Зера не сводит взгляда. Под ключицей у Джейбо чёрной ручкой нарисована роза в детской манере: намечены волнистыми линиями лепестки. Зера давит на одну из таких завитушек острым ногтем, тихо, настойчиво; чувствует, как дыхание Джейбо холодит кожу. Джейбо непонятной температуры, в нём горячая кровь и такая же сжигающая страсть; сам он холодный. Зера убирает палец только тогда, когда на коже выступает кровь. Кровь — спусковой крючок. Кровь — пропуск в вечность. — Личи совсем уже скоро будет готов, — отрешённо замечает Зера, размазывая багровый по чёрному. Джейбо кивает. Они заключают сделки на крови с машиной, это смешно и нелепо. Но ему самому клянутся редкими укусами и едкими поцелуями, и тут уже не до смеха, это, скорее, доводит до горячки. Чёрно-красной, наверное, потому что белого у них не осталось. Белый — цвет смерти. Никто не умрёт. — Мы и правда сможем жить вечно, — полушепчет Зера. Джейбо слизывает свою кровь с его пальцев. Он верит его рукам, душащим и обнимающим. Глазам, не выдающим эмоции. Губам, горячим и жёстким. Но никогда не словам, самым честным и искренним.
— Школьницы пропадают, — хмурится Хиджиката, просматривая последние новости. Сого хотел бы их спасти, но даже самым острым мечом не разрубишь человеческое равнодушие. Город прогнил весь, и Оките больше хочется разрушить его у самого основания, пробить рыхлый фундамент, чтобы все стены упали и уничтожили всё и всех. Он представляет, как ещё несколько дней бы оседала тяжёлая чёрная пыль, и ему нравится. Что-то чёрное в лёгких отзывается на его воображение, и Сого заходится кашлем. Хиджиката без слов протягивает ему стакан воды. В этом жесте — “можешь даже не надеяться, что я не попытаюсь тебя спасти”. Сого смотрит на него изучающе и неожиданно думает, что Тоши — единственный человек, которому можно (хочется) довериться. — Что-то странное происходит в городе, будто он приготовил для себя петлю, — начинает Окита. Он умеет видеть связи, которые любому покажутся нелепым. Тоширо его всегда внимательно слушает. — С тобой тоже, — бурчит Хиджиката, но Сого отмахивается; пока не рассыпается перьями и лепестками, всё хорошо. Он достаёт карту и указывает на место рядом с одним из заводов: — Здесь кто-то посадил сад личи. Хиджиката неверяще смотрит. — Сад? В этом-то городе? Ты уверен? — Тут, конечно, любой постепенно сойдёт с ума, Хиджиката-сан, но мне пока не мерещится, — Сого хмурится. Его реальность только во снах позволяет себе меняться. Там у него два крыла за спиной и бесконечное количество возможностей убить Тоширо. Окита считает трупы и радуется, что он — последнее, что Хиджиката видел перед своей смертью. В жизни Сого никогда такое не провернёт, и вовсе не из-за страха. Он отдаёт себе отчёт, что за Тоши пойдёт в любую вселенную, а без него — никуда. Это наивно и даже немного пафосно, но Сого вгрызается в этот принцип со всей своей волчьей жаждой быть с кем-то связанным. Невидимая цепь от шеи к шее — обоюдная игра в независимость с двумя проигравшими. — Продолжай, — хрипло говорит Тоши и затягивается, отойдя к окну. В последнее время он меньше курит рядом с Сого и не позволяет дыму задерживаться в кабинете. — Между прочим, это красивое зрелище, я никогда не видел столько зелёного, — вдруг делится эмоциями Окита. — И очень красивый красный от ягод, совсем не такой, как у крови. — Тебе бы тоже не помешал этот красный, ты очень бледный, — в голосе Хиджикаты нет нежности, но есть дьявольское “даже не думай сдохнуть так нелепо и рано”, и Окита цепляется за него. — С тобой всё в порядке? Сого смотрит Хиджикате прямо в глаза. Он задыхается, ему кажется, что он стоит на краю. Чёрная пыль почему-то взлетает в воздух раньше взрыва. Мир плывёт, и Оките обидно: он ещё не нанёс ни одного удара. — В порядке, — он криво улыбается. — Всё рушится. Окита как-то неуклюже наклоняется вперёд и только теперь понимает, что падает не мир, а он сам. Невероятно отчаянно — доверять себя человеку, который презирает слабость; но Сого чувствует, что Хиджката его подхватывает, и теряет сознание.Невероятно наивно — считать, что человек, сменивший сердце на шестерёнки, тебя полюбит. И всё-таки, когда Зера говорит “мы будем вечными”, Джейбо считает, что мы — это про них двоих. У каждого короля должен быть тот, кто придержит корону в трудные времена. Тот, кто эту корону наденет на себя, когда предаст короля. Тот, кто эту корону разломает на части, чтобы король его наконец-то заметил. Джейбо не нравится ни зелень сада, ни красные ягоды. Джейбо нравится только Зера. Безумие тем хорошо, что обязательно закончится. Вечность же иссушит их обоих, сотрёт краски, охладит, уничтожит взаимное, но невыражаемое восхищение друг другом. Некоторые люди вместе могут только уничтожать друг друга, но получать от этого такое удовольствие, что будут почти счастливы. У Джейбо извращённые понятия о мире и о том, чего ему хочется. Он вылизывает шею Зеры, тот кусает губы, чтобы не застонать — это всё человеческое, чуждое ему. Они давно уже не на краю; они падают. Сквозь порывы ветра Джейбо кричит: — Ты мне очень нравишься, давай как-нибудь умрём вместе. Зера боится его услышать. (Он слышит и едва шепчет — “давай”). — Быстрее, — зло и смущённо шипит Зера, накрывает своей ладонью чужую; Джейбо ускоряет темп, водит по члену через ткань брюк — просто потому, что так меньше человеческого. Несколько быстрых движений, и Зера мелко дрожит, а потом откидывается назад. Ему хорошо, но он этого не признаёт, только проводит пальцами по линии жизни на ладони Джейбо и даже не пытается его поцарапать. Джейбо ложится рядом, положив голову на согнутый локоть. Они не разговаривают; гораздо интереснее разгадывать смыслы чужого мира в намёках, прикосновениях, взглядах. Зера засыпает, чёрные дыры накладываются на звёзды — снятся чёрные звёзды и развязные поцелуи. Джейбо нравится вот так сидеть подле, а ещё он будет первым, кого Зера увидит, когда проснётся, и можно от него услышать мимолётное “тебе идёт быть преданным”. Джейбо всегда хочется ответить: “мне идёт быть предателем”, — но он молчит, потому что это испортит всю прелесть неожиданного финала. Именно этого хочет Зера, а не вечности и не мира. Он хочет, чтобы было до последнего момента интересно. Впрочем, вечность в тени деревьев, наполненная противоречащими чувствами, Джейбо вполне устраивала. Власти ему не хотелось, даже бесконечной юности — не очень, хотелось вечной сладости и возможности отдаваться другому человеку безвозвратно и полностью. У Джейбо бы даже получилось превратить эти минуты в миниатюрную вечность, но он видит, как за деревьями мелькает белая хакама, вскакивает и идёт по следу.
Они не говорят о том, что Сого очнулся в постели Тоши, как и не говорили раньше о других совместных ночах. — Тебе нужно признать, что не всё в порядке, — хрипит Хиджката. “Ты умираешь, и мне от этого невыносимо больно, чёртов ублюдок” — это вместо “доброе утро”. — Только после того, как город вздёрнет себя на виселице, — обещает Сого. Хиджиката думает, что это будет совсем скоро. — Не смей появляться сегодня на работе, а то заставлю сделать сеппуку, — строго говорит он. Окита кивает. Он не против отдохнуть, он правда чувствует себя не совсем хорошо, и даже слушаться Хиджикату не кажется больше глупым. Тоши ещё говорит что-то про доктора, но Сого на это только морщится. Хиджиката, скорее всего, на работе будет искать хорошего врача: в городе таких не осталось. Окита не возражает. Он не хочет спасаться, но быть спасённым Тоширо ему даже нравится. За многие годы у них появилось много общего: у каждого есть ключи от чужой квартиры, просто дом Тоши ближе к работе, поэтому чаще они оказываются у него; их одежда тоже остаётся в чужих квартирах, на чужих полках стоит своя посуда. Они кусаче-болезненно живут вместе, и только это помогает стоять на краю и абсолютно искренне улыбаться. Сого не слушает Тоширо, надевает традиционную одежду, потому что готовится к серьёзному разговору, и выходит на улицу. Он знает: если в городе правда что-то происходит, то эпицентром цунами будет сад. Его не увидишь с улицы, на него нужно посмотреть под определённым углом в дыре в заборе. Сого наблюдательный, когда дело касается хаоса. Традиционная одежда привлечёт внимание того, кто прячется в центре; Окита ходит по самому краю сада, понимая, что глубже ему идти не стоит. Он видит звёзды, отличные от тех, что царапаются в его грудной клетке, и считает это вежливым предупреждением.Джейбо появляется перед ним внезапно. Они видят друг друга сразу как будто насквозь, по-садистски открываясь одними выражениями демонических глаз. “Мне нравится, когда ему больно”, — знакомится Сого. “Мне нравится, когда ему больно”, — вторит Джейбо. “Из-за меня”, — добавляет Окита. “И мне вместе с ним”, — противоречит Джейбо. Между ними всё-таки огромная разница. Джейбо сделает всё, чтобы было больно им обоим; Сого — только если ему позволят. — От тебя пахнет смертью, — бесхитростно заявляет Джейбо. Окита кивает, это его не удивляет. — Ты за всем этим стоишь? — Сого имеет в виду и сад, и странное лихорадочное состояние города. — Я со всем этим покончу, — доверительно сообщает Джейбо. Окита знает, что перед ним преступник. Он должен его арестовать, но, в конце концов, у него выходной. Ещё Сого знает, что за такими, как он или парень, стоящий перед ним, всегда есть монстр пострашнее, которого надо успокаивать колкостями, объятиями, укусами и снами рядом. Если в этом саду и прячется подобный, то не Оките его останавливать. Он видит в глазах паренька какое-то безумие, как будто тот заглянул в бездну, в которой почувствует себя хорошо, и готов затянуть того монстра за собой. Сого думает, что даст им шанс. Выстрелить в них он всегда успеет. — Ты должен прийти сюда, когда здесь будет идеальный красный, — Джейбо склоняет голову, — прийти и просто понаблюдать. Джейбо знает, что Зера всей красоты не оценит, да и огонь будет не для него, ему предназначается пепел. Но парню хочется поделиться красотой с кем-то ещё, разделить это мгновение прекрасного. До того, как Окита отвечает, Джейбо знает: незнакомец придёт не один, но они не помешают. — Я приду, — обещает Сого и срывает две спелых ягоды.
Выходной растягивается на несколько дней, и Окита нагло заставляет Хиджикату бегать по его поручениям. Тоши ругается, но приносит свежие комиксы и апельсины. Сого случайно (если бы) капает цитрусовым соком на царапину Тоширо, которую сам же и оставил, и невинно хлопает ресницами, когда слышит шипение. Хиджиката замахивается, но никогда не ударяет. — Хотите посмотреть на конец света, Хиджиката-сан? — Сого ложится на колени Тоширо. — Чего? — тот хмурится. — Хочешь провести последние секунды жизни со мной? — он фыркает и расслабляется. Их контакты всегда на грани между попытками убийства и желанием быть как можно ближе. — Хочу убедиться, что вы действительно сдохнете. — Только после тебя. Это значит: не хочу, чтобы ты меня оплакивал. Это значит: не позволю, чтобы именно тебе досталось хоронить любимого человека. Сого не уверен, что не чувствует никакой благодарности за это. — Ночью будет красиво, если мы успеем на представление, — Окита возвращается к теме. — Ты о том обещании, которое дал тебе мальчик в саду? — кивок. — И откуда ты знаешь, что именно сегодня? Сого пожимает плечами. Он нашёл в почтовом ящике обуглившуюся косточку личи и счёл, что это приглашение. Хиджиката бормочет: — И когда я тебе только отказывал? — и начинает собираться. Сого прячет улыбку. Тоширо, демон с несгибаемой волей, как-то легко ему подчиняется. Может, потому что желания Окиты никому не вредили, а может, потому что они только так и могут общаться: сначала наносить раны, потом приносить друг другу жертвы. Они устраиваются на крыше полуразбитого фургона, несколько лет гниющего у стены завода. Парочки обычно ходят смотреть фейерверки, а им покажут пожар — уничтожение всего, что было мечтой человека, которого боготворишь. Зелёное и красное смешиваются как-то вдруг, покрываются горячим золотом. Языки пламени будто танцуют оккультный танец, пожирая всё светлое, что создано до огня. Дым поднимается чёрный и густой, из-за него не видно, что в саду кто-то был. Если бы Сого и Хиджиката заметили, то они кинулись бы на помощь, но чёрный скрывает всё: и чужие красные тайны, и белый лик смерти. Дым пожара смешивается с дымом от заводов, но порыв ветра тянет запах гари к старому фургону, и Сого чувствует, что снова задыхается. Кашель его такой сильный, что Тоши хватает его за плечи и легонько трясёт, надеясь, что это собьёт приступ. Окита чувствует, что на губах и на ладонях у него собственная кровь. — У тебя туберкулёз, верно? — шепчет Хиджиката, будто боится, что диагноз станет реальным только тогда, когда его кто-то назовёт. — Нет, Хиджиката-сан, это всё вы, — хрипит Сого, жмурится, хватает Тоширо за грудки и прижимается лбом к его груди, будто не знает, хочет он оттолкнуть или прижаться всем телом. — Это вы проросли шипастым кустарником в моей грудной клетке, распороли лёгкие и сердце, а теперь хотите, чтобы я научился жить без этого, но я по-другому уже не смогу. — Странно, — шепчет Тоши и гладит Окиту по голове, — я думал, ты своими укусами вливаешь в меня собственный яд, похуже, чем никотин, чтобы мне без тебя было невыносимо. В голове у Сого вдруг становится тихо-тихо, он царапается и чувствует, что почему-то прослезился. Хиджиката, конечно, всё замечает, но ничего не говорит. Его самого внутри вертит до боли, но он ни на что не променял бы это чувство. Спасение где-то рядом, надо только ещё чуть-чуть постоять под шквальным огнём. Надо выгореть вместе и разбросать свой пепел над чистейшим океаном. Домой Хиджиката несёт Сого на руках.— Я люблю тебя, — Джейбо оставляет словами ожоги в районе сердца. — Я люблю тебя, — вешает он на них петлю. — Я люблю тебя, — вспарывает резким движением. — Я люблю тебя, — разрывает чужое сердце на мириады осколков. — Я люблю тебя, — последнее, что Джейбо говорит. Последнее, что Зера слышит.
Хиджиката брезгливо перешагивает через трупы и лепестки. Он видит монстров, которые создали чудовище во имя главного дьявола. Тоши не знает всей истории, и даже спасшаяся девушка не хочет её рассказать. Она только повторяет имена, и Тоширо думает, что они ему ещё не раз приснятся. Сого трогает лепестки в чьей-то крови. — Он думал, что это будет красиво, — задумчиво тянет он. Хиджиката с ним соглашается, потому что понимать безумцев у него получается не так хорошо. Окита считает, что красиво — это сквозь боль чувствовать себя живым. Эстетика у каждого своя, но, когда он чувствует, что Хиджиката во время очередного приступа кашля держит его за руку, уверенно думает, что у них с Тоширо она одна. — Мы их запомним, — обещает Хиджиката, обводя взглядом жуткие тела. — А ещё мы уезжаем, — теперь смотрит прямо на Сого и говорит так, будто не ждёт возражений. — Я нашёл хорошего врача и место, где тебе будет проще вылечиться, а Кондо-сан договорился о переводе. Тоши верно услышал все “спаси меня” Окиты, и Сого думает, что вот это — самое красивое, ради чего можно перетерпеть и шипы, и чёрные дыры. Они уходят, не оборачиваясь, чтобы во снах дарить друг другу чёрные розы.