Дармоед

       В кои-то веки крыша не протекала. Митрич умудрился скопить денег и починить её. Сосед, конечно, долг не отдал.         — Да ну его, дармоед, — проворчал Митрич, уютно устроился под одеялом и закурил. В кои-то веки ни благоверной, ни дочки не было дома. Последняя одарила родителей внуком, и новоиспечённая бабушка куда чаще возилась с младенцем, чем с мужем.        Впрочем, Митрич не тосковал. Никто не отбирал пульт, чтобы переключить канал на треклятые сериалы.        «Старая, а всё туда же — розовые сопли ей подавай!» — Митрич злился не на жену, а на то, что, как назло, не транслировали футбол. Вот бы чем он развеял тоску!        Митрич подивился, с каким умилением жена смотрела на поцелуи, то и дело мелькавшие на голубом экране, но стоило однажды сесть да с зятем посмотреть…        «Как её… Промография!» — вспоминал Митрич.        Слово он выговорить не мог, но действие запомнил. За долгие годы брака он так и не почувствовал, каково это, когда девица облизывает член, словно леденец, ещё и причмокивает, будто взяла в рот не солоноватую головку, а эскимо, политое шоколадом.        С женой Митрич даже не решался о подобном заговаривать. Он знал, что именно она ответит.         — До чего дошёл, пьянь! Такой срам предлагать! — и подбоченится.         — Разве что соседа просить, — догадался Митрич. — Хотя… Ну его, дармоеда. Снова деньги начнёт клянчить да будет доказывать, что не нагибается при этом и не встаёт на колени.        Митрич помнил сцену из порнофильма. Девица встала на колени, после расстегнула мужчине ширинку и едва ли не целиком взяла в рот отнюдь не маленький член.        Митрич тогда испугался — сожрала, окаянная! Нет, не съела. Изо рта показался ствол, после девка отпустила несчастного, который громко стонал и кончал прямо в открытый рот.         — Ох, шельма! — Митрич покачал головой. Из головы не шла пикантная сцена. — Хоть ты и правда к Сане тащись. Вдруг умеет!        В том, что Александр был дома, Митрич не сомневался. Тот нигде не работал, долгов набрал да не спешил отдавать. Односельчане, уверившись, что денег больше не увидят, перестали снабжать дармоеда Саньку. Тот, проходимец редкостный, нашёл, на что прожить. Благо дети выросли, которых Александр уж двадцать лет как не видал, можно и на алименты подать, мол, непутёвые, не помогают отцу родному, больному инвалиду.        Даже то, какая хворь одолела Сашу, Митричу было неведомо, но факт остался фактом — дети внезапно «полюбили» папеньку и деньги стали слать.        На вид Саша был здоров, куда здоровее самого Митрича.         — Да где ж ему болеть, когда он на коленях никогда не стоял? — проворчал Митрич и засобирался. Всё равно больше нечего делать, а куда благоверная припрятала самогон, он знал. От халявной выпивки Саша не откажется, авось, и язык развяжется, и поучит он горемыку Митрича, как не работая доход иметь.        Собираться Митричу было всего ничего — натянуть резиновые шлёпанцы. Благо, Саня в соседнем доме жил, а в деревне мужики к брюкам непривычные. Куда роднее спортивные штаны с вытянутыми коленками. Митрич же не щёголь городской, в конце-то концов!        Саша был дома. Митрич слышал возню, а дверь была распахнута.         — Хто там? — раздался знакомый голос. Только Саня произносил именно так — через «Х», не «К».         — Это я! — отозвался Митрич.        Александр вышел на порог и недобро, насколько он умел, с прищуром посмотрел на соседа.         — Ну и чего припёрся? Нет у меня ничего. Ничего я тебе не должен! — на фоне резкого тона геканье звучало забавно.         — С чего ты решил, что я просить пришёл. Может, дать явился! — Митрич поднял бутылку, закупоренную куском газеты. — Моя уехала к дочке, а мне скучно. Закусь-то есть?         — Только картошка, — согласился Саша. — Да ты проходи, дорогой! — Он улыбнулся и пригладил усы, после зачем-то прилизал волосы, стараясь прикрыть лысину. — Я как раз ужинать собрался.        Митрич прошёл в дом. Хоть картошка — и то славно. У кого, а у Саши она замечательная.        Хозяин достал из старомодного серванта рюмки. Митрич поставил бутылку на стол и откупорил её. Александр достал вторую тарелку, даже выбрал, чтобы края были не сколоты. Разве можно такого гостя потчевать из битой посуды? Самогон-то хорош — чистенький да прозрачный, приятно поглядеть, как он льётся в рюмки.         — Ну, будем. Твоё здоровье! — произнёс Александр. Даже «В» у него выходило забавно и напоминало скорее укороченное «У».        Митрич поднял рюмку и чокнулся с соседом.        Потом ещё.        И ещё.        Главное, чтобы Саша захмелел как следует.        Телевизор негромко бормотал в углу. Саша покосился на экран.         — Самый главный дармоед, — произнёс он и указал пальцем. — Жлобьё!        Митрич повернул голову. С экрана президент что-то вещал народу.         — Нет, Саша, ты ошибся. Самый главный дармоед — это ты, — произнёс он.         — Я?! — Александр был немало удивлён. — Я, между прочим…         — Да знаю я, снова байки, как ты детей любишь, начнутся. — Язык Митрича заплетался. — Ну и люби себе. Только ответь, как ты, ни разу не постояв на коленях, смог инвалидность сделать? Я тридцать лет корячился на работе, а…        Александр нахмурился. Усы над губой дёрнулись.         — Чтобы деньги иметь, ни нагибаться, ни вставать на колени не пришлось, — философским, как ему казалось, тоном изрёк он. — Хорошая самогонка, дармовая, главное!        Митрич вздохнул. Всё-то Саня дармовое искал, а расплачивался… тоже не нагибаясь!        «Тю, батюшки! Да это же шанс!» — вспомнил Митрич. Вспомнить бы ещё, как действо в фильме называлось!        Менуэт?         — Са-аш, ты менуэт можешь? — поинтересовался Митрич.         — Дурак, что ли? Я в танцах? С больными ногами? Я и на колени встать не могу! — рассердился Александр.        Не менуэт.         — А как же ты в рот берёшь? — удивился Митрич.         — А, так ты про минет? — Саша поозирался, будто боялся, что в доме ещё кто-то есть. — Так это я могу и знаю, что вы снова брагу поставили. И не боишься же участкового!         — Да поделюсь я! — Митрич разозлился. — И этой ещё трёхлитровая банка есть, и после нагоню — не пожалею.        Александр улыбнулся. Хорош самогон у Митрича, да тот не даёт в долг. Трёхлитровая банка с прозрачной жидкостью стояла перед глазами.         — Ладно, тогда полезай на стол, — велел Саша.         — Чего? — удивился Митрич.         — Что ты думал? Поставить меня на колени решил? Не выйдет! — Саша поднял указательный палец вверх. — Никому не поставить меня на колени! Так что если хочешь — полезай!        Митрич не на шутку боялся свалиться. Куда ему, пьяному, на стол лезть? Но, вспомнив сценку и то, как даже свободные спортивные штаны стали тесными от созерцания такого дива, передумал.        Пусть и дармоед Саша, да рот у него рабочий. Не только для болтовни годится.        И Митрич решился — неуклюже, но влез. Хоть железная миска с картошкой опрокинулась на пол, зато вожделенная бутылка даже не покачнулась, главное — самогон цел. Потом допить можно.        Александру не пришлось возиться с ширинкой. Спортивные штаны Митрича легко скользнули вниз, туда же последовали семейные трусы. Саша взял в руки ещё вялый член и пальцами провёл вдоль по стволу к основанию.        Митрич закрыл глаза и попытался представить, что то не Саша делает, а девица из порнухи. Увы, не вышло — руки соседа были шершавыми.        Но когда Саня взял в рот розовую головку, ещё и облизал языком, то Митрич охнул. Куда там девке, когда Сашины усы щекочут кожу!        Митричу хотелось, чтобы сосед взял так же глубоко, как и та актриса, он было попытался повторить действия мужика из кино и запустить руку в волосы, да лысый Саня. Три волоска, прикрывавших лысину, — не в счёт.        Ну и пёс с ним, фильмом тем. Саня и без того глубоко брал — благо небольшой член Митрича позволял не давиться. А языком-то что творит, шельмец! То и дело запускает под крайнюю плоть и обводит головку, ещё и внимание уздечке уделяет.        Ну и зачем заглатывать, когда творит такое? Не ровен час — куснёт да проглотит ещё! Митричу и так хорошо. Такого даже благоверная ему не делала никогда.        Митрич так и кончил в рот соседа — да так, что едва не свалился со стола. Хорошо ему настолько, что ноги подкосились. Александр отстранился и утёр рот, после налил самогон и выпил, чтобы перебить вкус солоноватого семени.        Митрич натянул штаны и с немалым трудом слез. Ноги всё ещё подкашивались — не то от выпитого, не то от…        Менуэта?         — За такое и канистру самогона не пожалею. Хоть ты и дармоед, но видать, таким уродился — с рабочим ртом, — заключил он.         — Может, и дармоед, но запомни! — Саша поднял указательный палец вверх. — Нихто никогда не сможет поставить меня на колени!