Обещания

"Nothing can change, unless you believe. I won’t let it go, I’ll stick to the plan, Now we’re deep in the throws" Les Friction - Who will save you now

Ирка вообще-то та ещё лгунья. Ирка шумно вздыхает и перекладывает ноги в тёплых носках поближе к Тату. Татзльвум ухмыляется, накрывая её ступни ладонью, мягко поглаживает и выпускает в обшарпанный потолок струю вонючего дыма, зажимая в тонких пальцах наполовину докуренную сигарету. Татзльвум слишком много курит для этой маленькой квартиры, и Айту это до чёртиков не нравится; он шипит и начинает разговаривать тем самым холодным тоном, способным вымораживать всё нутро до звенящих льдинок, но Ирка, привычная уже, только глаза к потолку закатывает – не будет же она запрещать Тату курить, в самом деле. Они вообще мало что запрещают друг другу, оставляя это бесполезное занятие другим. Ирка просит Татзльвума принести ей чего-нибудь горячего – чай, кофе, хоть свою кровь, - ей всё равно, главное, чтобы прогрело её заиндевевшие внутренности и подарило хотя бы каплю тепла. Она знает, что по логике ей должно быть тепло, даже жарко, рядом с Огненным, но она не чувствует ничего, абсолютное ничего, – только ледяную пустыню на месте того, где когда-то оглушительно билось и искрилось. Тат понятливо кивает: он же видит эту девочку насквозь. Хортицу, эту девочку-загадку, девочку-мечту, стало слишком легко просчитывать. Он удивляет сам себя; ведь почему-то она продолжает заинтересовывать его каждый день, каждый гребанный день, и, просыпаясь рядом с ней, Татзльвум всё с тем же любопытством скользит пальцами по острым скулам, запутывается рукой в прядях тёмных волос, и ловит собственнически-ревнивый взгляд серых глаз поверх лица /их/ девушки. Айтварасу всегда сложно делиться. Хортица провожает Татзльвума усталым взглядом и прикрывает глаза. Сколько раз она обещает себе съехать из этого пропащего места, убежать хоть к черту на куличики, ровно столько же раз она остаётся, чтобы снова утонуть в благодарно потеплевшем взгляде Айтвараса. Тат – тот никогда не умел смотреть на неё вот так, наизнанку выворачивая и неровными стежками обратно сшивая. Ирка ненавидит Айтвараса за подобные гляделки; позже она вспоминает, что просто не может ненавидеть его, не хватит ей сил на это, да и желания нет никакого, и машет на подобное дерьмо рукой /до следующего такого взгляда/. Хортица перебарывает себя всего лишь раз, как мантру повторяя данное себе обещание, и исчезает-убегает /вынужденно давя острое чувство вины, разрезающее её изнутри вдоль/. Она возвращается обратно, естественно, возвращается, и дикая тишина осиротевшей квартиры встречает её. Ирка слишком бледная, слишком усталая, слишком разбитая, чтобы кидать в неё справедливыми обвинениями, и жуткая пустота глаз её слишком жирно обведена тушью. Позже Айтварас держит ей волосы, пока Хортица склоняется над унитазом, выблевывая недавнее приключение, а Тат стакан холодной воды приносит и неловко топчется в узком коридоре, не помещаясь в маленький санузел, и всё, что он может, – перегнувшись через брата, по содрогающейся спине её гладить. Ирка плачет прямо там, на полу с потрескавшейся плиткой, размазывая косметику по лицу, выплакивая последние колющие осколки чувств и ощущая всю нелепость и горечь своего положения. Айтварас врывается в квартиру как порыв весеннего ветра, бережно прижимая к груди объёмную коробку с новеньким икс-боксом, ни черта не объясняя, откуда взял подобную ценность /если честно, всё равно, главное, что оно есть, что оно настоящее/. Татзльвум бросает недоделанный кофе; они тут же ругаются как нетерпеливые подростки, кто будет подключать и тестировать, а Хортице улыбка неизбежно раздвигает губы. Ирка тащит с кухни чудом найденное шоколадное печенье в комнату, захватывая заодно ещё и пепельницу с пачкой сигарет, и втискивается между парнями, с восторженными выражениями лиц застывшими перед экраном. Хортица наблюдает за ними и смеётся, и смех её, первый за несколько дней, а может, и недель, плывёт по /их/ дому. Ирка ещё помнит про своё обещание, оно преследует её где-то на периферии сознания день за днём, но она решительно отмахивается от него, по крайней мере, на сегодня. Выпуская дым из лёгких, Хортица подсознательно понимает, что врёт, снова безбожно врёт себе, но, пока лёд внутри идёт трещинами, позволяя снова хоть что-то чувствовать, сделать она с этим ничего не может.