Счастливый

Данилов не испытывал привязанностей, жизнь научила. Привязываться — больно и ненужно, мешает достигать поставленных целей. Заботиться о ком-то — потерять часть себя, идти на уступки, стать слабым. Данилов всегда следовал правилам, которые сам для себя и обозначил: не привязываться, не жалеть, не прогибаться под обстоятельства. Он успешно прожил, придерживаясь своих принципов, тридцать четыре года, получил два высших образования, добился успехов в работе, снискав славу неподкупного, «железного», безэмоционального человека, настоящего профессионала своего дела. Данилова многие ненавидели, считая его сукой, беспринципным мудаком, самодуром, дорвавшимся до власти. В него многие влюблялись, считая его непробиваемость лишь маской, под которой прятались живое, трепетное сердце и ранимая душа. Сам он был абсолютно равнодушен и к первому, и ко второму. Данилов не заводил друзей, потому что они были ему не нужны, не заводил постоянных любовниц или любовников, предпочитая однодневные связи ради секса. Данилов был таким, какой он есть, и его это устраивало, потому что система никогда не давала сбоя. До того дня, когда в приемной не появился рыжий, нескладный мальчишка, сжимающий в руке папку, отчаянно трусящий — его выдавала дрожь, но упрямо стоящий на своем: он профессионал своего дела, ему необходима эта работа, а HR может засунуть свой профессионализм себе в задницу, раз не мог его, такого чудесного работника с большим потенциалом рассмотреть. Мальчишка говорил на полном серьезе и про задницу, и про профессионализм. Зеленые глаза лихорадочно блестели, как блестят глаза у настоящих фанатиков, и Данилов с удивлением обнаружил, что против воли начинает симпатизировать этому рыжему недоразумению. Не то, чтобы ему раньше не приходилось испытывать к кому-то симпатию, и такое бывало, но во всех остальных случаях это было что-то вроде уважения к равному себе, а здесь и речи не могло идти о равенстве, и тем не менее, парень вызывал живой интерес, а не раздражение, хотя последнее было бы куда понятнее и привычнее. — Так чего вы, молодой человек, от меня ждете? — приподняв бровь, вкрадчиво поинтересовался Эдуард Васильевич. Его сотрудники, заметив приподнятую бровь, сразу начинали бледнеть, заикаться и вспоминать, где им случилось накосячить. На парня же это не произвело, по-видимому, никакого впечатления. Он даже, кажется, расслабился, заставив усомниться Данилова в своей способности замораживать взглядом. — Я хочу, чтобы вы приняли меня на работу, вот, — он аккуратно положил на рабочий стол Эдуарда потрепанную папку. — Тут резюме и портфолио, примеры моих работ. — А кто вас отправил ко мне? — уточнил Данилов, даже не притрагиваясь к папке. Он уже давно не занимался сам наймом персонала, только если дело не касалось серьезных позиций. — Ваш HR, — не без удовольствия нажаловался парень. — Сказал, что я не подхожу, но аргументировать не смог, а я был с ним не согласен, поэтому он и посоветовал мне обратиться к Вам. Я два с половиной часа ждал в приемной. Данилов хмыкнул. Хватка у парня что надо, уверенность в себе тоже, да и наглости не занимать. Из таких обычно и вырастают профессионалы высокого класса. — Опыт работы есть? — Да, в резюме все указано, я уже работал в рекламном агентстве, правда, не таком большом и в другом городе, но я думаю, принципиальных различий нет, так что… — Испытательный срок три месяца. — А… — Единственное замечание и мы с Вами распрощаемся. — Спасибо, я не подведу! — Вас оформят в отделе кадров. Данилов, как и всегда, не прогадал, Тарас оказался просто находкой. В отличие от остальных художников-дизайнеров, он не утерял способности адекватно общаться с людьми и умело подходил к желаниям и просьбам каждого клиента, умудряясь впарить свои идеи так, чтоб заказчику казалось, что именно этого он и хочет. В коллективе новенького приняли неоднозначно, кому-то сразу полюбился юморной парень легкий на подъем, кто-то сразу его невзлюбил, то ли по сложившейся привычке не любить новеньких, то ли опасаясь конкуренции. Сам Данилов старался не задумываться о том, почему против воли выискивает рыжего взглядом среди остальных сотрудников, хотя, конечно, одно пришлось признать — новенького он хочет и это проблема, потому как никаких интимных отношений между сотрудниками Данилов не признавал. Хотя, конечно, в этой ситуации нельзя было быть уверенным и в том, что рыжий захочет его в ответ. То, что мальчишка неравнодушен к мужчинам, Данилов знал наверняка, чуял. Но вот неравнодушен ли рыжий к самому Эдуарду, было неизвестно. Данилову никто и никогда не отказывал, в собственной привлекательности у него не было никаких сомнений, однако он допускал мысль, что в данном конкретном случае его вполне могут проигнорировать. В тихом омуте черти водятся. Кажется, это как раз про Тараса. Постепенно Тарас стал завоевывать расположение не только коллег, но и постоянных клиентов компании со значимой приставкой «vip». Данилов неизменно напрягался, когда за деловым обедом с этими самыми клиентами они вдруг начинали вспоминать рыжего и восхищаться его хваткой, талантом и прозорливостью. Некоторые из клиентов не скрывали своего более интимного интереса, а Эдуард с каким-то извращенным удовольствием, не задумываясь о мотивах своего поступка, рассказывал о венерических проблемах своего талантливого работника. Кажется, то чувство, которое начал испытывать Данилов по отношению к своему подчиненному, уже можно было обозначить вполне конкретным словом, но он делать этого не спешил, потому что обозначить чувство значит признать его, а этого делать Эдуард не хотел. Это было не в его характере. *** Вопреки всеобщему мнению, Данилов терпеть не мог засиживаться в офисе допоздна. Он очень четко разделял понятия «дом» и «работа», предпочитая не делать из одного другое и с содроганием вспоминая те дни, когда на рабочем месте приходилось дневать и ночевать. Но иногда работа — единственное, что может отвлечь от навязчивых мыслей. В том числе от навязчивых мыслей о некоем рыжем наглом мальчишке, который, как назло, не давал ни единого повода уличить его в нарушении правил, невыполнении плана или в чем-то подобном. Мелкий поганец умудрился не косячить даже в мелочах, не давая ни единого повода придраться к своей работе, кажется, и в самом деле дорожа своим рабочим местом. Это заслуживало уважения, что категорически не устраивало Эдуарда, который безумно хотел разочароваться в мальчишке, потому что ему уже очень надоело не отрывать взгляда от рыжей макушки и против воли прислушиваться к его голосу. Данилов сделал единственную попытку оказать Тарасу знак внимания, знак особого к нему расположения, позволив перейти на гибкий график и самостоятельное распоряжение рабочим временем, но заслужил только обиженный взгляд и глухое «я буду работать как все», после чего был вынужден признать, что оказывать знаки внимания он не умеет и не следовало даже пытаться. На часах было без пяти двенадцать, в это время в офисе оставались только охранники. Данилов с сомнением покосился на диван, кожаный, удобный, но все равно неуютно-офисный и всё-таки решил поехать домой. На этаже горел свет, но рабочие места были пустыми. Все, кроме одного. Рыжий почти залез на стол и увлеченно что-то черкал на большом листе бумаги, высунув от усердия кончик розового языка. Эдуард почувствовал тепло внизу живота, сходу придумав пять способов использовать этот язычок по назначению, и тут же себя одернул, напоминая организму, что ему давно уже не четырнадцать, чтобы реагировать подобным образом на столь незначитель… И плотные джинсы обтягивают упругую откляченную задницу, как вторая кожа, а пушистые волосы забраны в миниатюрный неаккуратный пучок, открывая изящную шею… — Баталов, что вы здесь делаете? — хрипло спросил Эдуард. Мальчишка подпрыгнул, выронил из руки карандаш, эмоционально вскрикнул: «Вот блядь!», а потом повернулся к начальнику и, залившись краской по самые уши, почти робко буркнул: — Извините. Данилов чуть не застонал в голос. Растрепанный испуганный мальчишка являл собой соблазн в чистом виде. — Я не хотел Вас пугать, — взяв себя в руки, сухо проговорил Эдуард. — Ваш рабочий день закончился почти шесть часов назад. — Знаю, — кивнул Тарас. — Просто очень интересный заказ и мне пришло в голову, как наилучшим образом обыграть название бренда, поэтому я и… — Не укладываетесь в срок сдачи? — хищно уточнил Данилов. — Вот ещё! — вскинулся рыжий. — В смысле, времени полно, просто я слегка увлекся, поэтому и задержался. — Я вызову Вам такси, — выдохнул Эдуард. С гораздо большим удовольствием он сейчас бы уложил это рыжее недоразумение прямо на его рабочий стол, несмотря на собственные принципы, не приемлющие занятия сексом где-либо, кроме постели, места для этого и предназначенного. — Спасибо, я сам доберусь. — Я вызову Вам такси, — чеканя каждое слово, повторил Данилов. — Ладно, — кивнул рыжий. — Как скажете. *** С некоторых пор выходные стали для Данилова настоящей отдушиной. Никакой работы, никаких испуганно-почтительных взглядов работников и никакого Тараса, который не собирался Эдуарда ни бояться, ни почитать. Неспешные прогулки в парке были устоявшейся традицией. Данилов любил гулять ранним утром, когда в парке немноголюдно и только изредка встречаются собачники. На собак Данилов любовался украдкой, его восхищали эти безгранично умные и преданные животные. Эдуард все сознательное детство мечтал о собаке, но мама сначала считала его недостаточно ответственным, а потом вместо собаки завела нового папу, у которого была аллергия на собак. Выдуманная, скорее всего, потому что новый папа был не способен любить хоть какое-то живое существо, кроме себя. Иногда Эдуарду случалось встретиться в парке с кем-то из своих сотрудников, в этом не было ничего удивительного. Обычно сотрудники сразу меняли траекторию движения, предпочитая даже взглядом не пересекаться с суровым начальником, который за рабочую неделю успел надоесть. Никому и в голову бы не пришло жизнерадостно улыбаться во весь рот и кричать: — Здрасьте, Эдуард Васильевич! Никому, кроме одного рыжего недоразумения, которое, кажется, вознамерилось не оставлять Данилова в покое даже на заслуженных выходных. Тарас держал на поводке собаку, которая была такой же нелепой, как и сам хозяин. Псина походила на немецкую овчарку, но чересчур пушистый хвост, большие уши и глаза чуть навыкате явно свидетельствовали о нечистокровности. — Здравствуйте, — кивнул Эдуард. Пес замер, принюхался, а потом плюхнулся на пушистый зад и подал Данилову лапу, требовательно на него глядя. — Здоровается, — пояснил Тарас. — Вы ему понравились, Анчоус не каждому будет лапу совать. — Анчоус? — не сдержал смешка Данилов, аккуратно пожимая собачью лапу. Пес проникся и, вскочив, дернулся вперед, с явным намерением облизать нового знакомого с ног до головы. — Извините, — дергая поводок на себя, ухмыльнулся Тарас. — Анчоус просто очень дружелюбный, эта скотина вообще на агрессию не способна. Раньше он у мамы в деревне жил, она терпела-терпела, но когда он вместо того, чтобы дом от чужих охранять, стал домой приблудных котят таскать, не выдержала и сплавила его мне. Данилов несколько недоуменно глянул на рыжего, который вот так запросто поделился историей своей жизни, хотя его даже не просили. Не абы с кем поделился, а с начальником, о суровости которого знают даже в филиалах в соседней области. А он как ни в чем не бывало улыбается, гладит прижавшую уши собаку и выглядит вполне довольным жизнью. — Тарас, — Данилов резко перешел на «ты». — Как ты смотришь на то, чтобы поработать в нашем филиале? С повышением должности и оклада. — Я не справляюсь со своей работой? Это приказ? Данилов поморщился, покачал головой: — Нет, не приказ. Предложение. — Звучит так, как будто Вы хотите от меня избавиться, — проницательно сказал рыжий. — Так оно и есть, — не стал юлить Данилов. Это было не в его правилах. — Почему? — Потому что я тебя хочу. — Я знаю, — пожал плечами Тарас. — Вы думаете, если меня сплавить в, прошу прощения, жопу мира, будете хотеть меня меньше? Данилов даже не особенно удивился, что его секрет, оказывается, никаким секретом не был. Рыжий умен и понятлив. С ним можно на равных. С ним можно прямо и честно. — Не будешь мельтешить перед глазами. — А если меня не смущает Ваше внимание? — вкрадчиво уточнил Тарас. — А если мне нравится вам нравиться? — он подошел ближе, почти прижался и прошептал: — Что, если я хочу Вас в ответ, Эдуард Васильевич? Анчоус нетерпеливо заскулил, Тарас вполголоса выругался и отпустил его с поводка. Псина с радостным урчанием потрусила к ближайшим кустам. — Зараза, такой момент испортил, — сокрушенно выдохнул Тарас. Данилов так не думал. Он неотрывно смотрел на рыжего, пытаясь анализировать то, что ему только что сказали. Получалось плохо, потому что после «а что, если мне нравится Вам нравиться?» вся кровь в организме Данилова устремилась вниз, сосредоточившись в одном весьма интимном месте. — Тогда как ты относишься к тому, чтобы поужинать сегодня вместе? — А разве это не перечит Вашим правилам? Никаких отношений между сотрудниками. — Эти правила ввел я. Я имею право их нарушать, — отмахнулся Данилов. — Нравится нарушать правила? — Нет. Но, кажется, — признал Эдуард, — я начинаю входить во вкус. — Тогда Вы не будете против, если мы нарушим ещё парочку? — Парочку? — Да. К примеру, не будем ужинать, потому что в данном случае ужин — прелюдия к сексу, а я на него и так согласен, причем уже довольно давно, быть может, я был согласен даже когда впервые зашел в Ваш кабинет. — Тогда поедем ко мне, — решил Данилов. И в самом деле, к черту эти правила. — Я не один, — напомнил Тарас. Анчоус подал голос. — Я запру его в ванной. — Лучше включите ему мультики. У Вас есть телевизор? — Твоя собака смотрит мультики? — И любит мятные карамельки. *** Рыжий оказался абсолютно искренним и открытым даже в постели. Он абсолютно не смущался своей наготы, своего желания, своего удовольствия. Данилова всегда раздражали порнушные стоны во время секса, но рыжий стонал как-то по-особенному, глухо, как будто получаемое удовольствие настолько велико, что он просто не может сдерживаться. Рыжий сидел сверху, бесстыдно подаваясь навстречу сильным толчкам, одной рукой упираясь в бедро любовника, а второй лаская свой стоящий член, а Данилов ловил себя на мысли, что ещё никогда не получал столько удовольствия от обыкновенного секса. Никогда ему не было хорошо ТАК. Выходит, вот в чем секрет. Чтобы было хорошо в постели, нужно заниматься сексом с тем, к кому ты неравнодушен. Выходит, в постели нужно заниматься любовью. — Это было даже лучше, чем я себе представлял, — еле отдышавшись, сказал Тарас, оглаживая пальцами безволосую грудь Эдуарда. — Всегда думал, что одновременный оргазм — это сказки для легковерных барышень. — Просто я профессионал во всем, — ухмыльнулся Данилов. — Даже в этом. — Да, Эдуард Васильевич, это точно. — Тебе не кажется, что обращаться ко мне на «вы», после всего того, что тут только что происходило, неуместно? — Эдик? — Нет, только не так, — скривился Данилов. — Склоняется некультурно. — Можно подумать, мое имя не склоняется, — фыркнул Тарас. — Даже слово то же, только в более оскорбительной форме. И как прикажешь к тебе обращаться? По фамилии? «Иди ко мне, мой сладкий персик?» — Феликс. — Что? — Меня так бабушка все время называла, говорила, что это значит «счастливый». — Феликс. Мне нравится, — улыбнулся рыжий. — А я так и останусь Тарасом. Если ты, конечно, склонять не будешь. — Не буду, — серьезно пообещал Данилов. С Тарасом ему было удивительно комфортно. Он не любил, когда случайные любовники надолго задерживались в его постели, а Тараса не хотелось выпускать из объятий. Может дело в том, что случайным он не был. — Оставайся, — вырвалось против воли. — Я, вроде, никуда и не собираюсь, — хмыкнул Тарас, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Насовсем. Оставайся. — Я могу ответить «нет»? — Такого варианта ответа я не предусмотрел. — Несколько часов назад ты хотел отправить меня в соседний филиал. — А теперь хочу, чтобы ты остался у меня. — Не передумаешь? — Я никогда не сомневаюсь в своих решениях. — Я не один. — Собака тоже может остаться. — А что мы будем делать на работе? — Выполнять свои обязанности. Не надейся на поблажки. — А ты уволишь того HR-a, который не принял меня на работу? — Нет. — А... — Мы просто будем жить, Тарас, — серьезно сказал Данилов. — Это тебя устраивает? — Да, — кивнул, улыбаясь, рыжий. — Это меня устраивает.