имел образного представления. - И не поддастся. За дверью лежат сокровища куда ценнее, чем все золото мира. - О! Изумруды, алмазы? Ассасин затих. Огромная, подобно большим величественным воротам, дверь, с замысловатой головоломкой, несла в себе некоторые тайны в виде наличия пустых недостающих деталей, выпуклостей, похожих на следы от круга. - Здесь есть скважины. Где ключи? - Тамплиеры нашли один под дворцом оттоманского султана. Про остальные, верно, написано в их книжице. - В какой? - Вроде дневника, этот чертов капитан постоянно носит его с собой. «Тогда решено». Взяв из сумки мешок золота, Эцио дал его бедному мужчине. - Ступай домой. Найди другую работу. - О, я бы с радостью ушел отсюда, но эти люди, они же убьют меня! – затрепетал собеседник, держа в руках бархатный мешочек. - Собирай вещи.