will the circle be unbroken

      Для Роберта весь мир делится на сто двадцать три осколка, сто двадцать три части, и он не понимает, почему именно сто двадцать три — просто это число прочно засело у него в голове, от этого числа не избавишься, с ним ничего не сделаешь. Сестра, как он теперь называет её в разговоре, поджимает тонкие губы и говорит, что все в порядке. Бывает. Мало ли, что с ним случилось.       Специфика их работы не предполагает совпадения и объяснения вроде «мало ли, бывает». Действительно, Розалинд, ты говоришь это, но ты не спишь ночами в попытке понять, что же идет не так. Ты пытаешься угодить этому безумцу, который начал седеть и скоро будет похож на дедушку — узнает ли это чудо его собственная жена? — ты пытаешься угодить ему изо всех сил, хотя рядом с ним, Робертом, называешь этого подлеца самыми последними словами. Твой брат прекрасно знает такой тип людей. Предприниматели. Находчивые. Прихлебатели. Они привыкли зарабатывать на мозгах других людей, обирать их, требовать как можно скорее найти решение различным проблемам. Не получается попасть в ту или иную точку во времени? Розалинд, чтобы завтра все было в порядке. Не получается порадоваться за то, во что превращается мир в будущем? Розалинд, разберись, чтобы завтра все было в порядке.       Для Роберта все делится на сто двадцать три осколка, стоит только закрыть глаза и вдохнуть воздух полной грудью. Он долго не понимает, что происходит, он вообще не может найти ни одного решения и объяснения. Роберт и Розалинд в тайне друг от друга (да, смешно звучит, Роберт оценил такую шутку в своей голове) пытаются ответить на появившиеся вопросы, пытаются огородить от ненужных проблем того, кому они не нужны. Роберт считает, что тайны его мира (не тайны, так, странные расхождения и несовпадения) не нужны ей, они будут элементарно забивать женщине мозг. Розалинд считает, что когда прячет от брата собственные расчеты и желает ему спокойной ночи, то отводит его от возможной опасности.       Как дурачки — будто бы никто не догадывается, чем занимается другой в свободное время.       Они перестают быть людьми. Они какие-то машины, мать твою, хотя такие междометия тоже некрасиво использовать. Они же люди науки, правда.       Мать твою.       Это словосочетание идеально подходит к тому, что они сейчас проделывают. Собирают какую-то невероятную машину, исписывают мили бумаги для Закари Комстока, исследуют причины, по которым Роберт смог оказаться тут. Именно тут, а не в каком-то…       У Роберта сто двадцать три реальности в голове. Это опасно. В том мире, где его нет, Букер ДеВитт теряет дочь, спивается и умирает где-то в подворотне, как последняя шавка. Они даже не успевают проследить, что происходит с девочкой — Роберт пока этого не знает, он вообще не понимает, что точно они делают в будущем, но когда-то мужчина столкнется с новой проблемой.       Сто двадцать три реальности.       Только одна возможность все исправить.       Роберт пока что не знает, как они будут это исправлять. Роберт не знает, что именно они должны исправить. Роберт просто надеется, что он не начнет исчезать палец за пальцем, он не оставит сестру.       Хотя, в физике нет таких законов. Палец за пальцем — это же… глуповато как-то. Да и такое слово тоже смешно использовать ему, гениальнейшему ученому.       Сто двадцать три реальности. Осколки, собирающиеся вместе, но неподходящие друг другу. Когда-то вы увидите их, осмотрите целую картину, и все поймете. Сто двадцать три. Константы. Переменные. Странные слова крутятся в твоей голове, Роберт, но ты всегда все сбрасываешь на эхо своего настоящего мира, которого больше не существует. Вы пытаетесь найти ответы на вопросы, это тяжело, но вы пытаетесь. Вместе с Розалинд.       Вы же теперь семья.