Параллели

У Арбатова теплая улыбка и открытый взгляд. Фэйлон знает, что это все хитрые уловки. Он уже попадался в прошлом и больше не хочет, поэтому теперь подчеркнуто игнорирует чужое внимание. Это обстоятельство ничуть не мешает их деловым контактам, к которым у Арбатова нетипичный для Азии подход – его приправленная ядреными шуточками речь на переговорах идет строго о деле и никаких подарков партнерам ни до, ни после заключения контракта. Почему-то никто не обижается, а самому Фэйлону так тоже много легче. Еще Арбатов всегда делает лично ему маленькую, но очень ощутимую поблажку – приходит прямиком в Башню, без съедающих уйму времени встреч на нейтральной территории. Говорит тоже без околичностей. И, вопреки слухам о русских, никогда не требует заменить спиртным поданный Тао чай. Правда, пьет вприкуску с вареньем, как принято на его родине, а во всем остальном трудно помнить, что Арбатов иностранец. При всей своей прямолинейности он хитер, коварен и жаждет власти – и это повод для соперничества. Они оба годами занимаются тем, что подстраивают взаимные каверзы, норовя отхватить друг у друга из-под носа кусок посочнее. Тем не менее, у них получается взаимодействовать. Несмотря на все свои недостатки, Арбатов необыкновенно чуток, когда дело доходит до понимания, что творится в голове врагов и союзников. Так что работать с ним легко. И у них всегда получается сохранять хрупкий баланс между «брать» и «давать»: обоюдное знание, что они всегда смогут рассчитывать друг на друга – без всяких «как» и «когда». Даже после неудавшегося похищения документов и стычке из-за Акихито на лайнере. Фэйлон чуть подвигается, освобождая место и Арбатов облокачивается о перила рядом. На верхней площадке становится все холоднее, ветер налетает хлесткими рывками и забивает дыхание. Пора бы уйти, но из упрямства Фэйлон остается – никому не дозволено врываться в Башню без предупреждения, так пусть Арбатов теперь терпит. Вопреки ожиданиям, ни холод, ни демонстративное молчание не причиняют неудобств незваному гостю. Как стоял в расстегнутом пиджаке, так и стоит, чуть ли не жмурясь от удовольствия. И правда, небо сегодня красиво, цвета переходят от бледно-голубого в жёлто-рыжий – словно вода становится огнём. В этом свете светло-матовая кожа Арбатова кажется теплее, ветер треплет вихры чуть вьющихся волос, раздувает чёлку. Из-за длинны это не доставляет ему неудобств, не то, что самому Фэйлону. В очередной раз приходиться отводить волосы с лица, но собрать их в хвост нечем. Несколько секунд спустя небо становится черней каракатицыных чернил, а звезды настолько яркими, что кажутся Фэйлону едва ли не галлюцинацией. Подсветка только-только начинается вспыхивать огоньками по бокам и он больше чувствует, чем видит, как Арбатов накидывает свой пиджак ему на плечи, одновременно всовывая под ним тонкий пакет. На ощупь там ничего твердого или жесткого, только бумаги формата А4. Фэйлон тут же засовывает пакет за пояс брюк сбоку, так движения почти не видно под пиджаком. Все это нелепо, но почему-то смеяться не хочется. При этом Арбатов как-то умудряется его не коснуться, не нарушая негласный запрет. Единственный не озвученный и единственный, который он всегда соблюдает. — Фэйлон, я уезжаю завтра. Возможно, не успею на заключение нашей сделки с вьетнамцами, – с этими словами Арбатов кивает вниз и немного влево, куда спрятан пакет. Теперь ясно, что с контрактом и доверенностью. — Если не вернусь через месяц... — Я понял. Двадцать процентов из твоей доли за дополнительное поручительство с моей стороны, – нетерпеливо обрывает его Фэйлон, почти нескрываемо ежась на холодном ветру. — Надо же, я угадал, – запрокидывая голову смеется Арбатов, стучит ладонью по перилам и, отсмеявшись, уже спокойнее добавляет: — Но это если я не вернусь. На что я бы не рассчитывал, – и не меняя тона произносит: — Извини. Фэйлон запрещает себе отвечать на колкость. До причин, по которым Арбатов уезжает, сейчас не доищешься, выдумывать их от себя не стоит, все равно потом секрет вскроется. Резко кивнув, Фэйлон направляется к входу на жилой этаж. И невольно задается вопросом, чьих шпионов Арбатов опасается. Значит, они точно есть. Снова. От этой догадки дрожь от холода сменяется нервной. Недавно Йо, кто теперь? Призрак надвигающегося предательства ощущается сродни удару от кого не ждешь, к этому невозможно привыкнуть. Выпроваживать полураздетого Арбатова сейчас попросту грубо, а вне спальни невозможно снять чужой пиджак, не продемонстрировав пакет с документами. Поэтому приходится старательно игнорировать изумленные взгляды исподтишка. Один Тао ведет себя обычно: разливает чай, приносит для Арбатова открытую баночку с вареньем, коротко кланяется и, пожелав приятного вечера, выходит. Как по команде, за ним из комнаты подтягиваются все телохранители. Арбатов ухмыляется от уха до уха, едва дождавшись, пока за последним закроется дверь. От всего этого становится стыдно настолько, что Фэйлон немеет, а щеки обжигает жаром. В глазах Арбатова мгновенно появляется тревога и он быстро сует ему в руки чашку с дымящимся чаем. — Извини, – на этот раз в голосе чувствуется искреннее сожаление. — Совсем промерз, да? Фэйлон неопределенно хмыкает, потягивая чай. На этот раз имбирный, молодец Тао, что догадался. А за ошибочную догадку Арбатова хочется возблагодарить всех богов и духом разом. Только намек на то, кто чьим упрямством воспользовался на площадке, разжигает злость. Опять им манипулировали, словно ребенком. Как там, тогда, в прошлом. Следующая реплика Арбатова возвращает в настоящее так, что Фэйлон едва не проливает чай: — Скоро будут перемены. Они закономерны, логика очень простая: все больше организаций находят возможность пересекать международные границы по своему усмотрению. Нам нужно научиться, по крайней мере, тому же, если мы хотим выжить в новом мире, который строят вместе Япония и Америка. Их подпольные организации очень резво объединяются в последнее время. Вслед-вслед за политиками. — Нужно больше тебе, чем нам, – уверенно возражает Фэйлон с некоторым злорадством. Как бы не менялись международные границы, географически маршруты стран Золотого треугольника связаны с Гонконгом. А на спрос в торговле оружием влияет активность в горячих точках. Которую политические игрища только разжигают. Арбатов удивленно поднимает брови: — Думаешь, не в твоих интересах... Взмахом руки Фэйлон обрывает его и заканчивает мысль: — Но наши интересы все еще совпадают. Значит, я по-прежнему твой союзник.

***

Арбатов не появляется на сделке с вьетнамцами, и месяц после нее. Не долго думая, Фэйлон сразу берет тридцать процентов из его доли вместо оговоренных двадцати. Вьетнамцам нужны дела и поступки и, пока Арбатова нет, приходится рисковать. В результате неудобств масса, нервотрепки еще больше, а результат усилий окупится только к концу года. Если окупится. Пускай Арбатов предупреждал об отъезде, но сроки зашкаливают. Наконец, русские передают внушительную стопку документов: долгожданные накладные о складах для хранения товара, подписанные договора с поставщиками и списки покупателей. Вьетнамцы будут довольны, риск для Байше сведен на нет, а прибыль – гораздо больше предполагаемой. Только в Башню явился не тот Арбатов, что ожидался. Фэйлон вежливо приветствует Юрия, про себя недоумевая. Ему вообще многое непонятно в отношениях этих двоих. Если верить информаторам, то этот гомофоб собственноручно изукрасил шрамами спину племянника. В свое время Янцзу отхватил бы пулю за меньшее, не успей вмешаться отец. Арбатов же во всем полагается на дядю, подписав бессрочную доверенность на его имя. Невероятный в их среде жест обсуждают, как очередную байку об «этих сумасшедших русских». Еще более удивительно, что Юрий оправдывает доверие. На вопрос о племяннике Юрий почти вежливо благодарит за беспокойство. Оказывается, тот вернулся в Макао три дня назад. И приехать в Гонконг пока не может. Сдержавшись, Фэйлон не уточняет, почему именно не может и передает ему отчетность по вьетнамской сделке. Юрий ожидаемо хмурится при виде вычета тридцати процентов из доли вместо двадцати, сверяет смету расходов с текстовым отчетом, задает уточняющие вопросы. Его дотошность выматывает, встреча затягивается далеко за полночь, но Фэйлона это устраивает. Так перерыв на 10 минут выглядит вполне оправданным и он успевает отдать приказ. До утра соглядатаи в Макао обязательно выяснят, не случился ли у русских внутренний переворот.

***

Ответ от соглядатаев приходит, едва Юрий покидает Башню. Фэйлон несколько ошарашен и требует повторить сказанное – уж слишком невероятные новости. Он привык манипулировать окружающими, используя собственные знания, шантаж и подкуп, но прекрасно отдает себе отчет, что периодически его просто захватывает тем же потоком, что несет всех остальных. Он может более-менее успешно плыть против течения, но бывают моменты, когда Фэйлон боится, что утонет под его неумолимым напором. Если сведения верны, Арбатов, смотавшись в Токио, сумел нанести Асами весомый удар. Аккурат перед тем, как американский наркоконцерн предлагал объединение токийскому. Тем самым Арбатов упас и позиции Байше в Японии. За что, включая проистекающий из этого смертный риск для русских, Фэйлон не благодарен, а должен. Очень весомо должен. Едва дождавшись рассвета, он едет к ближайшей вертолетной площадке. Если верить диспетчеру, погода летная и через 15 минут они будут в Макао.

***

Вилла Арбатова велика, и людей в ней много: снующие туда-сюда помощники, нашпигованные оружием охранники, разномастная прислуга обоих полов. Еще больше людей, если считать тех, кто поселился поблизости. Целый квартал русских, город в городе. Без предупреждения или доклада Фэйлона с телохранителями сразу провожают в хозяйские покои. Будто поджидают. От этой мысли становится не по себе, только уже ничего не изменишь. Если он в ловушке, так голове, которая делает такие ошибки, и не место на плечах. Телохранители не в счет. Да и не уберегут они, в случае чего, телохранители. — Еще раньше прийти не мог? – устало фыркает Арбатов откуда-то из глубины затененной комнаты. Что-то привычное в его интонациях ослабляет пружину, сдавившую внутренности, и Фэйлон, наконец, выдыхает. Жестом он приказывает своим телохранителям выйти из комнаты и они остаются одни. Арбатов медленно выходит на свет и этот свет ему не благоволит: изжелта-серое лицо, темные пятна под глазами и на висках, левая рука в гипсе. Протянутая для рукопожатия ладонь сухая и горячая, и это беспокоит Фэйлона. Они рассаживаются по креслам друг напротив друга. Голова Арбатова тут же откидывается на подголовник. Его домашний халат не скрывает бинтов на груди, из-под которых выползает болезненная краснота воспаления. Фэйлону хочется что-то сказать, но слова ускользают с языка, и он молчит, только смотрит на безжизненное усталое лицо. Арбатов зябко ведет плечами, берет со столика чашку, пьет, слегка морщась. — Юрий рассказал про вьетнамскую сделку, я не в обиде за тридцать процентов, – сообщает он негромко, с непривычной хрипотцой. — Учитывая внесенную тобой предоплату и гарантии, я содрал бы сорок. Ты рисковал. — Куда мне до тебя, – огрызается Фэйлон, кивая на бинты. — Я ушам своим не поверил, когда мне рассказали. Помнится, кто-то выговаривал мне, что глупо подставляться самому под пули. — Ничем я не рисковал. – недовольно морщится Арбатов. — Ничем. На Асами напала неизвестная организация и предал помощник, которому он наплевал в душу. Но шанс отыграться у него был. И я не собирался ему этот шанс оставлять, не перед объединением с американским наркоконцерном. Ты не хуже меня понимаешь возможные последствия для нашего бизнеса. Теперь не объединится. Фэйлону нечего возразить, он действительно понимает, только никак не может додуматься до причины, почему Арбатов взялся за дело в одиночку. Судя по его состоянию, число погибших подчиненных страшно даже представить. В такой ситуации было бы выгоднее привлечь Байше, чем обязать на будущее. Размышления прерывает хриплое дыхание Арбатова. На скулах у него красные пятна, а выражение лица не изменилось, только слова валятся быстро, налетая друг на друга: — Понимаешь, вместе у нас в Токио было бы четыре шанса из десяти. На полную победу. Причины сам знаешь, на твоем лайнере вылезли. А у нас – семь. Понимаешь, семь. Когда я только начал бизнес с парнями своей военчасти, у нас не было семи, у нас не было трех, у нас была едва половина одного... А до того, в Афгане, было меньше. Мы знали, что с гор на нас скоро навалятся местные, командование подкрепления не прислало, нас прижали к стене и мы пошли от стены... Это лихорадка, думает Фэйлон, это она сейчас говорит со мной. Прошлое Арбатова точно не для ушей чужака, поэтому оставаться с ним дальше непорядочно. Только не после того, как его стараниями пошли прахом очередные козни Асами. И, судя по сказанному, Байше не обязана возвращать услугу. Хотя от напоминания про лайнер лицо горит, как от пощечин. Вдруг Арбатов начинает заваливаться на левый бок, как раз со стороны гипса. Фэйлон едва успевает подхватить его, фиксируя за здоровое плечо. Арбатов как-то незнакомо улыбается ему, смотрит во все глаза, легко проводит ледяными пальцами по щеке. Речь его становится более связной, осмысленной, но слова по-прежнему выбивают из колеи: — Почему такое печальное лицо? Улыбнись, такому красивому парню негоже грустить. Фэйлон теряется, в словах Арбатова нет ни намека на издевку. Даже нельзя списать услышанное на лесть, только не в таком состоянии. Ему ли не знать, как действуют обезболивающие вперемешку с антибиотиками – обязательный "коктейль" при таких ранениях. Надо положить Арбатова на кровать и позвать кого-нибудь. Судя по неровному дыханию с нехорошим присвистом, ему нельзя сидеть долго. Без сопротивления Арбатов позволяет поднять себя с кресла и прерывисто шепчет на ухо: — Я не шучу, даже не сомневайся. Ты лучший, Фэйлон.

***

Михаил удивленно вертит в руках прямоугольник карточки. Стремительный почерк он узнал бы и без подписи, но пожелания скорейшего выздоравливания искренние, без шаблонно-вежливых формулировок. Это, вкупе с приглашением поужинать в Башне "как только тебе позволит самочувствие" заставляет неверяще улыбаться. Вчерашняя встреча почти не запомнилась, только ошарашенный взгляд Фэйлона намертво врезался в память. Как и то, что, в кои то веки, он улыбался по-настоящему: светло и открыто.