Семь (сборник)

Она не помнит, когда первый цветок дал корень в груди, оплетая ребра. Что-то кольнуло и зашевелилось под кожей, но сразу же затихло, испуганно прячась где-то глубоко внутри, словно боясь быть выкорчеванным. Предусмотрительно. Для лишенного разума побега очень предусмотрительно. Рейджу поправляет волосы, прихватывая их ободком и смахивая с уголка губ прилипший лепесток магнолии. Можно гордиться собой — ее тела хватает на целое дерево, а не на россыпь цветов, как обычно бывает у других. Она уже прекратила носить облегающие платья, чтобы не видно было ветви, заполняющие промежутки ребер и выступающие под кожей. До такого обычно не доживают, но она смогла. Возможно потому, что яд в ее крови останавливал болезненный процесс, а может — лепестки, проходящие через горло, были крупными и не забивали вихрем с вдыхаемым воздухом легкие. Она приоткрыла губы, пропуская внутрь тонкие пальцы, нащупавшие новый побег, который пока тонкой веточкой прорастал миндалину, выходя их глотки наружу. Скоро и он зацветет, меняя симметрию лица. Реджу перекинула челку на другую сторону. Это немного отсрочит момент, когда щека станет выпирать слишком заметно. Даже ее волосы и дыхание пропитались запахом магнолии. Все в замке настолько привыкли, что уже тактично не обращали внимание на приторный аромат, встающий комком в горле тем сильнее, чем ближе к Леди Винсмок ты находишься. А кому-то было просто безразлично. Например, ее братьям. Рейджу усмехнулась, поправляя широкие бретельки платья. Йонджи небрежен, а Ниджи ограничился тупой шуточкой про ее чрезмерное увлечение десертами в последнее время и перетащил себе на тарелку лишний кусок торта. Ичиджи… смотрел долго и внимательно, но не сказал ничего. Опять, наверное решил, что его не касаются чужие проблемы, если они не входят в рамки задания или не оплачиваются. Какая же дружелюбная у нее семья. — Хотя, когда он снова появился, должно стать хоть немного легче, правда? — вести диалоги со своим отражением стало давней привычкой. Не делиться же Леди своими переживаниями со служанками. Из вечный зудящий шёпот и так не был чем-то приятным. Хотя иногда младшие и составляли компанию вечером за бутылкой вина. Второй и Четвертый. Первый — никогда. Теперь же еще на одного члена семьи стало больше. Глупый Санджи, тебя же просили никогда больше не возвращаться сюда — в Джерму. Никогда и ни за что. Левую половину грудной клетки пронзила боль и стало тяжелее дышать. Такое знакомое чувство… — Ну здравствуй, новый цветок, — она кривит губы и падает на колени. С каждый разом все больнее и больнее. И отзывается только на одно имя — Санджи. Влюбиться в собственного брата так не подобает принцессе, но влюбиться в живого человека, который как луч солнца среди постоянного мрака — позволительно женщине. К тому же его так любила мама, как сына, но так горячо и трепетно, что дыхание замирало от зависти. Ее ласкали и гладили по голове точно так же, с такой же любовью и заботой, но от внимательного взгляда не укрывалось сожаление в глазах мамы. Она понимала свою дочь, не осуждала ее, но… смотрела на Санджи. Рейджу поднимается, прикрывая рот руками и содрогаясь от кашля. Влажные лепестки летят в подставленные ладони, рассыпаясь и падая на пол. Новые цветы в легких — это невероятно красиво, должно быть. Но не тогда, когда их корни оплетают стебли цветка и впиваются острыми шипами в них. Ты не можешь вздохнуть. Каждый вдох и выдох сопровождаются ужасным кашлем. В первый раз можно подумать, что это — туберкулез. На ладонях остается кровь и только потом, намного позже — лепестки. И ты понимаешь, что судьба имеет свойство насмехаться над тобой, как не сможет ни один остряк-самоучка. Отец хотел чтобы его дети стали бесчувственными? Нужно было не искусственно отнимать их, а наоборот — дать возможность влюбиться. Ей хочется закричать, то она улыбается, давясь сладковатыми цветами, даже не пытаясь их проглотить, ведь это бесполезно. Облизывает посиневшие губы и дрожащими пальцами берет помаду со столики чтобы закрасить эту неприятную синь. Делает воздух в своих истерзанных легких ипритом и задерживает дыхание. Теперь она будет кашлять черными остатками цветов, но это не остановит появление новых, а только даст немного места в легких, чтобы лишний глоток воздуха расправил их остатки. Отражение в зеркале — ложь в которую должны поверить и другие. Она примеряет доброжелательную улыбку, чуть одергивая платье, которое не закрывает татуировки на бедрах. Ей даже нравится быть частью чего-то… масштабного. Да, это определение имеет право на жизнь. За ужином она не притрагивается к еде, только тянет вино из высокого бокала, чуть посмеиваясь, когда ее старшие братья обсуждают текущую обстановку дел, рассказывая о последней операции. Ей не жалко этих людей, ей безразлична эта страна, но Ниджи все же неплохой рассказчик и может подать любую историю довольно забавно когда в хорошем настроении. А чего бы ему не быть, когда вернулась любимая игрушка? — Он ничуть не изменился за столько лет, — тихий смешок в руку. Ей очень весело и грустно смотреть на искаженное гневом и безысходностью лицо. Лицо которое хотелось бы видеть настолько часто и близко, насколько только это возможно. Рейджу скашивает глаза на Ичиджи. Ее что-то беспокоит. Что-то немного не так, словно в заученной и тысячи раз сыгранной мелодии закралась ошибка. Брат, и обычно не слишком любящий тратить свое время на пустые разговоры, сегодня слишком молчалив и… напряжен? Безобразная сцена с поварихой ее абсолютно не удивляет. Пока все увлечены действом, она незаметно плюет в салфетку почерневшие цветы и кидает ее скомканную на пол. Она завидует этой девушке, которая краснеет от похвалы Санджи. Рей смотрит на него не отрываясь, запоминая каждое слово и движение, соглашаясь с каждым утверждением и морально отрекаясь от своей семьи следом за любимым человеком. Она давно поняла, что смогла полюбить именно из-за этого низкого чувства, так зачем перед самой собой строить из себя святую. Она — Винсмок. Этим все сказано. Санджи слишком много для нее. Он теперь везде: в разговорах, в коридорах, комнатах. Он ужинает рядом и рядом же едет в карете. Говорит, смотрит, вспоминает, яростно смотрит. И ненавидит… не ее лично, но ее образ жизни и мыслей, смотрит сквозь нее на смазливых служанок, пусть и быстро отводит взгляд. Он даже на эту мерзавку-невесту смотрит как на богиню… А стебли и корни в груди ищут новое место для молодых побегов, теперь они уже постепенно спускаются ниже — в живот, где еще слишком много места, которое не захвачено этими адскими цветами. Яд проходит мимо сидящего на полу рядом с Козеттой брата и слегка касается его волос, тут же получая новый цветок, но уже немного ниже грудины. Первый цветок вне легких — теперь есть повод отметить это. Девушка прекрасно знает, что есть лекарство. Можно просто вырезать все из себя, небрежно выкинуть руками хирурга на столик рядом с оперируемым телом все, что приносит боль и никогда уже больше не вспоминать, лишь иногда царапая тонкий шрам через всю грудную клетку. Но пока не время. — Рейджу, — хватка заставляет сбиться с шага и отвлечься от своих мыслей. — Что происходит? Она мило улыбается Ичиджи как всегда — вежливо и с небольшим превосходством, осознавая как он не любит такое выражение на ее лице, но поделать с собой ничего не может. — Мы следуем на свадьбу нашего дорогого брата, — говорить очевидные вещи иногда так забавно. Но еще более забавно смотреть на то, как дергается чужая завитая бровь. Неужели она смогла пронять его? — Я не о том, — он давит на плечо прямо на цветок, распустивший свои лепестки на верхушке легкого и прикрытый накидкой от посторонних глаз. — Проверь мою кровь на яд. Странная просьба, но она подается вперед, чуть привставая, чтобы дотянуться до губ и касается их, вдыхая. Короткая искра по нежной плоти. Легкий след выпитого вчера алкоголя и больше ничего из токсичных продуктов не обнаружено, поэтому отстраняется, лишь слегка удивляясь, что брат сменил парфюм. Хиганбана. Необычно, но ему идет. — Не вижу ничего из ряда вон выходящего кроме твоей заботы, — она мягко освобождает руку, делая шаг вперед, чтобы догнать уже успевшую уйти вперед семью. — Поторопись. Рей сейчас так больно, что даже не интересно, почему Искра никак не может оторвать руку от груди, словно пытается продавить пальцами каркас из ребер и вытащить оттуда что-то чужеродное. Сидя скованной в этой противной патоке Рейджу испытывает странное смирение. Вся жизнь — это побег от смерти, так зачем же она так отчаянно боролась, если итог один? Кашель стоит в горле, забивая его цветами. Она устала бежать от своей зависти к чужой беспечной жизни. Она кашляет, рассыпая лепестки, которые сгорают, не успев коснуться стола в пламени от ног Санджи, пеплом осыпаясь на треснувшие оковы. Ей хочется кричать и вопрошать зачем он убивает ее медленно и мучительно. Но молчит, понимая, что этот человек никогда не примет ее любовь. Что он отрекся от своей сестры, так же как отрекся и от остальных. Из мыслей выдергивает надсадный кашель сбоку, и она по привычке реагирует на этот звук, резко поворачивая голову. И цветы в груди распускаются снова, но теперь их совсем не хочется душить ядовитым газом. Они расцветают в унисон с завистливым торжеством, когда она видит на столе перед ошарашенным Ичиджи, держащим тубус с костюмом в руках, влажный алый Цвет Ада — Хиганбану и пару лепестков, прилипших к углу рта. Добро пожаловать, брат. Теперь ты намного ближе к людям, чем тебе хотелось. Санджи умеет убивать лучше нас с тобой, не правда ли?