Заметки на полях

      Приворотный отворот       Тени от сальных свечей плясали по стенам, отражались в немногочисленных зеркалах. Воск каплями стекал по ним к основанию массивного подсвечника. Пламя дергалось и дрожало от порывистого сквозняка, что-то и дело летал, отталкиваясь от стен библиотеки. Чилдермас торопливо водил глазами по желтоватым страницам с мелкими, ужасно, невозможно мелкими буквами. Пальцы летали по строчкам, чтобы не упустить ни одной, но нужное заклинание никак не находилось.       Оно словно исчезло с нужной страницы, или же кто-то заколдовал полки, что каждый раз отдавали Джону не те книги. Но он был упорен и просто так сдаваться отнюдь не собирался. За стеной было отлично слышно, как ворочался во сне мистер Норрелл и как выл ветер за тонкими стеклами окон. Кажется, там даже хлестал дождь — обычное явление для Англии. Джон потер лоб, недовольно морщась, ведь в глазах уже рябило от мелких строчек.       «Владел бы я заклинанием» — горько усмехнулся Чилдермас, подпирая щеку рукой. Тыльная ее сторона была заляпана чернилами. Пятен этих Джон не замечал. «Владел бы я заклинанием для поиска других заклинаний» — продолжил он, искривляя губы в насмешливой улыбке. Только над собой и смеяться — больше не над кем, никто ведь не проводит ночи в чужой (формально чужой) библиотеке, воруя, нагло воруя ценные сведения, что под строжайшим запретом. Даже для Чилдермаса.       Хотя какой это грабеж, если вор не может отыскать то, что собирается украсть?! Джон несколько раз моргнул, прогоняя сон, и снова придвинул к себе книгу, переворачивая последнюю страницу. И в этой. И в этой тоже нет. Может, со следующей повезет больше? По правде говоря, Чилдермас уже ни на что не надеялся и подумывал об изобретении своего собственного заклинания. К сожалению, волшебником он все-таки не был. — Может быть, — шепотом заговорил Джон сам с собой, — Может быть, этого заклинания не существует вовсе, и я попросту теряю время!       Он уже начинал раздражаться, злясь на все вокруг — и на Норрелла, что обожал свои книги больше всего на свете и не терпел соперничества в волшебных делах, и на мерцающее пламя свечей, которое постоянно дрожало, и даже на дождь за окном, что отвлекал и не давал сосредоточиться на чтении. Чилдермас закусил губу, выписывая ценные сведения в свой блокнот. Он притворялся, что пишет письма и что это занятие настолько важно, что не терпит никаких отлагательств.       Но конверты были уже час как отложены в сторону, чернильница отодвинута, а кончик пера оказался в зубах и весь измочалился от нервных прикусываний. Джон не знал, чего боится больше — быть застуканным за своим воровством, или никогда не найти заклинания. Приворотного заклинания. Чилдермас отложил книгу в сторону, выпуская перо изо рта.       Так же, как и пятен на руке, слуга не замечал объекта своего обожания, а по совместительству — хозяина библиотеки, который стоял в дверях, прислонившись плечом к стене и изредка зевая. Гильберт лениво листал страницы нужной книги, что покоилась в его руках, и терпеливо ждал, пока на него, наконец, обратят внимание.       Норрелл легко разгадал намерения Джона, потому спрятал книгу. Хотя нет.       Потому, что никакого приворотного заклинания не требовалось.       Не играйте в гадальные карты! — Вы снова проиграли, друг мой, — сдержанно улыбнулся Гильберт, перемешивая карты легким движением рук. Чилдермас скривился, с ворчанием отдавая ему свою часть колоды.       Они занимались тем, чем никогда бы не стали, будучи в абсолютно трезвом уме, но сегодня они оба позволили себе немного безумия. Лишний бокал джина, затем немного виски — Норрел знал, что у него будет болеть голова, но, вопреки обыкновению, не сказал ни слова против — затем еще немного, и вот они оба сидели в креслах, непозволительно близко друг к другу. И играли в карты — еще одна капля в чашу общего помешательства.       Вот только Джон то ли поддавался, то ли с завидным упорством проигрывал. Кажется, кто-то говорил, что если не везет в картах, то должно везти в любви? Чилдермас обычно хмурился: «чушь», продолжая проигрывать раз за разом и украдкой вглядываться в лицо Гильберта, подмечая каждый раз что-то новое. То несвойственное выражение, то странный блеск глаз, то азартную полуулыбку. — Каким же будет ваше желание, сэр? — нахмурился слуга, отбирая карты назад. Играли гадальными, ведь никаких других в доме не нашлось. Любимая колода мягко лежала в руке, еще храня чужое тепло. — Погадайте, — попросил Норрелл, делая небольшой глоток из своего бокала. Зубы стукнули о его край — стекло отозвалось звоном. Горькая жидкость обожгла горло, но от нее будто стало легче, как от диковинного лекарства.       Гильберт разглядывал волосы слуги, пока тот раскладывал карты, бормоча что-то о «противоречивых желаниях». Такие мягкие, наверное, на ощупь, они струились по плечам и спадали вниз. Несколько прядей Чилдермас заправил за ухо, чтобы не мешали, и они красиво обрамляли аккуратную ушную раковину. Норреллу совершенно бессвязно вспомнилось, что Джон никогда не убирал их в хвост.       Чилдермас гадал на любимого человека; на кого еще станешь гадать после нескольких стаканов виски и трех проигранных карточных партий? Карты, разозлившись на такое к ним отношение (тут они были солидарны с трезвым мистером Норреллом и азартных игр не терпели), показывали какую-то ерунду. Словно тот, кому предначертано судьбой стать парой для Джона, сидит прямо перед ним.       Он разложил карты еще раз, но когда они показали то же, в ярости их смешал. Гильберт приподнял бровь, отрывая взгляд от волос Чилдермаса, но не сказал ни слова. Игра началась снова, с тем же азартом, подкрепляемым редкими глотками обжигающего нутро алкоголя. Он вызывал приятную щекотку и необъяснимое волнение, словно сейчас должно было что-то случиться, но никак не случалось.       Выиграл Джон. Волшебник улыбнулся ему теплее, как не улыбался, наверное, ни разу в своей жизни. «Загадывайте желание». Чилдермас зажмурился, для смелости допивая из своего бокала остатки виски. Норрелл вновь приподнял бровь, не понимая причин так волноваться. — Поцелуйте меня, сэр, — хрипло произнес слуга.       И хозяин впервые послушался.       — Кофе в постель! — Вылить, сэр?       На следующее утро, как и ожидалось, Норрелла свалила с ног ужасная мигрень, которая была не чем иным, как обыкновенным похмельем. Но, ради поддержания репутации, Джону было строго запрещено говорить кому-либо об этом, поэтому все в доме считали это одним из очередных приступов головной боли. Гильберт лежал в постели и чудовищно страдал, чувствуя себя до умопомрачения несчастным человеком.       Чилдермас сновал рядом — похмелье его обошло стороной, оставив лишь неприятный привкус во рту, да желание выпить воды с утра. Он больше был обеспокоен Норреллом, и даже не его головной болью, а тем, что скажет Гильберт про вчерашний вечер. Точнее про то, что произошло вчерашним вечером. Джон старался гнать эти мысли, смачивая белый — такой, что глазам было больно — платок в холодной воде. Когда ткань платка ложилась на бледный лоб, Гильберту становилось немного легче.       У слуги предательски дрожали руки, а стоило лишь вспомнить, как перед глазами вставали эти картины.       Норрелл моментально исполнил желание, прижимаясь к губам Джона и как-то даже неторопливо вовлекая его в поцелуй. Чилдермас запомнил, что от волшебника почему-то не пахло алкоголем, а его губы имели приятный, но все же совсем иной вкус. Джон, чьи глаза боязливо метались от окна к дверному проему, закрыл их, разжимая языком челюсти Гильберта.       Волшебник притянул Чилдермаса к себе, ледяными ладонями обнимая его за шею. Он послушно разомкнул зубы, чувствуя, как чужой язык, казалось, пропитавшийся терпким виски, втягивал в игру его собственный. Джон целовался умело, и поцелуй этот пьянил получше джина. Норреллу на секунду померещилось, что он забыл, как дышать, и легкие обожгло. Он заставил себя сделать вдох носом, не отрываясь от таких желанных губ. Пальцы Чилдермаса крепко держали его ладонь, боясь отпустить, будто волшебник мог раствориться в воздухе.       Через несколько секунд они пораженно смотрели друг на друга, не пытаясь прятать глаза или делать что-то подобное, что выдало бы их смущения. Гильберт смешал колоду, но играть уже не хотелось. Последняя партия закончилась, по общему договору, вничью. Отправляясь каждый в свою спальню, они думали, что это было чрезвычайно полезное желание. Но признаваться в этом ни один из них не собирался.       Чилдермас взял себя в руки, отгоняя назойливое видение, и подошел к кровати Норрелла, убирая с его лба уже не такой холодный платок. Гильберт сдавленно простонал и сжал пальцами виски — в них пульсировала тупая боль, и только длинные пальцы слуги, мокрые и холодные, приносили секундное облегчение. Темные глаза скользили по лицу, не останавливаясь ни на чем определенном, смотрели холодно и безразлично. — Вы что-нибудь помните из того, что было вчера, сэр? — холодно поинтересовался Джон, возвращая ледяной платок на лоб волшебника. — Ничего, — отозвался тот, морщась от стиснувшей голову боли.       Чилдермас удовлетворенно кивнул и собирался отойти, как вдруг цепкая рука Гильберта схватила его запястье и требовательно притянула ближе. — Ничего и вкус алкоголя на ваших губах.       О готовке и воронах (модерн! АУ)       Чилдермас не любил готовить. Он знал, что ему полагается это делать, пока Норрелл отсутствовал по разным чрезвычайно важным делам, но все равно не любил стоять у плиты в фартуке с дурацкой расцветкой — их что, только для домохозяек, обожающих рюшки и розовый цвет, делают? В то время как Гильберт творил чудеса, Джон не видел в готовке ничего чудесного и сравнивал себя с каким-нибудь придворным поваром.       Сходство добавляло и то, что Норрелл совершенно не умел готовить. Даже простая яичница в его руках превращалась в аварийную ситуацию и чуть ли не катастрофу вселенского масштаба. Ради всеобщей безопасности, после нескольких таких случаев, Джон полностью взял на себя готовку и не раз об этом пожалел, потому что стояние у плиты угнетало.       Распущенные, по обыкновению, волосы приходилось убирать в хвост, что до дрожи в запястьях нравилось Гильберту, пусть тот никогда и не говорил об этом. Он вообще не любил говорить по пустякам, даже в любви признавался от силы два раза. Зато искренне; хотелось верить, что искренне.       Чилдермас сосредоточенно наблюдал за слабым огнем, нарезая какую-то чепуху вроде моркови кубиками, или огурцов треугольниками. Он не услышал, как хлопнула входная дверь, и заскрипели шаги в коридоре, но вздрогнул, когда холодные руки легли на его плечи и кто-то попытался обнять его со спины. Норрелл. Сегодня без опозданий.       От Гильберта пахло дождем и осенней улицей — от Джона пахло дурацкой морковью и книгами. Пылью и потертыми книжными переплетами пахло все в доме, и Чилдермас не был исключением, как не был исключением и сам волшебник. Джон развернулся, откладывая нож в сторону и с усмешкой заметил, что Гильберту приходится приподниматься на носках, чтобы поцеловать его. Странно, но все еще очень приятно.       Чилдермас снял ненавистный передник, вешая его на спинку стула, стянул резинку с хвоста. Мягкие волосы заструились по плечам — Гильберт обожал перебирать черные пряди каким-нибудь утром выходного, когда они оба лежали в одной кровати и наблюдали, как среди туч пробивается ленивое солнце. — У меня к тебе, между прочим, серьезный разговор, — произнес Джон, останавливая этой фразой собравшегося уходить Норрелла. Тот приподнял бровь, усаживаясь на стул и вопросительно глядя на мужчину.       Тот выдержал театральную паузу, заправляя одну выбившуюся прядь за ухо. — Давай ворона заведем?       Норрелл чем-то подавился, возмущенно закашлявшись. Он напустил на себя строгий вид, сложив на груди руки и посмотрев на Чилдермаса так, будто усомнился в его трезвом рассудке. — То есть, обычная живность вроде собак и кошек тебя уже не устраивает? — осторожно спросил Гильберт, накрыв своей ладонью ладонь Джона. Тот закусил губу. — Вороны симпатизируют мне больше, — мрачно заметил он, — Они черные, мягкие на ощупь, со скверным характером…       Норрелл не дал ему продолжить: — Ты предлагаешь мне завести еще одного тебя? — фыркнул волшебник, — Тысяча благодарностей, но мне и одной сварливой копии хватает.       Джон поджал губы, перебирая в голове аргументы. — Иначе, я отказываюсь готовить, — выдал он свой козырь, резко убрав руку из-под ладони Гильберта, — Мне нужно заниматься чем-то еще, пока тебя нет дома, а так и свихнуться недолго!       Стоит ли говорить о том, что вскоре Норрелла встречали двое с одинаковым каркающим голосом, черным оперением и ужасным характером?