International Championship

Счет становится катастрофическим - 7:1. Леви понимает, что если он не возьмет последний фрейм перед окончанием первой сессии, то шансов на победу или камбэк* не будет и вовсе. Да, букмекеры, комментаторы и другие игроки могут единогласно заявить, что и с таким отрывом если не побеждали, то хотя бы сравнивали счет. Но не в этом случае… Глубокий вдох – и плавное движение кия вперед. Четкий, уверенный удар; тонкое касание – и вот, красный шар катится прямо в лузу. И кажется, что ничто не может помешать началу хорошей серии – благо, что почти все красные на игре. Но выход… его нет. На мгновение в груди молодого человека вскипает отчаяние, но он душит его в зародыше – еще не время расстраиваться. Да, бесспорно, Майк очень силен в отыгрышах. Но это он сейчас на земле своих родичей, собратьев, так что зрители на его стороне – и сразу же поставленный Захариусу снукер, вызвавший бурю аплодисментов, тому доказательство. *** Леви сжимает руку соперника буквально на мгновение, и почти что вылетает с арены, немало озадачивая своих фанатов. Впрочем, как и рефери – да и самого Майка, чего уж греха таить. Это настолько не похоже на него, что англичанин, собрав все детали своего кия, тут же следует за ним. Охрана пропускает его без слов, даже не смотря на официальный запрет встречи снукеристов во время отдыха – все они видели боевой настрой Леви в начале матча, их общее веселье во время четвертого, который переигрывали – и, конечно же, не могли отметить тот оживленный спор по поводу возможного исхода матча между ними; как и то, что после победы в заново отыгранном фрейме японец внезапно стал раз за разом ошибаться, теряя не только уверенность в себе и своей игре, но и в продуманной тактической борьбе. Но они были слишком хорошо и давно знакомы, чтобы Майк мог остаться в стороне и не поговорить с ним. Хотя бы попытаться поговорить. *** Леви невидящим взглядом смотрит на стол, бездумно катая биток двумя пальцами за болкерной линией – словно не зная, куда он хочет поставить его. Да и хочет ли вообще… Он был уверен лишь в том, что действительно хочет только одного – оказаться как можно дальше от этой арены, этого турнира, извечного давления; еще лучше – как можно дальше от мира снукера. И, возможно – от этого света в целом. - Разбивай, - голос Марка звучит спокойно и ободряюще, чтобы настроить товарища на беседу, но тот все равно вздрагивает – японец не слышал, как тот вошел в комнату досуга, как подошел к столу… - Не хочу, - отворачиваясь и от стола, и от британца одновременно, Леви с силой пускает биток вперед, тем самым невольно разбивая кластер, и плюхается на диван, прикрывая глаза ладонью. Майк понимающе усмехается, но сдаваться не собирается. - Неплохо, - осматривая позицию битка и красных, задумчиво говорит он и делает свой ход – не атаку, которая здесь в теории возможна, и притягивает взгляд, пытаясь заманить в свои сети, поскольку довольно сложна, а отыгрыш; если не уверен, не бей. – Сыграем? - Зачем? Хочешь окончательно раздавить меня перед второй сессией? Так в этом нет никакой необходимости – сам понимаешь, что продолжение лишь чистая формальность. - Я хочу помочь тебе. И понять, что с тобой случилось, - после первой фразы Майк думает не больше секунды, и добавляет уверенно вторую. – Позавчера ты разгромил Трампа, показав высокий уровень мастерства, первые несколько матчей сегодня сыграл вполне уверенно, даже шутил, что редко можно от тебя услышать. И вдруг – все. Как будто бы и не было того Аккермана, которого я всегда знал и уважал, как сильного соперника. Японец резко вскидывает взгляд, смотря прямо в глаза товарища, и британец не может понять, что тот пытается в них высмотреть – но это «что-то» явно не по душе парню. Словно он не знает, принять эти слова за похвалу, оскорбление или нечто третье – Захариус не может сформировать это «третье» в какое-то конкретное слово, но оно заведомо настораживает его. Наконец Леви тяжело вздыхает и подходит к столу. Внимательно смотрит на расположение шаров – ни шатко, ни валко. Для обоих, как ни странно; но он все равно колеблется, и Майк не берется его осуждать – ведь если он сможет выиграть при таком раскладе, то точно сможет снова вклиниться в матч. Но если же проиграет… даже думать об этом не хочется. - Здесь нет ни камер, ни зрителей, - напоминает он. – Нет давления. - И судьи тоже, - хмуро отзывается Леви, но все-таки делает свой ход – рискованный, очень рискованный, но ему все равно; ведь проиграв сейчас, он не изменит грядущего исхода финала. Впрочем, победив, тоже. - Ну, это нам не помешает ведь, я думаю, - Захариус вместе с Аккерманом считает очки - на всякий случай, чтобы не сбиться потом, когда к столу выйдет он сам. Тот играет уверенно, набирает двадцать восемь очков, после чего снова идет на сложную резку – и промахивается. - У меня есть одно условие, - он преграждает спарринг-партнеру путь рукой и смотрит хмуро, исподлобья, что кажется странным, учитывая разницу в росте. – Никакой игры в поддавки. Если намеренно сольешь игру, я просто откажусь от продолжения финала. Майк невольно вскидывает брови – он был наслышан о чем-то подобном несколько лет назад. Много, если быть точнее – не десять, но около того. Серьезный турнир, проблемный финал в карьере Леви… но тем важнее он был.** - Не дождешься, - ухмыляется он. – Но у меня тоже есть одно условие, - по хмурому, но внимательному взгляду товарища сложно сказать, готов ли он к ответным заявлениям, или нет. – Если ты проиграешь, то расскажешь, что тебя съедает изнутри. Почему столь многообещающий финал превратился в фильм ужасов. Японец непроизвольно фыркает, услышав это сравнение. - Я еще не сдался, - в темно серых, почти черных, глазах наконец-то загорается пламя борьбы – словно матч начался не два часа назад, а только что. Впрочем, почему это не может быть правдой? – И я не принимаю твое условие. Это мое личное дело, какие у меня проблемы. - Но их ты переносишь на поле боя, - жестко обрывает его англичанин, и добавляет уже гораздо мягче: - Веришь или нет, но я хочу тебе помочь. Ты сильный игрок, который достоин достичь всех высот – в том числе, стать чемпионом мира. И ведь у тебя это почти получилось… Еще не успев договорить, действующий чемпион мира понимает, что зря решил подбодрить его именно таким способом – снова тот же самый взгляд, сопряженный опасностью и раздражением, начинает блуждать по его лицу, пытаясь найти какой-то скрытый смысл, тайное послание, качественно замаскированный подвох и атаку. - Что? Я что-то не так… - Ты говоришь как он, - неожиданно признается Леви, и британец недоуменно хлопает глазами, чувствуя агрессию, выросшую в прямом смысле из ниоткуда. - Смотришь так же. И действуете из лучших побуждений – помощь перспективному игроку, загнанному в тупик своими же эмоциями. Тьфу, на вас! – последние слова Аккерман буквально выплевывает ему в лицо, заставляя резко отшатнуться; отшатнуться, но не отступить. – Ненавижу вас обоих… Несколько секунд Майк ошарашенно смотрит на своего соперника, не понимая абсолютно ничего. Ни о ком идет речь, ни даже о чем. - Что случилось? – уже другим тоном спрашивает он, уверенный, что японец, сказав «А», наверняка скажет и «Б». Тот поджимает губы и отворачивается, нацепляя на лицо привычную безразличную маску. Но панцирь этот фиктивный, и Майк не торопится его укреплять. - Он меня бросил, - наконец, после долгой, томительной паузы произносит он. - «Он»? – на автомате повторяет Майк главное слово вместо вопросов «кто», «бросил» и «почему». - Кенни, - выдыхает парень и как-то резко сдувается, делая шаг от стола. – Ради… Ури. Первые несколько секунд англичанин пытается осмыслить услышанное, после увязать одно с другим - и лишь бесконечно долгую минуту спустя все немногочисленные кусочки паззла складываются в одну большую, не очень приятную картинку. Кенни Аккерман – «наставник» и, судя по только что услышанному, любовник Леви, бросил его накануне важного финала; бросил из-за другого. Того, кого тот привык называть своим лучшим другом… Осознав это, Майк, не теряя времени, крепко сжимает Леви в своих объятиях – но ему такой расклад, похоже, не по душе, поскольку тут же слышится тихое шипение и чувствуется попытка вырваться. Вот только отступать чемпион не собирается. - Никогда не думал, что Кен на такое способен, - тихо говорит он, и Леви покорно замирает. – Теперь понятно, почему он расстался с Джо после стольких лет совместного проживания. - Они расстались еще до нашего романа. Возможно потому, что я не хотел заводить отношения с человеком, у которого уже есть семья, - японцу явно было неловко в чужих объятиях, но тепло и спокойно, что перевешивало все аргументы «против». – Мы никогда не говорили об этом напрямую. Я… вообще сначала с большим недоверием относился к нему. Но он… он умеет располагать людей к себе, каким бы неприятным и заносчивым порой казался внешне. Майк знал это намного лучше, чем его восточный друг, но по какой-то причине не воспринимал критику и наезды со стороны старшего товарища как попытку оскорбить – с самого начала в этих нелестных отзывах о нем чувствовалось уважение. - Я же их с Ури и познакомил поближе, - вздыхает Леви, страдальчески улыбаясь. – Мы ведь всегда вместе тренируемся. Тренировались… И мне не хотелось делать исключений и разрываться на двоих, так что я ему сказал об этом прямо. Но он не был против. А теперь… - Успокойся, - мужчина еще крепче сжимает товарища, но не успевает развить свою мысль, поскольку в дверь настойчиво стучат, и японец стремительно вырывается из захвата, словно их только что уличили в чем-то постыдном. Но оба при этом продолжают молчать, ожидая, что неожиданный гость сам представится и объяснит цель своего визита. Или же уйдет молча, решив, что в комнате досуга уже никого нет. - Леви, это Эрвин, - словно уловив след их мыслей, представляется снукерист. – Я могу с тобой поговорить? Англичанин, искоса взглянув на притихшего и смотрящего в пол товарища, чуть помедлив, все же подходит и открывает дверь. - Майк? – на удивление, Смит улыбается добродушно и понимающе, даже жизнерадостно, в каком-то смысле, а не растерянно. – Ясно… Значит, мне не показалось, что ты беспокоишься о нашем драконе, - шутит он и протягивает руку. – Я могу войти? - Не думаю, что наша «Звезда Востока» будет против, - в тон ему усмехается британец и, крепко пожав протянутую ладонь, отодвигается в сторону. – В хорошей компании боевой настрой поднимается быстро. - Очень смешно, - язвит Леви, так яростно меля наклейку своего кия, словно затачивает нож для нападения – что по сути именно это и есть, ведь кий для снукериста, его оружие. – Может быть, мы продолжим? Или сразу разойдемся? - Да, приятель, похоже, тебе тут совсем не рады, - Майк по-дружески хлопает Смита по плечу и наконец-то возвращается к игре. Австралиец заинтересованно смотрит на стол, но воздерживается ото всех возможных по этому поводу комментариев. - Я не займу много времени, - смотря уже на японца, обещает он, но мгновенно поворачивает голову, услышав звук удара шара о шар. Несколько секунд его взгляд скользит за красным, потом возвращается к битку – по появившейся едва заметной морщинке на лбу можно понять, что он сосредоточенно обдумывает возможные ходы британца; явно оставшись удовлетворенным, он возвращает взгляд к Леви. – Я наблюдал за матчем из зала, и просто хотел подбодрить тебя. Но, кажется, меня опередили. Майк довольно ухмыляется, оценив шпильку, и шутливо салютует кием, тем самым заставляя Аккермана недовольно фыркнуть уже во второй раз. - Далась мне ваша поддержка, - ворчит он. – О себе лучше думайте. - А мы и думаем, - почти одновременно откликаются мужчины – но японец лишь хмуро и недоверчиво выгибает бровь на такое заявление. – Серьезно, будет очень жаль, если мы потеряем такого сильного соперника, - Эрвин внезапно становится серьезнее. – Хочешь верь, хочешь нет, но мы все переживаем, когда сильные игроки оказываются не в форме – не имеет значения, по какой причине. Потому, что нет гарантии, что игрок не сможет оправиться, и не захочет покинуть мэйн-тур. А с этим нелегко смириться не только фанатам, но и игрокам, которые привыкли друг к другу, к интересным, непредсказуемым матчам, волнующим битвам с талантливой молодежью… - Скажи это Пиксису, - советует японец, пока Захариус старательно тянет его за плечи к столу. – Даже если это не заставит его вернуться в снукер, то точно тронет до глубины души. Ответом австралийца становится оглушительный, крайне довольный хохот. - Поймал, - вытирая выступившие слезы, улыбается он, пытаясь унять свое веселье. – Теперь я точно убедился, что абсолютно прав. Но, знаешь, - он делает многозначительную паузу. – Это же касается и Кенни. Я не хочу - не имею права - вникать в подробности того, что именно между вами произошло. Я не буду выпытывать детали – потому, что это ваше личное дело. Но… не зацикливайся на этом сейчас. Сделай вид, что все в порядке и проведи матч достойно. А там, глядишь, уже и не вспомнишь, что была какая-то проблема. Вскинув руку в прощальном жесте, он уходит, оставляя ошарашенно смотрящего ему вслед Леви и настороженного, но не теряющего веселья, англичанина. - Как ты? – приобняв товарища за плечи, осторожно спрашивает Майк. Но тот, вместо ответа, прикладывается лбом к его плечу и зажимает рот ладонью, словно пытаясь подавить тошноту. - А знаешь… мне показалось, что Эрвин к тебе неравнодушен. - Еще чего не хватало, - кривится тот. – Мне и одного ненормального хватает. - Я же не говорю, что ты сразу обязан кинуться в его объятия. Тем более, что доказательств, кроме моих домыслов, нет никаких, - успокаивает его Захариус. – Просто думай о том, что есть те, кому ты небезразличен. - Хн, - неопределенно отзывается Леви и высвобождается из объятий; кидает короткий взгляд на стол, после чего неожиданно протягивает Захариус руку. – Поздравляю. С победой, на турнире, - добавляет он, видя недоумение на лице чемпиона. Тот медлит в первое мгновение, пристально рассматривая спокойное лицо соперника, после чего сжимает чужую ладонь так крепко, как только может, на этот раз полностью уверенный, что японец пришел в себя и теперь готов побороться во второй сессии за титул.