Фотографии

— Помидоры! — восклицает Солдат. — Привет от Микояна, — замечает Гриша. — С его дачи. Гриша приехал, чтобы навестить их на Украине. Не просто в гости — Солдат знает, что Гриша здесь из-за рапорта насчёт его возможностей в полевой работе, — но он привёз с собой большую корзину для пикника, которую Солдат, разумеется, распаковывает. Помидоры обнаружились на самом верху под скатертью, которую Солдат расстилает на земле. Помешанный на чистоте Петя старается как можно лучше её расправить, пока Солдат вытаскивает остальные продукты. Помидоры. Упаковка яиц, завернутая в страницы из "Правды". Две буханки ржаного хлеба из настоящей муки, без гороховой, и золотистые головки сыра. Внизу, на самом дне палка колбасы толщиной, пожалуй, с руку Агнессы и три бутылки "Советского шампанского". Солдат с благоговением раскладывает это всё на скатерти. Разговоры смолкли, все смотрят на угощение, чуть ли не затаив дыхание: такого пира у них не было уже очень давно. Агнесса первой нарушает молчание. — Тебе, пожалуй, хватит, Солдат, — шутит она. — Принесёшь что-нибудь остальным, товарищ Зефиров? Все, кроме Пети, смеются, но тот вообще даже улыбается очень редко. Он берёт одну из бутылок шампанского и, ткнув ей в сторону Солдата, объясняет Грише: — Он один ест за целую армию. — Я и дерусь, как целая армия, — легко парирует Солдат. — А сигареты там есть, Солдат? — голос у Маруси грубоватый, с хрипотцой после сорока лет курения. Однажды Солдат видел, как она курила солому, когда даже самая дешёвая махорка закончилась. Гриша вытаскивает из кармана пачку, и она идёт по рукам: Маруся вытаскивает сигарету, вторую заложив за ухо на потом; Петя берёт себе одну почти нехотя, потому что слишком занят, открывая бутылку; Агнесса тоже вытаскивает сигарету. — Солдат, — зовёт она, махнув рукой. Солдат щёлкает пальцами так, чтобы сработала зажигалка на кончике большого. Ему пришлось немало тренироваться, пока движение не стало получаться правильно. Агнесса берёт сигарету в рот, наклоняется, чтобы прикурить, и, как только та начинает тлеть, загораясь ярко-оранжевым, зажимает её двумя пальцами и медленно выдыхает дым. — Солдат, — нетерпеливо напоминает о себе Маруся. Солдат и ей даёт прикурить, закуривает сам, а потом вытягивает руку в сторону Гриши. Он с удовольствием замечает, что тот смотрит, чуть ли не открыв рот. — Солдат, ты это сам смастерил? — С товарищем Кириленко, — Солдат кивает на Агнессу и сдержанно добавляет: — Это она придумала. — Надо будет сфотографировать, — бормочет Гриша. — Егор Кириллович… — Фото! — восклицает Агнесса. Только что она сидела, привалившись к пню, с выражением элегантной холодности на лице, а теперь весело улыбается и роется в корзине для пикника. — У вас есть фотоаппарат? — она даже не успевает договорить, как находит, что нужно, и вскоре смотрит на всех через видоискатель. — Можно я сфотографирую? — О, хорошо, — снисходительно разрешает Гриша, и как раз кстати, потому что Агнесса успевает щёлкнуть Солдата. Тот обнимает Гришу за плечи, и Агнесса делает ещё одну фотографию, на этот раз их вдвоём: Солдат широко улыбается в камеру, а Гриша удивлённо на него смотрит. — Тогда уж и зажигалку заодно, — замечает Гриша, и Агнесса фотографирует и её тоже. — Товарищ Бек, выдуйте-ка нам кольцо дыма, — просит Агнесса, и Маруся послушно выпускает кольцо сигаретного дыма, а потом смеётся, потому что Солдат неожиданно оказывается рядом и для фотографии целует её в морщинистую щёку. — Нахальный мальчишка! — Маруся шлёпает его. Агнесса в это время успевает щёлкнуть Петю, хотя тот даже не смотрит в камеру. — А теперь Роман… — Агнесса замолкает, потому что Романа нигде не видно. — Куда делся Роман? — Петя поднимает голову. — Гуляет. Как всегда, — Маруся стряхивает пепел с сигареты. Волноваться не о чём, вокруг безопасно, потому они и устроили такой пикник. Но Петя буквально взрывается, его лицо чуть ли не синеет: — Этого мудака так убьют однажды! — Да успокойся ты, Петька, — говорит Маруся. — Мы все когда-нибудь умрём. Бесполезно прятаться. — Здесь безопасно, территорию зачистили… — начинает Гриша. Но Петя слишком горячится и не слушает. — Так что, пусть он, значит, на мину наступит? — кричит он, обращаясь к Марусе. — Если на ней написано его имя, так он и уйдёт, — она пожимает плечами. — Солдат, иди найди Романа, — вздыхает Гриша. — И товарища Кириленко с собой захвати. Гриша отсылает Солдата, чтобы поговорить с Петей. Солдат из-за этого не волнуется, даже Пете придётся согласиться, что он всё сделал хорошо. А ещё он рад возможности пройтись с Агнессой по залитому солнцем лесу, где не нужно красться, словно кроликам, потому что нет риска встретить снайпера. Но идут они всё равно тихо, скользят, не отрывая ног от земли, чтобы не хрустнула случайная веточка. С привычками трудно бороться. — Как думаешь, куда он ушёл? — Солдат говорит чуть громче шёпота, чувствуя восторг риска. — Скорее всего, недалеко, — так же тихо отвечает Агнесса, а потом, кашлянув, прикрывает рот, испугавшись слишком громкого звука. Они смотрят друг на друга и смеются над своим поведением. Даже смех у них почти беззвучный. Агнесса расправляет плечи, как на параде. И, снова кашлянув, не может удержаться, чтобы не осмотреться ещё раз в поисках возможных стрелков, а потом говорит, теперь слишком громко: — Мне кажется, он пишет стихи. Утром в поезде у него было такое задумчивое выражение лица. Солдат доволен. — Надо было сказать Грише, чтобы привёз ему ещё бумаги, — говорит он. Сейчас Роман все свои стихи записывает в стареньком томике Чернышевского "Что делать?", половину страниц из которого Маруся выдрала для самокруток. Была ещё одна книга, "Краткий курс" Сталина, но в этой книге Роман, разумеется, ничего писать не мог. Неподалёку они находят покорёженный корпус немецкого танка. За прошедшие годы на всех более-менее плоских поверхностях образовался небольшой слой перегноя из опавших листьев. Сквозь кабину пробивались веточки кустарника и молодые деревца. — Новый дом Бабы Яги, — замечает Агнесса, и тут же щёлкает затвор фотокамеры. — Даже Баба Яга должна модернизироваться, — соглашается Солдат, — как и положено советскому гражданину. — Куриные ноги остались в прошлом, товарищи. К концу следующей пятилетки все ведьмы переселятся в танки. Танк не кажется частью будущего, больше напоминая древние развалины, почти скрытые колышущимися зелёными листьями. Как раз такое могло бы понравиться Роману, и, разумеется, когда Солдат и Агнесса обходят танк вокруг, они находят его, свернувшегося в изгибе провисшей гусеницы. Колёса давным-давно пропали, скорее всего, их утащили жители ближайшей деревни. Роман бросает на них короткий взгляд, вертя в руке огрызок карандаша. Двух пальцев не хватает, он их отморозил. — Уходите, — говорит Роман. — Я пишу. Солдат и Агнесса обходят танк вокруг, чтобы получше рассмотреть его со всех сторон, потом опять останавливаются около передней части. Длинное дуло давно сломалось, и Солдат запрыгивает наверх. — Крыша кабины провалилась, — говорит он Агнессе. — Могу открыть, — Солдат сгибает металлическую руку. — Готов поспорить, внутри ещё никто не шарился. — Вот только если там разложившиеся тела нацистов и трупные газы… — Умеешь ты испортить настроение, — морщится Солдат. — Действительно жаль, — кивает Агнесса. — Я бы не отказалась от ещё одних часов, — она задирает рукав, и трое немецких часов, уже надетых на запястье, блестят на солнце. Все они, разумеется, не новые, но работают. Агнесса ловко управляется с техникой; Солдату не раз доводилось вместе с ней колдовать над двигателем видавшего виды американского джипа, доставшегося по ленд-лизу, чтобы выжать из него ещё несколько миль. — Тогда вернёмся, когда поедим. И захватим противогазы, — говорит солдат, прислоняясь к обломку дула. Но Агнесса его не слушает: она вновь смотрит в камеру, подавая рукой условный сигнал остановки, чтобы Солдат не двигался. — Замри, замри. Солдат послушно остаётся на месте, пока она фотографирует. Потом Агнесса делает ещё несколько фотографий: Солдат позирует у разбитой турели и запрыгивает наверх, — он бы и дальше продолжил, потому что это довольно весело, но ему в голову приходит интересная мысль. — Надо тебя тоже сфотографировать. Агнесса смеётся, а когда Солдат спрыгивает с танка и пытается забрать у неё фотоаппарат, отворачивается и не отдаёт. — Тогда пусть нас вместе сфотографируют, — настаивает Солдат. — Попросим Романа. Роман уже не пишет. Он сидит, опустив книгу на колени (поля страниц почти чёрные — так много написано стихов), и отсутствующим взглядом смотрит на рисунок, который получается от проходящих сквозь проржавевший танк солнечных лучей. Солдат пинает в его сторону комок земли. — Эй, Маяковский, сфотографируй нас. — Не называй меня так, — Роман закрывает книгу. — Ха. Маяковский, по-твоему, недостаточно хорош? — спрашивает Агнесса. — Он хочет быть Пушкиным, — дразнит Солдат. — Маяковский – самоубийца, — Роман передёргивает плечами, будто стряхивает их слова. — Все лучшие становятся самоубийцами, — говорит Агнесса. Этот её лёгкий тон хорошо знаком Солдату, и он обозначает, что за словами скрывается нечто большее. Вот только разглядеть что-нибудь за улыбкой Агнессы Солдату не удаётся. Роман убирает книгу в карман шинели. — Вот как? И когда же ты собираешься повеситься? — кисло уточняет он. — О, я не из лучших, — всё так же легко отвечает Агнесса, а потом очень серьёзно добавляет: — Больше таких не осталось. Всех убили на войне. Солдату совсем не нравится этот разговор, он слишком мрачный для такого солнечного дня. — Вы оба хорошие, но вовсе не лучшие, а потому можете жить вечно, — говорит он. — Роман, ну сфотографируй нас. — Меня с красивой стороны, с красивой, — Агнесса поворачивается так, чтобы щека со шрамами не попала в кадр. — Ты со всех сторон красивая, — возражает Солдат. — Тихо ты. Роман, не слушай его. — Не шевелитесь, — Роман внимательно смотрит на них в видоискатель, и оба молча замирают. Они очень близко друг к другу, Солдат смотрит в её серые глаза. Агнесса очень коротко подстриглась, но длинные тёмные ресницы добавляют мягкость чертам её лица. Солдат настолько сосредоточен на ней, что даже не слышит, как щёлкает камера, пока Роман не фыркает: — Голубки. Агнесса сразу отодвигается. — А теперь пойдёмте. Надо возвращаться, пока Петя не съел всю колбасу. Роман смеётся, к нему присоединяется Солдат, а когда Агнесса продолжает смотреть на обоих совершенно серьёзно, они хохочут ещё громче, потому что даже представить невозможно, чтобы Петя так поступил. Он обычно почти всё отдаёт полуголодной дворняжке, которая прибилась к их лагерю. В конце концов, Агнесса тоже не может сдержать улыбки. — Он выпьет всё шампанское. — Шампанское! — восклицает Роман и вылезает из своего укрытия. — Ну, тогда пойдём. Они идут обратно через лес. Солнечный свет, пробивающийся сквозь листву, бросает на лицо Агнессы подвижную сеть теней. Агнесса, улыбаясь, смотрит на Солдата, он берёт её за руку, и они так и шагают дальше. Земля под ногами совсем мягкая, устланная опавшими листьями. Чем ближе они подходят к поляне, тем яснее слышен грубоватый голос Маруси: она поёт "Катюшу", только заменяет Катюшу на Петюшу. Гриша смеётся. Петя, скорее всего, хмурится. Они подходят к опушке, и ладонь Агнессы выскальзывает из его руки. Петя с пустой бутылкой шампанского сидит, прислонившись к дереву. Маруся порезала хлеб, сыр и колбасу и теперь замысловатыми движениями подбрасывает нож, Солдат давно хочет научиться делать так же. — О, наконец-то вы вернулись! — Маруся втыкает нож в землю. — Теперь можно есть. И всё это замечательно. Говорят тост за товарища Сталина, принимаются за вкусную солоноватую колбасу с чёрным хлебом. Разбирают яйца и стукаются ими, чтобы разбить скорлупу, совсем как в новый год. Помидоры нагрелись под солнцем, Солдат кусает один, как яблоко, и запрокидывает голову, чтобы текущий по подбородку сок не попал на шинель. Потом, когда с едой покончено, Солдат падает на траву. Она высохла из-за летней жары и пахнет сладко, как сено. Агнесса ложится рядом. — Ты в детстве разглядывал облака? — мечтательно спрашивает Агнесса, но через секунду, ойкнув, садится. Вспомнила про амнезию. Солдат небрежно отмахивается. — Наверняка разглядывал, — соглашается он и, положив живую руку под голову, подставляет лицо солнцу. — Я в этом почти уверен.